– Возможно, что она это воспринимает именно так.
– А как это воспринимаете вы?
– У меня имелась чрезвычайно сложная пациентка. Я утверждаю, что ее поведение свидетельствовало о наличии угрозы по отношению к самой себе, но, возможно, это вопрос толкования. Зато она буйствовала и демонстрировала психотическое поведение. Нет никакого сомнения в том, что она представляла опасность для окружающих. Она ведь попала к нам в больницу из‑за того, что пыталась убить отца.
– К этому мы еще вернемся. Вы отвечали за ее лечение в течение двух лет. При этом триста восемьдесят один день вы продержали ее связанной ремнями. Не может ли быть, что вы использовали ремни в качестве наказания, когда моя подзащитная отказывалась вам подчиняться?
– Это чистейший нонсенс.
– Неужели? Я вижу, что, согласно журналу пациентки, ее в основном привязывали ремнями в первый год, на который приходится триста двадцать случаев из трехсот восьмидесяти одного. Почему ее перестали связывать?
– Пациентка развивалась и становилась более гармоничной.
– А не в том ли дело, что другие сотрудники больницы сочли ваши меры излишне жестокими?
– Что вы имеете в виду?
– Разве персонал не подавал жалоб, в частности, на насильственное кормление Лисбет Саландер?
– Вполне естественно, что ситуацию можно оценивать по‑разному. Тут нет ничего необычного. Но кормить ее насильно было затруднительно, поскольку она оказывала яростное сопротивление…
– Поскольку отказывалась принимать психотропные средства, делавшие ее тупой и пассивной. Она ела без проблем, когда ее не накачивали наркотиками. Разве лечение не пошло бы успешнее, не начни вы сразу применять насильственные меры?
– Прошу прощения за прямоту, фру Джаннини. Но я все‑таки врач. Я подозреваю, что моя медицинская компетентность несколько выше вашей. Уж предоставьте мне решать, какие медицинские меры следует применять.
– Вы правы, доктор Телеборьян, я не врач. Однако я здесь не полностью некомпетентна. Наряду со званием адвоката у меня имеется законченное психологическое образование, полученное в Стокгольмском университете. В моей профессии эти знания необходимы.
В зале суда воцарилась полная тишина. Экстрём с Телеборьяном растерянно уставились на Аннику Джаннини, а она неумолимо продолжала:
– Разве не правда, что ваши методы лечения моей подзащитной привели потом к сильным противоречиям между вами и вашим руководителем, тогдашним главным врачом Юханнесом Кальдином?
– Нет… это неправда.
– Юханнеса Кальдина уже несколько лет как нет в живых, и он не может свидетельствовать на данном процессе. Но у нас в суде присутствует человек, неоднократно встречавшийся с главным врачом Кальдином, – мой помощник Хольгер Пальмгрен.
Она обратилась к нему:
– Вы могли бы рассказать, как это получилось?
Хольгер Пальмгрен откашлялся. Он по‑прежнему страдал от последствий инсульта, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы говорить разборчиво.
– Меня назначили наставником Лисбет, когда ее отец нанес столь тяжкий вред здоровью матери, что та стала инвалидом и больше не смогла заниматься дочерью. Она получила неизлечимые повреждения головного мозга, и у нее неоднократно делались кровоизлияния в мозг.
– Вы говорите об Александре Залаченко?
Прокурор Экстрём с пристальным вниманием наклонился вперед.
– Совершенно верно, – ответил Пальмгрен.
Экстрём кашлянул.
– Попрошу отметить, что мы касаемся темы, подлежащей строжайшей секретности.
– То, что Александр Залаченко в течение ряда лет жестоко избивал мать Лисбет Саландер, едва ли является тайной, – сказала Анника Джаннини.
Петер Телеборьян поднял руку.
– Дело обстоит не совсем так просто, как его представляет фру Джаннини.
– Что вы хотите сказать?
– Нет сомнения в том, что Лисбет Саландер стала свидетелем семейной трагедии, приведшей в девяносто первом году к причинению тяжкого вреда здоровью. Однако нет никаких документов, подтверждающих, что такое положение дел продолжалось в течение многих лет, как утверждает фру Джаннини. Это мог быть единичный случай или вышедшая из‑под контроля ссора. По правде говоря, отсутствуют даже документы, подтверждающие, что мать Саландер избил именно господин Залаченко. Мы располагаем сведениями, что она занималась проституцией, и избить ее вполне могли другие лица.
