- Тьма побери! - Тут же выругался глодар, и подхватив с земли свой заплечный мешок, первым бросился к краю острова. - Уходим отсюда! Быстро! - Приказал он, и больше не оборачивался.
Еще раз смерив подростка лютым и полным ненависти взглядом, я решила отложить его наказание на потом, и первой бросилась в след за Мраком. Мне, как и ему, было прекрасно известно чем чреваты бури в Междумирье. Не успев проскочить сейчас, не успев до ее шквального начала, мы могли остаться на острове очень на долго, или вовсе никогда не выбраться из мглы в мир.
Покидая ставшим уже ненавистным город и землю, что держала его на своем хребте, я еще раз обернулась взглянуть на него на последок, и отыскав взглядом поднимающийся над крышами черный дым, тихо прошептала себе под нос, так чтобы никто не сумел расслышать ни единого слова, тихое обещание.
- Я еще вернусь, Ласса. Клянусь, что найду это проклятое сердце, чего бы мне это только не стоило и верну вас с Диором обратно.
Альбер, послушник братства.
За переменами во мгле междумирья я наблюдал с легкой толикой восхищения, от столь невероятного зрелища, и явной злостью на Обилара. Поступок главы нашего братства поверг меня в дикий ужас, и ни как не желал укладываться у меня в голове. Он не только был подлым и низким сам по себе, лицемерным по отношению ко всему братству разом, но еще и противоречил всем нашим правилам и обетам. В наших клятвах, которые давали все без исключения послушники, вступая в ряды братства, очень четко говорилось о ценности любой жизни, и о том, что ее следует защищать и оберегать всеми возможными силами. Мы должны были быть миротворцами, оберегающими мир и порядок, мы хранили покой всей безграничной Сети, и никогда не должны были убивать даже собственных кровных врагов. Сам Обилар был одним из тех старших братьев, которые учили нас, что силу следует применять лишь для защиты, и никогда не пускать оружие в ход без должной необходимости. Оступившийся, вне зависимости от причин, которые вынудили его пойти на это, был недостоин высокого звания члена братства, и в самом лучшем из всех возможных исходов, должен был быть изгнан из Храма с позором. В случае с Обиларом, когда он обрек сотни ни в чем не повинных людей на верную гибель, вызвав бурю во мгле Междумирья, наказание и вовсе должно было быть смертью, но старейшину это похоже ни сколько не волновало.
Он ответил мне о собственных жертвах с холодным равнодушием, сохраняя невозмутимую маску спокойствия, и я не увидел в его лице ни единого намека на раскаяние и сожаление. Старик словно бы даже не задумывался о всех тех жизнях, что оборвутся по его вине, сгинув в бушующей стихии, и это злило меня до яростной дрожи, когда хотелось наплевав на все нормы, звания, и просто хорошенько приложиться кулаком об его равнодушную физиономию. Это желание было столь сильным, что я даже сделал шаг к Обилару, и застывшему рядом с ним брату Карму, но все же сумел удержать себя в руках, и обуздав праведный гнев, не наделал столь глупых ошибок, за которые меня могли мгновенно вышвырнуть из послушников, или вовсе лишить головы прямо на месте.
Стиснув зубы от злости, я отвесил старику быстрый и резкий кивок, вместо положенного обязательного поклона, и поспешил отправиться прочь, словно неожиданно вспомнил о важных и неотложных делах.
Рассказывать кому бы то ни было о подслушанном разговоре я даже и не подумал, отлично осознавая, что скорее всего меня тут же поднимут на смех, все кому только не лень. Среди абсолютного большинства послушников Храма и братьев, магистр считался чуть ли не святым человеком, который просто по природе своей не способен на подобные злодеяния, и убийство невинных. Он и мне всегда казался умудренным годами, образцом праведности и благородства, и если бы кто-то в моем присутствии неожиданно начал поливать его грязью, я бы счел все обвинения клеветой, и не побоялся бы вступиться за его честь, орудуя кулаками.
Вскрывшаяся словно гнойный нарыв горькая правда была попросту неприемлема, она рушила все мое мировоззрение на корню, делая белое черным, и переворачивая все взгляды с ног наголову. То во что я всю жизнь верил так свято, оказалось лишь ложью, и все что мне оставалось это успокаивать себя словами, что Обилар куда лучше меня знает что делает. И если уж ему пришлось пойти на столь подлый и радикальный шаг, значит на это были весьма веские причины и основания, что поступить как то иначе было попросту невозможно, и что это было необходимое, меньшее из всех возможных зол. Я мучительно старался придумать ему оправдание, что бы пошатнувшийся в моих глазах мир встал на место, и все вернулось на свои законные и прежние места. Я пытался навязать себе эту мысль, смириться с ней, и поверить, как в единственную и верную истину, но получалось это из рук вон плохо. Чем больше я обдумывал поступок старейшины, тем больше начинал его ненавидеть с каждой минутой.
