не успела спросить, а он продолжил: – Не хочешь взять домой что-нибудь из
фруктов?
Воздух стал теплее, и Дэлайла широко раскрыла глаза, оглядываясь на окно
и разыскивая взглядом согревший ее луч.
– Тепло стало потому, что она хочет, чтобы ты что-нибудь взяла.
Вежливо кивнув, Дэлайла выбрала банки с персиками и сливами, и Гэвин
снял их с полок.
– И эти, – сказал он, добавляя баночки с соленьями в ее руки. Дэлайла
покосилась на них, отчасти ожидая, что они поздороваются с ней, но банки
оставались самыми обычными банками. – Мои любимые.
– А это место – твое любимое во всем доме?
– Одно из них.
– А какие еще?
– Кухня. Моя комната, – он пожал плечами и добавил. – Я люблю играть на
пианино, но Столовая порой пугает.
Она вскинула брови в безмолвном вопросе.
– Его можно назвать отшельником, в комнате всегда холодно, а потому мне
там не нравится, – он вывел ее на улицу, и ей показалось, что она сошла с
корабля на берег – ее немного покачивало.
– Ты как? – рука Гэвина подхватила ее под локоть, нежно обхватывая
теплыми длинными пальцами. Ощущение падения исчезло, стоило ей
прижаться к нему, и она задумалась, не сделала ли это намеренно, ведь он уже
обнимал ее, и она чувствовала себя прекрасно. Защищенной и устойчивой, и – к
сожалению – отчаянно жаждущей поцелуя.
Они устроились на траве под вишневым деревом. Солнце сверкало, и
Дэлайла смогла сесть так, чтобы лучи не светили в глаза. Так вышло, что при
этом ее голова легла на плечо Гэвина.
– Можешь спрашивать еще, – сказал он. – Уверен, ты под впечатлением.
Она кивнула и поняла, что он это почувствовал, так как придвинулся ближе.
Ощущение было таким, словно по ее венам пустили горячую воду.
– Дом как-то может удерживать предметы? Это так действует?
– Не знаю, что именно он делает, но, наверное, это самое удачное описание.
Приборы двигаются. Духовка включается. Я чувствую, что Сарай все делает
сама, но, может, там не только она участвует. Дом порой похож на… существо с
множеством движущихся частей.
Она склонилась, цепляясь за его локоть, и он придвинул руку ближе, чтобы
она смогла ее обхватить.
– Ты здесь счастлив?
– Да, – ответил он. – Ведь другого я и не знаю. Хотя моя жизнь в Доме
отличается от жизней остальных.
Она понимала, что должна расспросить про Двор или про Дом, или как он
учился ходить, говорить, общаться с другими людьми. Но вместо этого
спросила:
– Ты уже приводил сюда девушек?
Он рассмеялся.
– Нет. Ты первая.
– Твое сердце когда-нибудь разбивали?
Его голос был настороженным.
– Этот вопрос не о Доме.
– Но ответь, – она посмотрела на него, любуясь его угловатой челюстью и
тенью щетины на ней. Она задумалась, разрешит ли он ей нарисовать что-
нибудь на нем. Кроваво-красные завитки или неровные серые линии, или слова, как он сам писал. Какие-нибудь руны, быть может, чтобы всех отпугивать от тех
мест, где его хотела касаться только она. – Я твоя девушка и хочу знать.
– Справедливо, – с улыбкой ответил он. – Но нет, не разбивали. Вернее, не
так, как ты сказала. Мне разбивали сердце много раз, пока я был маленьким, когда на меня не обращали внимания или насмехались надо мной. Но сейчас его
вряд ли можно разбить.
Ее сердце чуть не разбилось.
– Это ужасно.
– Не совсем, – его пальцы сжали ее крепче, и все внутри нее отозвалось на
этот жест. – Я не был одинок. Дом меня очень любит. Мебель для меня как
семья, и я вполне счастлив. Я могу общаться с людьми онлайн, там они знают
лишь мой ник и не догадываются, что я выращен Домом-Монстром, словно
волками. И, конечно, теперь у меня есть ты.
Она улыбнулась.
– Да. Есть.
– Как я и сказал, человек вряд ли сможет разбить мне сердце. А вот Дом –
да.
Ветви начали опускаться, пока не коснулись его свободной руки, не
прижатой к ней.
– Спасибо, – прошептал он и осторожно сорвал вишенку, отправил ее в рот, а потом выплюнул косточку в дальний конец двора. Ветка мягко похлопала его
по плечу.
– Что? Ты хотела забрать ее? – спросил он, и дерево коснулось листьями его
щеки и затем отступило. Это означало «да». И Дэлайла поняла, как Гэвин
научился ходить, говорить и всему остальному: его научил Дом. Если он мог
быть нежным, кормить его вишней и возмутиться за брошенную косточку, но
при этом погладить по щеке, то мог и вырастить его.
