Еще не справившись с одышкой, Лептин замычал, мотая головой. Содержательница заведения дала волю возмущению:
- Чего кочевряжишься?! Не ты ли всех девочек моих перебрал?! Не ты ли их до полусмерти вымучивал за вонючие драхмы свои?!. Что, разонравились? И домом моим теперь брезгуешь?!. А знаешь ли ты, мерин хромой, что в этом заведении лишился целомудрия сам Сократ! Да, мне тетушка рассказывала!..
Лептин, услыхав ненавистное имя, поморщился.
- Старые враки!.. Ты мне лучше повитуху помоги найти.
Содержательница сперва выпучила на него глаза, будто оливой подавилась, потом хлопнула себя по крутым бедрам и расхохоталась.
- Уморил!.. - выдавила она, отходя от смеха. - У нас ли повитуху искать?!. А ребенок-то твой ли будет?..
Но видя плачевный облик Лептина, сжалилась:
- Ладно, пойдем - покажу, где повитуха живет... Только пока вожусь с тобой, не одного гостя поди провороню... Заплатишь мне, как за любовь. Понял?
Лептин и последнее готов был отдать...
Повивальная бабка оказалась не бабкой вовсе, а еще молодой статной женщиной, красота которой и в темноте ясна. Но Лептину было не до чужой красоты. Он вел повитуху во мраке к своему домишке, торопился, задыхался, боялся опоздать.
Услыхал крики жены - обрадовался: успели...
Повитуха пожурила Лептина, что не догадался воды согреть, он и занялся этим. А она принялась осматривать роженицу, ощупывать. Бедняжка ненадолго затихла в умелых руках.
- Говоришь, жена, а за дочку сойдет... повернулась повитуха к Лептину. Бедра-то вон какие узкие, тяжело будет рожать...
Сердце Лептина сжалось, лишь прокряхтел в ответ.
- Ступай пока во двор, - велела ему повитуха. Ты мне только мешать сейчас будешь. А понадобишься - позову.
Лептин тяжко вздохнул, вышел из дома, сел на лавку посреди дворика, запрокинул в небо тронутую сединой бороду. Там звезды висели - яркие, крупные. И взмолился им Лептин, всем богам Олимпийским взмолился:
- Не отнимайте любимую!..
Из дома опять донеслись стоны и крики, они стали уже почти непрерывными. Крики и стоны жены рвали сердце Лептина, он зажал уши ладонями, закрыл глаза, хотя в потемках в этом и не было надобности. Чтобы забыться, стал вспоминать...
Больше года назад кончилась его одинокая жизнь. А жил он раньше, как паук, не общался почти ни с кем, плел свои сети, выносил на продажу, норовил взять за них побольше, выручку с друзьями не пропивал, да и друзей-то не было, и вино-то в последний раз пил, когда родителей в одно лето отдал погребальному костру. Считал, что слабнут руки от вина, ловкость теряют - как сети плести? А они, сети, выходили у него что для рыбной ловли, что для ловли птиц, крепкими, легкими, лучше не сыскать. Только прибыли приносили ему немного. Потому и в "Дом услад" наведывался не так часто, как хотел...
Там-то, возле "Дома услад", он и встретил ту, что изменила его жизнь. Вышел из этого вертепа, чуя благостное опустошение, и увидал жмущуюся к стене девушку в бедном, как у рабыни, пеплосе. В свете красного фонаря разглядел, как тонки черты ее лица, будто из благородных она.
- Ты чего здесь?.. - спросил он грубо.
- Может, на работу возьмут?.. - тихо сказала девушка. - Нет у меня никого...
- А ты знаешь, что здесь за "работа"?
- Знаю...
Дрогнуло сердце угрюмого Лептина, когда представил, как будет трепетать, извиваться это хрупкое тельце в цепких объятьях гостей. Схватил девушку за руку и, ни слова не говоря, потащил за собой. Она от растерянности сперва не сопротивлялась, потом уперлась, как ослик, и даже за плечо Лептина укусила. И все - молча.
- Зубы-то побереги, пригодятся... - незло сказал он ей. - Я ж тебя не в кусты тащу и не на ложе свое!.. - усмехнулся даже. - Кабы ты в том доме, при "работе", кого укусила - ох и досталось бы тебе!.. Для тебя я другую работу подыщу.
- Какую?.. - прошептала, еще не веря, девушка.
- Будешь помогать мне вязать сети.
- Я не умею.
- Научу!.. Ну, еще по дому прибраться, ячменную кашу сварить...
- Вот это умею. Я у Сократа служила...
- У того самого, что ли? - Лептин слыхал о Сократе (да кто о нем в Афинах не слыхал!..), даже видел его не раз в окружении учеников на рынке, но философ ему не понравился, как всегда не нравятся говоруны молчунам.
- У того. Меня жена его невзлюбила, прогнала...
- За что?
- Да ни за что! Я Сократа полюбила...
Лептин сперва даже опешил, потом, обычно угрюмый, расхохотался.
- А лет-то тебе сколько? - спросил он сквозь смех.
