Тут, ответы могут быть разные, но я, понятно, - о себе.
В союз журналистов, например, куда вступил еще на заре своей газетно-журнальной биографии, платил только членские взносы. Этим отношения исчерпывались. В Союз театральных деятелей, когда он назывался еще Всероссийским театральным обществом (ВТО), вступал как критик. В членском билете было написано "театровед". Существенным импульсом вступить было желание беспрепятственно проникать в ресторан ВТО, который работал допоздна в отличие от немногих тогда московских ресторанов (они тоже были в дефиците, вечерами выстраивались очереди). Когда ресторан вместе с замечательным домом на Пушкинской площади сгорел (возможно, это был поджог - этакое яркое явление первых шагов риэлтерской активности), сам не заметил, как перестал платить членские взносы. Думаю, меня там давно членом не считают.
Реальные и существенные льготы давал Союз писателей. Они были заложены в его статус изначально, еще с середины тридцатых годов и санкционированы непосредственно Сталиным. Почему и вступить в писательский союз было не просто. Прозаикам требовалось предъявить изданные книги, поэтам сборники стихов, драматургам поставленные в театрах пьесы. Не менее двух или четырех, точно не помню. Требовались три рекомендации от маститых членов союза. Мне рекомендации давали драматург Исидор Шток, прозаик Анатолий Алексин и известный тогда театровед Владимир Фролов. Творческая продукция желающего стать членом сначала внимательно изучалась в профильных объединениях, где кандидатуры рассматривались всесторонне, и, в случае положительного решения, предлагались приемной комиссии. Там снова читали и оценивали, обсуждали, порой очень горячо, и только после этого выносился, наконец, вердикт: принять - не принять. Решение приемной комиссии утверждалось на секретариате союза. Сейчас, говорят, стало проще. Союзов писателей много и каждый, понятно, стремится увеличить свою численность.
Официально признанных "писателей", несмотря на строгое отборочное сито, и в советские времена получалось многовато - тысяч десять, примерно, сейчас же их, думаю, и подсчитать невозможно. Хочешь называться писателем - называйся, никто не возражает, подай только заявление в один из союзов, скорее всего, примут сразу. Правда, и прок тебе будет нулевой. Иначе было прежде.
Член Союза советских писателей - это все-таки был серьезный общественный статус, он производил на окружающих впечатление. И в редакции рукопись не сразу бросят в корзину, а прочитают, и в ЖЭКе будут разговаривать, и в гостинице поищут номер, когда "Свободных номеров нет". Словом, появлялось много мелких удобств.
Была своя "писательская" поликлиника. С возможностью вызывать врача на дом. Каждый год принуждали проходить полную диспансеризацию. Звонили домой и напоминали. Не пройдешь - не получишь путевку в Дом творчества. Такое было "ущемление прав". Уже двадцать лет никто не ущемляет. Из-под палки, но приходилось диспансеризацию проходить, правда, без очередей. Можно, видимо, не напоминать, что лечили бесплатно. И, кстати, о путевках. Тебе, как члену, она отпускалась за четверть цены, жене (а можно было взять и просто спутницу) - за половину.
Был свой детский садик. Сейчас в том специально для него возведенном здании у метро "Аэропорт" обретается чья-то фирма. Выпускниками садика успели стать мой племянник и дочка. Как память об их безмятежном детстве остались цветные фотографии. "С утра Робка приходил", - между делом пробрасывала в разговоре директриса, корпулентная дама с решительными жестами. Робкой она за глаза называла Роберта Рождественского - упивалась приобщенностью к великим.
Еще можно вспомнить пошивочное ателье, в котором строили приличные мужские костюмы, пальто, дамские шубы, "жописы" (жены писателей) заказывали жакеты, блузки, платья и юбки. Шла своя очередь на автомобили - на "москвичей" и "жигули". Когда подкрались совсем скудные времена, появились талоны на продуктовые пайки и вещевые распродажи. Там, например, повезло однажды приобрести палас на пол ( в нормальных магазинах на них записывались по ночам). Витя Мережко занял у нас денег и купил два.
О чем забыл?.. Когда в гардеробе Дома журналистов мне не вернули ондатровую ушанку, в союзе писателей помогли приобрести кроличью. Ондатровые полагались только секретарям, начальству. Впрочем, об этом лучше прочитать у Владимира Войновича ("Шапка"). Но все-таки выручили среди жестокой зимы!