Пнув от злости первый подвернувшийся мне под ногу камень, я проследил за его полетом и с удивлением обнаружил, что ритуал поиска уже начался. Несколько братьев, расположившись по контуру сложного узора, начали на распев читать длинную формулу, где не встречалось ни единого знакомого мне слова, и рисунки на земле тут же озарились золотистым сиянием. Мгновенно позабыв об Обиларе, я смотрел с восхищением на двинувшегося к центру рисунка брата, и даже рот распахнув от восторга, следил за ним затаив дыхание.
Чародей поднял над головой сияющий кусок янтаря, и разрезав собственную ладонь, сжал в ней камень твердой хваткой. Даже с моего весьма удаленного места было видно, как янтарь жадно пожирает его подношение. Ни единой алой капли так и не достигло песка, и не стекло по запястью. Все они оказались поглощены прожорливым духом, обитающем в янтаре, и как только он насытился алой влагой, сияние тут же приобрело ее багровый оттенок.
Брат сунул в полыхающий свет свой собственный меч, шепнул что-то еле слышное и неразборчивое самому камню, и тот тут же изменился в его руках. Аккуратно стараясь подобраться поближе и страшно опасаясь помешать колдовству, я успел увидеть как в недрах янтаря мелькают сотни и тысячи лиц и мест. Я успел узнать город, который находился у меня за спиной, увидеть расплывчатые фигуры, спешащие к краю острова и тут же, стремительно завершилось. Сияние на узорах затухло, картинки перестали мелькать в гранях камня, а сам он снова стал безжизненным куском янтаря утратив новый багровый оттенок.
В первый миг я был даже разочарован, что все закончилось так быстро. Решил, что у чародеев что-то не вышло, и обряд прервался, так и не успев пройти до конца, но тут же последовало не самое приятное продолжение на которое даже сами проводившие колдовство братья, похоже не рассчитывали.
Остров затрясло так, что в домах жителей наверное вещи посыпались с полок, а мебель самолично начала сдвигаться по комнатам. Братья чародеи, ослабленные колдовством, рухнули прямо на собственные узоры, оставленные на земле, и даже я с трудом сумел устоять на ногах, схватившись за соседний серый валун. Камень под моими руками дрожал, словно путник угодивший в лютую метель и стужу. Весь остров сотрясался от ритмичных ударов, и я увидел, как по его сухой бесплодной земле, расползаются словно змеи, первые трещины.
В первый миг меня, как и всех прочих братьев и послушников, охватил дикий ужас. Казалось, что земля сейчас разверзнется у нас под ногами и поглотит всех без остатка. В рядах самых младших послушников, тех кому едва исполнилось по пятнадцать, тут же началась паника. Они не понимали что происходит, и старшие братья пытались успокоить их как могли, но с каждой минутой тряска только усиливалась и все их старания оказались тщетны. Могучее и непобедимое братство сейчас выглядело как стадо перепуганных малышей, и только на лице магистра не отражалось общего ужаса, словно он ожидал подобного исхода событий.
Стоило мне только заметить его нахмуренное лицо, как страх в груди тут же сменился на все возрастающий гнев. Создав бурю, магистр вполне мог под видом обычного обряда устроить это землетрясение. Теперь я бы этому даже не удивился, хотя еще совсем недавно ни за что не поверил бы в подобный итог.
Чародеи, проводившие ритуал, уже кинулись к Обилару с докладом, и я стараясь не потерять равновесие от могучих толчков, так же попытался подобраться к магистру поближе. Зная, что услышанное может мне совсем не понравиться, я все равно желал знать всю правду, в чистом виде, не взирая на возможные потрясения.
Братья заговорили быстро и на перебой, тараторили перебивая и мешая друг другу, пока магистр не прикрикнул на них, заставив говорить всего одного. Из тех обрывков его речи, что все же сумели достигнуть моих ушей, можно было решить что обряд был здесь совсем ни при чем. Брат клятвенно заверял магистра, что они проделали все в точности так как надо, не допустили ни единой ошибки, и что бы сейчас не происходило с островом, их вины здесь быть не могло. Обилар лишь кивал, показывая что верит, и велел сообщить ему главное. Результаты колдовства интересовали его куда больше, чем опасность грозящая всем, кто сейчас оставался на острове.
