Он говорил также о том, что свобода людей ограничивается конкретными условиями. Но это явное противоречие, поскольку свобода означает, что нет ничего, что ограничивало бы ваши действия. Если ваш желудок скручивается в спираль от отчаянных голодных спазмов, то для вас не будет ограничением перспектива съесть сочную свиную отбивную. Хотя, если вы правоверный мусульманин, то можете предпочесть умереть. Если есть только один вариант действий, я сохраняю возможность его не принять; но если у меня нет возможности его не принять, то в такой ситуации я не свободен. Капитализм может балансировать на грани разрушения, но на смену ему может прийти и не социализм. Это может быть фашизм или варварство. При развале системы рабочий класс может оказаться слишком ослаблен и деморализован, чтобы действовать конструктивно. В одном нехарактерном для себя фрагменте Маркс допускает, что классовая борьба может привести к «общей гибели» противостоящих классов.
Либо - вариант, который он вряд ли стал бы полностью исключать - система может парировать политическое восстание посредством реформ. Социал-демократия пытается стать тем бастионом, который разделит общество и катастрофу. Ее подход состоит в том, что за счет излишков продукции, предоставляемых развитием производительных сил, следует откупаться от революции, что вообще никак не вписывается в историческую схему Маркса. Он, похоже, считал, что капиталистическое процветание может быть только временным, что система в конечном счете пойдет ко дну и что в это время рабочий класс восстанет и возьмет власть. Однако при этом, во-первых, упускается из виду масса способов (в наши дни гораздо более изощренных, чем во времена Маркса), с помощью которых капитализм, даже находясь в кризисе, может продолжать обеспечивать
подчинение своих граждан. Марксу не приходилось учитывать возможности информационного канала «Фокс Ньюс» и английской ежедневной газеты «Дейли Мейл».
Мы, безусловно, имеем дело с иным будущим, нежели можно было предполагать, то есть не с будущим вообще. Маркс не мог предвидеть возможности ядерного холокоста или экологической катастрофы. Или же варианта с падением правящего класса в результате удара астероида, смерть от которого некоторые из его представителей могут посчитать более привлекательной, чем социалистическая революция. Собственно говоря, такого рода непредвиденные события могут поставить крест на большинстве детерминистских теорий истории.
Тем не менее все еще остается открытым вопрос, в какой мере Маркс действительно является историческим детерминистом. Если, помимо идеи, что производительные силы порождают определенные общественные отношения, в его работах нет ничего иного, то ответ очевиден. Это означает махровый детерминизм, и в таком случае мало кто из сегодняшних марксистов был бы готов под этим подписаться [3]. При таком подходе не люди являются творцами своей истории, а производительные силы, которые живут исключительно собственной странной и загадочной жизнью.
Однако в трудах Маркса представлен и иной ход мысли, согласно которому как раз общественные производственные отношения имеют приоритет над производительными силами, а не наоборот. Если феодализм уступает дорогу капитализму, то это происходит не потому, что последний может развивать производительные силы более эффективно, а потому, что фео-
дальные общественные отношения в деревне были постепенно вытеснены капиталистическими. Феодализм создал условия, в которых новый буржуазный класс смог набирать силу, но этот класс не возник как результат роста производительных сил. Кроме того, если при феодализме средства производства прирастали, то это происходило не из-за некоего заложенного в них стремления к развитию, а в силу соответствующих классовых интересов. Что же касается современного периода, то производительные силы растут столь стремительно даже по сравнению с последними веками по той причине, что капитализм не может выжить без постоянного расширения.