Девушка смешалась, потом сказала:
- Ладно, тебе врать не буду. Двадцать третий пошел...
Лептин проглотил смех, уставился на нее недоуменно.
- Это я просто такая маленькая, моложе кажусь... Меня Сократ тоже любил...
- О Диоскуры!* - воскликнул Лептин. - Каких только чудес не бывает!.. А как зовут тебя, кто отец?
- Зовусь Мирто. Отец мой Синдар ничем не знаменит, давно помер, зато дед мой, хоть тоже умер в бедности, - сам Аристид Справедливый!** - в голове сиротки прозвучала гордость.
Лептин облегченно вздохнул.
- Понятно, врешь ты все! И про Сократа врешь!..
Только зря он не верил. Все оказалось правдой.
Повитуха звала Лептина, высунувшись из двери, но он не слышал ее, поскольку сидел на лавке, зажав уши ладонями. Тогда она подошла к нему, потрясла за плечо. Он опустил руки. В уши его ворвались стоны жены и голос повитухи.
- Кирпичи нужны. Есть у тебя?.. Неси скорей!
До блеска обожженные кирпичи Лептин заготовил для ремонта очага. Ничего не понимая, притащил в дом, сколько смог унести. Глянул на Мирто - у нее крик в глазах, а руки плетьми лежат. Комок подступил к горлу Лептина.
Повитуха, сооружая из кирпичей две рядом стоящие стенки, объясняла:
- Головка у ребенка большая, очень большая... Никак не выходит!.. В Египте родильные кирпичи применяют... Если Афродита наша разродиться на дает, пускай ихняя Исида поможет... А ты помоги-ка мне ее усадить!
Вдвоем они усадили ослабшую Мирто на две стенки кирпичей.
- Тужься! Тужься! - кричала ей повитуха, лицо ее стало бледным, некрасивым совсем.
Не могла тужиться Мирто, силы ее покинули, в кровь кусала губы, вместе со стонами вырывались крики.
- Головка большая, ох, большая! - сокрушалась повитуха. - Замучил он ее...
Лептин поддерживал Мирто сзади за худенькие плечи, видел ее рыжеволосый затылок, четкую строчку позвоночника и тупо думал:
- У нее головка маленькая... у меня - тоже... а у него - большая...
Наконец повитуха поняла, что и египетский способ не поможет.
- Надо опять ее уложить. Слабнет совсем...
Лептин на руках перенес жену на ложе, а потом повитуха вновь услала его во двор.
Вновь молил он всех богов и звезды. А в висках стучали слова повитухи: "Головка большая... головка большая..."
И вдруг безумная мысль молнией пронзила его: "Сократово семя, сократово!.."
Остатками здравого разума он понимал: не могло того быть, ведь больше года Мирто живет вот в этом доме... Но ненавистный Сократ в его воспаленном сознании превратился из большеголового сатира в какое-то коварное, похотливое и всесильное божество, способное, подобно Зевсу, приходить на ложе возлюбленной золотым дождем.
Сократа Лептин ненавидел уже не первый месяц: с тех пор, как убедился, что слова Мирто - не пустая выдумка. В бешенство приводила его мысль, что тот, для полного сходства с сатиром которому осталось стать козлоногим, не так давно сжимал ее в своих объятиях, и она тянулась к нему...
Лептин окружил Мирто такой заботой, на которую был только способен. Даже как можно чаще стал разговаривать с ней о том, о сем, что для него, молчуна, было непростым делом. Он бы и работу ей никакую не дал, если б она не стала постоянно напоминать, что обещана ей работа. Ловкие маленькие руки Мирто быстро научились вязанию сетей, а уж по части приготовления пищи она для неизбалованного Лептина и вовсе казалась искусницей.
Спал он на глинобитном полу, на связках готовых сетей, уступил ей свое неширокое ложе. Часто по ночам прислушивался к ее тихому, ровному дыханию. И был этим счастлив.
Для него она была несравненной красавицей, он и мысли не допускал, что кому-то может показаться иначе. "Не беда, что такая маленькая, худенькая, - думал он, - зато улыбка у нее такая, такая... ни у кого такой улыбки нет!.."
Он старался не говорить с Мирто о Сократе, лишь иногда вскользь намекал ей, что виной ее недавнего изгнания была не только хозяйка, но и хозяин: он ведь даже и не пытался разыскивать ее!.. А еще Лептин позволял себе иногда высказывать суждение: лучше уж, мол, верить молчунам, говоруны сплошь люди ненадежные...
Так, окружая Мирто заботой и лаской, вскользь понося прежнего ее кумира, неторопливо плел он сеть, в которую угодила она золотой рыбкой, чему он и сам долго поверить не мог.
А поверил, когда сказала Мирто, что зреет в ней новая жизнь. От счастья и о Сократе даже забыл напрочь. Напомнила о нем молва, что философ приговорен к смерти афинским судом. Вздохнул облегченно тогда Лептин: не будет больше мешаться этот сатир!.. А Мирто решил не говорить о суде и приговоре. Сама-то она в тягости уже была, со двора не выходила, ничего не знала...