А еще можно было получить безвозвратную ссуду. Напишешь заявление: работаю, мол, над большим произведением, поступлений нет, нуждаюсь. И получаешь минимум 200 рублей. Возвращать не надо. Когда переживал свои черные дни, пришлось (а что было делать!) раза два воспользоваться...
Жилищный вопрос, как известно, коренной в нашей стране. Так и он вполне сносно решался у писателей: в том же районе "Аэропорт" понастроили кооперативных домов. Получилось что-то вроде писательской деревни. Вечерами классики и сошка попроще прогуливались вдоль подъездов, разминали затекшие от сидения за письменными столами члены и обменивались мнениями. Одни - как противостоять социалистическому реализму, другие - как ему успешнее следовать. Общались вполне мирно.
В те времена, если кто забыл или по молодости лет не знает, на человека полагалось иметь не более девяти квадратных метров жилья. Меньше - нуждаешься в улучшении, если даже чуть больше - гуляй! Даже если готов за излишки заплатить сам, если говорить о кооперативе. Но для членов Союза писателей и здесь была поблажка: разрешались дополнительные двадцать метров! Как бы "под кабинет".
При жеребьевке Михаилу Светлову досталась квартира на первом этаже. Он не расстроился. Удобнее утречком выскакивать на Красноармейскую, где на ближайшем углу продавали коньяк в розлив. В новое время кафе, когда-то облюбованное автором "Гренады", переоборудовали под игральные автоматы. Недавно автоматы вывезли и открыли аптеку.
А на последнем этаже в том же, светловском, подъезде поселился детский писатель Герцель Новогрудский. Мы с его племянником пришли в гости. На ночь глядя, появился Светлов. Видимо, проверить, все ли выпито. "Я сегодня сочинил стихотворение, - сообщил он, - в нем все слова рифмуются: "Еврей скорей пей!"
Он, как известно, был невероятно худым. Тогда он сказал: "Знаете, кто я? Я - жидкость. Во-первых, жид, а во-вторых, - кость..."
В сборниках острот Михаила Аркадьевича, начиная со знаменитого "Улыбка Светлова", этих хохм, кажется, нету. Так что, публикуется впервые.
Стоит вспомнить и о том, что каждый член Союза советских писателей имел юридическое право выступить в роли работодателя. Иначе говоря, он мог нанять себе литературного секретаря. Пройдя оформление через профсоюз домработниц (был и такой!), человек зачислялся на зарплату, которую ему выплачивал лично писатель, и - это порой, было важнее - ему начислялся трудовой стаж. Стаж фиксировался в трудовой книжке и учитывался при выходе на пенсию.
Так, скажем, телеведущий Владимир Познер в молодости несколько лет работал литературным секретарем С.Маршака. Поэт наверняка каждый месяц что-то выплачивал своему помощнику. Но можно было поступить иначе: просто оказать любезность симпатичному человеку. Берешь его на работу и ничего от него не требуешь, он только "числится". Естественно, ничего и не платишь. Он только числится, а трудовой стаж у него растет! Ты его как бы ему даришь. Лет пятнадцать, таким образом, считалась моим литературным секретарем жена одного известного сценариста. Он как-то попросил о такой любезности, я и сделал. Сейчас она давно пенсионерка, а мне приятно, что когда-то довелось оставить след в ее славной трудовой книжке.
Подобного рода "трудоустройство" было распространено довольно широко. Ходили, правда, слухи, что отдельные советские писатели брали деньги с тех, кого зачисляли "на работу". Но мне таковых знать не доводилось.
Так что, и в недрах закоснелого социализма все-таки обнаруживались лазейки для частного предпринимательства! Пусть и на ограниченном поле литературных стараний...
Самим же членам ССП при выходе на пенсию трудовой стаж считали от момента первой публикации. Причем, без перерывов. Ясно, что в далекие тридцатые годы прошлого века вводили это правило люди, неплохо разбиравшиеся в специфике творческого труда. В 1991 году Ельцин это дело прикрыл. Вот и получилось: на "Войну и мир" Лев Толстой, как известно, потратил четыре года жизни. Сидел дома и писал. Не разгибаясь. Получилось четыре толстых тома. Сегодня ему бы эти годы в трудовой стаж не засчитали, потому что он не смог бы представить в собес справку с места работы, подтверждающую одновременно, что его работодатель производил отчисления в пенсионный фонд. Мало ли, что роман потом умножил мировую славу России, а его миллионные тиражи принесли государству гигантский доход!