Гэвина любили.
Со своего места Дэлайла зачарованно наблюдала за их общением.
– Даже не знаю, что спросить, – произнесла она. – Думаю, это потрясающе.
Теплый ветерок пронесся по двору и принес с собой запах весны и тепло
летнего дня посреди зимы.
***
Они не скоро ушли оттуда. Дэлайла была поглощена всем вокруг, но все
еще побаивалась, как много Дом может услышать или увидеть. Он мог заметить
и ее не самые невинные намерения по отношению к Гэвину. Она много раз
представляла, как они будут целоваться, проводя время у него дома.
Он ничего не сказал, когда они встали, лишь погладил ствол дерева, а потом
отвел Дэлайлу к задним воротам на улицу. Вернувшись на обычную дорогу, она
понимала, что теперь вряд ли сможет воспринимать мир по-прежнему. Сколько
еще было таких домов? Сколько еще было таких самостоятельных деревьев, как
во дворе Гэвина?
Пока она думала об этом, у него в кармане что-то зажужжало. Она
удивленно взглянула на Гэвина, а тот, замявшись, все же сунул руку в карман.
– У тебя есть телефон?
– Ну да. Конечно, – он так на нее посмотрел, словно у нее появился глаз на
лбу.
– Ты его купил?
Гэвин вскинул палец, прося ее подождать, пока он ответит. Он не сказал
«Алло» или «Привет», или «Это Гэвин». Он просто ответил:
– Я вернусь в девять, – и отключился.
– У тебя есть комендантский час?
– Конечно, – смеясь, сказал он.
– Но если Дом знает, где ты, зачем говорить ему, когда вернешься?
– Он не всегда видит меня, только если я возьму с собой что-нибудь… из
его вещей, – он хохотнул, сказав это, и тут же выдал извиняющуюся улыбку. –
Или он может следить за мной по траве и проводам, но… – он сделал паузу, – не
думаю, что он так делал. Странно все это кому-то объяснять. Но иногда я знаю, что Дом беспокоится, когда оставляет мне маленькую вещицу на пороге. Как во
время важных экзаменов. Или когда у меня было собеседование, и я очень
переживал, – он улыбнулся ей. – Но обычно я… беру что-нибудь сам.
Дэлайла кивнула, думая о сказанном и о том, сколько свободы у него было
на самом деле.
Казалось, что до девяти еще вечность. Дэлайла взглянула на часы. У нее
действительно есть еще больше пяти часов с ним? В воображении тут же
вихрем закружились картинки, словно быстро пролистанные фотографии.
Сцепленные руки, прижатые к ладони губы, поднимающийся по ее запястью
рот и целующий ее подбородок, губы, веки. Его язык скользит по ее, и тихий
вскрик, который он ловит своим ртом.
Но у нее не было пяти часов. В лучшем случае два, ведь ее комендантский
час совпадал с закатом, а небо уже успело помрачнеть, превратившись в
тусклую зимнюю серость. Гэвин сунул телефон в карман и взглянул на нее. Его
глаза были такими темными и сияющими, как ее с детства любимые черные
стеклянные шарики. Она выдумала, что нашла их во время сафари в Африке, где якобы искала магические коренья и фрукты.
– Я работаю, потому что хочу немного независимости, но деньги всегда
есть в банке.
Дэлайла пришла в себя.
– Что?
Он улыбнулся, словно поймал ее, грезящей наяву о его глазах и
приключениях, которые они видели.
– В Сарае. Там есть банка с деньгами, и она всегда полная. Я не знаю как, но деньги там не кончаются.
Она не ответила, и он с терпеливой улыбкой напомнил:
– Я говорю о том, откуда у меня телефон.
– Банка живая?
– Скорее всего. Она вздрагивает, поднимает крышку, а потом опускает. Но я
с ней почти не общаюсь, только когда нужны деньги.
– Совсем как обычный подросток, – сказала она и улыбнулась.
Его улыбка замерла, а потом стала шире, озаряя все лицо. Дэлайла поймала
себя на том, что вот-вот потеряет голову или растает прямо тут, если он и
дальше будет так улыбаться.
– Меня еще не называли «обычным».
– Тебя и нельзя таким назвать, кроме отношения к банке с деньгами.
– А тебя? – спросил он.
– О, еще как. Может, не буквально этим словом, скорее другими – милая, тихая и воспитанная.
– А ты не такая.
– Невоспитанная? – она заметила еще одну его улыбку. Дэлайле
понравилась мысль, что он считает, в ней есть что-то дикое, словно закованное
в стальной коробочке. И едва он ее поцелует, возможно, часть этой дикости
вырвется и вцепится в него.
