осталось, но еще нужной… Надо же! А ведь я в вас когда-то стрелял сам… Чудны дела Твои, Господи. Вразумляешь нас, грешных…
Он резко скинул фуражку на тумбочку и перекрестился. А потом весело кивнул Киту, качнулся боком в его сторону, сказал:
- Значит, за ваше здоровье, Никита Андреевич!
…и сделал глоток поменьше.
Фуражка полковника оказалась на тумбочке рядом с кадетской фуражкой, как бы принадлежавшей Киту. Будто первой на дружбу набивалась. Полковник тоже это приметил и, усмехнувшись, посмотрел на Никиту пристально – по-полицейски, хотя и по-доброму вроде как.
- А вы, Никита, весь холодным фосфорическим сиянием исходите, - тихо проговорил он, едва перекрывая гул двигателя. – Это в вас проклятые вопросы, как гнилушки ночью, светятся. Спрашивайте смелее. Теперь есть время отвечать с чувством, с толком, с расстановкой…
Если бы Кит посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы, что смешно хмурится и надувает губы… Ну да, как же! Вон Жорж тоже предлагал задавать прямые вопросы, а чем дело кончилось.
- На самый деликатный вопрос я, пожалуй, отвечу загодя, - сказал полковник и нажал на рычажок на задней стороне тумбочки.
Из потолка, справа от дверцы, вдруг вывалилась, растянулась и уперлась в пол большая, круглая гармошка из фольги на кольчатом каркасе. В ней защелкало, и она еще немножко расширилась у основания.
- Поднебесные удобства, можно так выразиться, - уклончиво, но ясно объяснил полковник. – Когда прикажете, покажу, как войти… А теперь перейдем к материям отвлеченным.
И замолк.
Однако Никита все не порывался узнать правду-матку. Он бы и задал насущный вопрос. Всего один-единственный. Но не полковнику, а Лизе. Глядя ей в глаза, а не на ухо, как сейчас. Но Лиза сосредоточенно двигала рычажки, держа одной рукою штурвал, следила за циферблатами, поглядывала в более широкое капитанское окно-иллюминатор. Наружи было пасмурно и бело… То ли вправду княжна была по уши занята, то ли все еще привыкала к присутствию Кита, как и он - к ней, и тоже собиралась с духом.
- Вы, разумеется, имеете полное право по-прежнему видеть во мне злодея и неприятеля… - тем временем, вздохнув, заговорил Лев Константинович, уже сам подбираясь к проклятым вопросам Кита, как сапер к мине. – Но вы уже достаточно повзрослели, Никита, чтобы видеть, что мир не делится только на черное и белое. Чистой пробы злодеи в черных фраках и герои во всем белом без пятнышка только в романах бывают. Или в синематографе… А так-то поскреби любого… В жизни люди меняются вместе с обстоятельствами. Бывшие враги становятся союзниками и даже друзьями… и наоборот случается… Времена меняются, меняются и люди. Через десять лет вся страна, ежели случайно наткнется на свалке истории на мою фотографическую карточку, то будет видеть на ней только воплощение темного прошлого, и смачно надавит на нее сапогом… А ведь лет эдак через семьдесят пять обо мне, глядишь, какую-нибудь фильму снимут, как о положительном герое допотопного времени… Может такое случиться, верно ведь?
Не дождавшись от Кита поддержки и утешения, Лев Константинович продолжал философствовать на свой лад:
- Летописцы тоже с историей по-свойски обходились, чистили и выскребали по заказу князей и царей… да и по собственным прихотям… и впредь будут так же обходиться. А ведь стоит ее кое-где подчистить, историю-то… Чтобы легче в гимназиях ее учить стало. А то одни полководцы, герои с руками по локти в крови да войны… да столь же кровавая борьба классов, как большевики теперь учат всех вокруг от мала до велика. Навуходоносор… Поди, выговори на «пятёрку».
- Вы бы по существу Никите объяснили, - вдруг подала командирский голос Лиза.
И сразу стало окончательно ясно, кто здесь главный.
Полковник вздохнул… и Киту подмигнул: видал, каков у нас командир!
- Вы же понимаете, Никита, мы все, кто оказался в этих тоннелях между веками, - мы все в особом времени живем… - проговорил он. - Мы словно едем на необычайном пассажирском поезде. Вы эдак в третьем вагоне, а я, допустим, - в пятом.. Идешь по составу вперед, попадаешь в некое будущее, а позади, в задних вагонах, - там какое-то прошлое. А по обеим сторонам от поезда несутся мимо, прочь и назад, огромные и неясные пространства эпох со всем их несчитанным населением… Проносишься, к примеру, мимо горящего дома, видишь его из окна уютного купе, а ничем погорельцам помочь не можешь, потому как остановки тут нет. Понимаете меня?
Первый раз пронял Никиту вкрадчивый голос полковника. Ведь он лучше старого князя со всеми его понятиями великого физика сейчас объяснил Киту тонкости путешествий во времени!
Полковник заметил удивление Кита и приободрился.
- Поэтому-то, хотим мы того или не хотим, а должны держаться вместе и вместе же продумыватьстратегию, как действовать на остановках.
Кит не поймался, а даже напротив – лихо брыкнулся:
- Ну, и сколько домов там, в прошлых веках, всё еще планирует спалить этот ваш… как его… Президент земного шара?.. Ну, тот, что в первом вагоне. Или он уже сам рулит электричкой?
- Чем-чем? – лукаво улыбнулся полковник, но понятно было: время тянет, чтобы ответ обдумать.
- Ну, не паровозомже, - в точку сказал Кит.
Лиза резко обернулась, остро посмотрела на Кита… и тут же снова отвернулась к своим делам, как только он храбро встретил ее взгляд.
- Он мне, знаете ли, не докладывает, - гордо отстранился полковник и даже фуражку свою забрал себе на колени. – Однако судя по затишью и последовавшими за ним событиям, кое в чем его стратегия претерпела изменения. Удобный час для применения громоздкого подземного флота, вероятно, миновал. За истекшее в будущем время тамошние кулибины изобрели новое средство. Уже не царь-пушку, а что-то вроде китайской чудо-иголки, которой всякие болезни можно лечить, если знаешь, куда и как уколоть. Вот ею и собрались теперь подлечить Историю. «Иголочкой» такой, видно, и время легче прокалывать. Глядишь, жертв поменьше станет.
- Точечные ракетные удары… - понял Никита цветастое объяснение полковника.
Тот приподнял теперь обе брови.
- В нашем времени так называют гуманизм, - подкованно перевел термин на язык большой политики Никита. – И вы на это повелись?
Лев Константинович только руками развел:
- Сложные у вас там понятия… Но в одном могу вам честно признаться. Я и сам теперь мучительно пытаюсь разобраться во всех этих неотвратимых угрозах будущего. И я, и вы… и Елизавета Януариевна –