Согласно этой альтернативной теории, люди - через участие в общественных отношениях и классовой борьбе - являются действительными авторами своей истории. Маркс однажды заметил, что он и Энгельс еще в сороковых годах выделяли «классовую борьбу как действительную движущую силу истории» [4]. Суть классовой борьбы такова, что ее исход не может быть предсказан, а значит, здесь детерминизм не может найти опоры. Вы всегда можете утверждать, что классовый конфликт детерминирован, потому что в самой природе классов заложено стремление к взаимоисключающим интересам, что, в свою очередь, предопределяется способом производства. Но лишь время от времени этот «объективный» конфликт интересов принимает форму полномасштабного политического сражения; и трудно представить себе, что ход этого сражения может быть каким-либо образом расписан заранее. Маркс мог думать, что социализм неизбежен, но он, конечно же, не предполагал, что возникнет английское фабричное законодательство или Парижская коммуна. Если он действительно был последовательным детерминистом, он мог бы рассказать нам, как и когда наступит социализм. Однако он был пророком в смысле осуждения несправедливости, а не в смысле заглядывания в стеклянный шар.
«История, - писал Маркс, - не делает ничего, она не обладает никаким необъятным богатством, она не сражается ни в каких битвах! Не история, а именно человек, действительный, живой человек - вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. История не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История - не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» [5]. Когда Маркс высказывался по поводу классовых отношений в античном, средневековом или современном мире, он часто писал о них так, как если бы они являлись первичными. Он также настаивал, что каждый способ производства - от рабовладения и феодализма до капитализма -имеет свои особые законы развития. Если это так, то ни от кого больше не требуется мыслить в понятиях строго «линейного» исторического процесса, в котором каждый способ производства следует по пятам за другим, подчиняясь некоей имманентной логике. У феодализма нет никаких особых свойств, которые неумолимо превращали бы его в капитализм. Нет более единой нити, пронизывающей все полотно истории, но, скорее, подборка особенностей и непоследовательностей. Не марксизм, а буржуазная политическая экономия отличалась тем, что мыслила в терминах универсальных эволюционных законов. Маркс же как раз выступал против обвинений, будто он пытается свести всю историю к одному-единственному закону. Как настоящий романтик, он испытывал глубокое отвращение к подобным безжизненным абстракциям и предупреждал, что его взгляд на возникновение капитализма не должен превращаться «в историкофилософскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются» [6]. Если в ходе движения истории есть определенные тенденции, то имеются также и контртенденции, в силу которых конечный итог всегда остается неопределенным. А вот что писал в этой связи Энгельс: «Материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты» [7].
Некоторые марксисты, отодвинув в сторону тезис о «примате производительных сил», пытаются поднимать на щит альтернативную теорию, которую мы только что разбирали. Но этот вариант, пожалуй, все-таки чересчур оборонительный. Первая модель, сложившаяся из достаточно важных мест в работах Маркса, приводит к мысли, что он воспринимал ее очень серьезно. Она не похожа на некое сиюминутное отклонение. И в целом именно таким образом, то есть абсолютно серьезно, интерпретировали ее марксисты уровня Ленина и Троцкого. Некоторые комментаторы заявляют, что в то время, когда Маркс приступил к написанию «Капитала», он уже более или менее отказался от своих прежних взглядов на производительные силы как главных героев истории. Другие в этом не убеждены. Но в любом случае изучающие Маркса вольны сами решать, какие из его идей - независимо от того, когда и по какому поводу они высказывались - представляются им наиболее убедительными. Только марксистские фундаменталисты относятся к этим работам как к священному писанию, но в наши дни таких гораздо меньше, чем христианских сектантов.
Нет явных свидетельств того, что Маркс придерживался детерминизма в смысле общего отрицания свободы действий человека. Напротив, он бесспорно разделял идею свободы и как ученый и в не меньшей степени как журналист, всегда говорил о том, что в любых ситуациях, когда исторические ограничения ставят людей перед необходимостью выбора, они могут (а порой должны) действовать различным образом. Энгельс, которого некоторые считают детерминистом «от и до», всю жизнь интересовался вопросами военной стратегии, а в этом предмете трудно найти место для фатализма [8]. Маркс признавал личную отвагу и стойкость исключительно важными для политической победы и, судя по всему, допускал, что воздействие на исторический процесс случайных событий может быть весьма значительным или даже решающим. Одним из таких примеров является эпидемия холеры 1849 года, которая, как специально отмечал Маркс, подорвала боеспособность рабочего класса во Франции.