Анника Джаннини посмотрела на Петера Телеборьяна с изумлением и даже, казалось, на краткий миг лишилась дара речи. Потом ее взгляд вновь стал сосредоточенным.
– Вы не могли бы развить эту мысль? – попросила она.
– Я хочу сказать, что на самом деле у нас имеются только утверждения Лисбет Саландер.
– И?
– Во‑первых, сестер было двое. Сестра Лисбет, Камилла Саландер, таких утверждений никогда не высказывала. Она отрицала, что подобное имело место. Во‑вторых, если бы действительно произошло избиение таких масштабов, как заявляет ваша подзащитная, оно бы, естественно, нашло отражение в отчетах социальных комиссий и тому подобном.
– Можем ли мы ознакомиться с каким‑нибудь допросом Камиллы Саландер?
– С допросом?
– Имеются ли у вас какие‑либо документы, показывающие, что Камиллу Саландер вообще спрашивали о происшедшем у них дома?
При упоминании имени сестры Лисбет Саландер вдруг заерзала и покосилась на Аннику Джаннини.
– Я предполагаю, что социальная служба проводила расследование…
– Вы только что заявили, что Камилла Саландер никогда не утверждала того, что Александр Залаченко избивал их мать, и, напротив, это отрицала. Это категоричное высказывание. Откуда у вас такие сведения?
Петер Телеборьян вдруг на несколько секунд замолчал. Анника Джаннини заметила, как изменилось выражение его глаз, когда он понял, что совершил ошибку. Он понимал, куда она метит, но уклониться от ответа было невозможно.
– Насколько я помню, это выяснилось из материалов полицейского расследования, – в конце концов выдавил он.
– Насколько вы помните… А я вот изо всех сил искала полицейское расследование по поводу событий на Лундагатан, когда Александр Залаченко получил тяжелые ожоги. Единственным доступным документом оказался немногословный отчет, написанный полицией на месте происшествия.
– Возможно…
– Поэтому мне хотелось бы знать, как получилось, что вы читали материалы полицейского расследования, недоступные для защиты?
– На это вопрос я ответить не могу, – сказал Телеборьян. – Мне дали с ними ознакомиться, когда я в девяносто первом году проводил судебно‑психиатрическую экспертизу Лисбет Саландер после покушения на жизнь отца.
– А прокурор Экстрём знакомился с этим отчетом?
Экстрём заерзал и схватился за бородку. Он уже понял, что недооценил Аннику Джаннини. Вместе с тем врать ему было незачем.
– Да, знакомился.
– Почему же этот материал оказался недоступным для защиты?
– Я счел, что он не представляет для суда интереса.
– Будьте добры, расскажите мне, как к вам попали эти документы. Когда я обратилась в полицию, мне сообщили, что такого отчета не существует.
– Расследование проводилось Службой государственной безопасности. Оно имеет гриф секретности.
– Неужели Служба безопасности занималась расследованием грубого избиения женщины и решила поставить на отчете гриф секретности?
– Это связано с личностью виновника… Александра Залаченко. Он был политическим беженцем.
– Кто проводил расследование?
Молчание.
– Я не слышу ответа. Чье имя значилось на титульном листе?
– Расследование проводил Гуннар Бьёрк из отдела ГПУ/Без по работе с иностранцами.
– Спасибо. Это тот же Гуннар Бьёрк, который, как утверждает моя подзащитная, совместно с Петером Телеборьяном сфальсифицировал ее судебно‑психиатрическую экспертизу девяносто первого года?
– Полагаю, да.
Анника Джаннини вновь обратила свое внимание на Петера Телеборьяна.
– В девяносто первом году суд постановил запереть Лисбет Саландер в детской психиатрической клинике. Чем было обусловлено такое решение?
– Суд тщательным образом изучил деяния и психическое состояние вашей подзащитной – она все‑таки пыталась убить отца при помощи зажигательной бомбы. Это ведь нельзя назвать нормальным поступком подростка, независимо от того, с татуировкой он или нет.
Петер Телеборьян изобразил вежливую улыбку.
– А на чем основывалось заключение суда? Если я правильно понимаю, они опирались только на одну‑единственную судебно‑психиатрическую экспертизу, написанную вами совместно с полицейским по имени Гуннар Бьёрк.
– Тут уже речь идет о заговорах, выдуманных фрёкен Саландер. Я должен…
– Простите, но я еще не задала вопроса, – сказала Анника Джаннини и снова обратилась к Хольгеру Пальмгрену: – Хольгер, вы говорили, что встречались с начальником доктора Телеборьяна, главным врачом Кальдином.
