Автор неизвестен - Торикаэбая моногатари, или Путаница

Химэгими так и не вышел.

Сайсё попытался скрыть тоску и печаль. Он представлял себе, что, наверное, обе его возлюбленные сейчас вместе, он был близок с обеими и не мог порвать ни с одной из них, но в глазах людей его домогательства выглядели бы ужасно. Он вернулся домой и провел ночь без сна — тоскуя и вздыхая.

Химэгими пребывал в душевном беспокойстве, поскольку куда ни пойди — всюду встретишь Сайсё и попадешь в неловкое положение. Поэтому он и не выходил из дома. Шли дни, Сайсё становился все тоскливее и печальнее, много раз наведывался он в дом к Химэгими, спрашивал: «Когда же? Когда?» — но возвращался ни с чем, в унынии. Через какое-то время он узнал, что Химэгими отправился во дворец, тут сердце Сайсё забилось быстрее, он сразу же оживился в предвкушении того, что наконец-то увидит ту, от любви к которой сгорал, казалось, целую вечность. Химэгими, встретив взгляд Сайсё, от смущения чуть заметно покраснел, но тут же взял себя в руки, вид у него был теперь холодный и независимый. Так Сайсё и не решился обнаружить свои чувства. Химэгими выглядел чужим. Сайсё снова расстроился и погрузился в бесконечные сомнения.

Государь пригласил Химэгими к себе. По своему обыкновению он попросил Химэгими сесть поближе, и, как всегда, речь зашла о его сестре — Распорядительнице женских покоев. Государь не отрываясь смотрел на Химэгими. Наружность Советника была чрезвычайно привлекательной, на него хотелось смотреть и смотреть… Государь слышал, что сестра очень на него похожа. Тут он подумал, что если бы у Химэгими были волосы подлиннее, а лицо набелено, если бы его волосы не были бы гладко зачесаны назад, то и небесные девы не могли бы с ним сравниться красотой и очарованием — он был так обворожителен, что поставить рядом с ним некого. Государю очень хотелось увидеть Распорядительницу женских покоев, и он делал все, чтобы Советник это понял. Химэгими сидел рядом с государем, но помня свой печальный опыт с Сайсё, он был разумно почтителен и не повинуясь сказал государю, что его сестра далека от обычных желаний обитателей этого мира. Поскольку государь не мог оторвать взгляда от Химэгими, он долго не отпускал его. Сайсё же в это время прямо-таки сходил с ума — он боялся, что государь вдруг тоже догадается, что Химэгими — женщина, а поскольку равных ей нет, государь непременно захочет проводить время только с ней. Государь же и вправду смотрел на Химэгими не отрываясь, хотя в его речах было лишь дружеское расположение. Однако Сайсё целый день не мог успокоиться — ни о чем другом не думал, ревновал и трепетал.

Наконец государь позволил Химэгими уйти. Сайсё дождался его, и отправился вместе с ним в караульное помещение, где они обычно отдыхали. Несмотря на все свои старания, Химэгими не смог ускользнуть, и ему пришлось сделать вид, что он на ночном дежурстве. Всякий раз, как они вместе бывали на ночном дежурстве, придворные, считавшие их общество особенно приятным, собирались в караульном помещении и уже с вечера там бывало шумно и многолюдно. Но сейчас Сайсё и Химэгими никого не замечали, всем своим видом показывая, что у них есть личный разговор, и каким-то образом сумели остаться наедине. И тогда Сайсё в слезах и тоске стал говорить о своей страстной любви. В ответ на его домогательства Химэгими рассердился:

— Если нас увидят, что подумают люди? Милый, если ты и вправду меня любишь, не веди себя так вызывающе. Если бы нам было невозможно видеться, если бы наши встречи были редки, тогда бы я понял тебя, но ведь мы видимся и днем и ночью, что же заставляет тебя вести себя столь безрассудно? Подумай и обо мне — мне очень непросто, и мне очень горько, что ты этого не понимаешь.

— Мне от твоих слов так больно — ведь свидания невозможны. Да, мы видимся — вот так, как сейчас, но ты выглядишь далекой и недоступной, я не могу поверить, что ты меня любишь, — Сайсё говорил очень искренне.

Его слова растрогали Химэгими, но отдаться всем сердцем этой любви он не мог — ведь он не хотел, чтобы люди прознали про его тайну.

— Мы будем встречаться, но только так, чтобы не вызывать толков, — пообещал он.

Сайсё от этого разговора стало тяжело, тревога не оставляла его.

Тут Химэгими дал понять Сайсё, что знает о его посещениях Ённокими.

— Я догадывался, что происходит, но при моих обстоятельствах нельзя никого осуждать. Я и теперь не собираюсь показывать, что все знаю, так что ты утешай ее время от времени, когда ей станет плохо, — попросил Химэгими.

Хотя Сайсё было очень жаль Химэгими, но поскольку ему казалось, что Химэгими вовсе не обеспокоена его любовными похождениями, то он спокойно и ничуть не таясь рассказал про то, как все было, добавив, что теперь больше не любит Ённокими. «Ну и ну, какая жестокость! Он ведь очень сильно любил ее, а теперь говорит о ней так спокойно. Вот оно, сердце мужчины, что изменчиво как трава „луноцвет“, теперь я вижу это. Пока он меня любит, он не выдаст мою тайну, но когда его помыслы обратятся к другой, он наверняка расскажет о моем секрете… Как горько, что мне не удалось избежать связи с ним, очень жаль».

Так все и шло. Сайсё следовал за Химэгими даже во дворце, будто став его тенью. Не имея возможности скрыться, Химэгими попрежнему избегал встреч наедине, к чему его склонял Сайсё, но речи Химэгими были очень нежны. Когда же у них случались свидания, Химэгими, понимая, что в его положении близости не избежать, был очень податлив. Но стоило им только расстаться, как он снова и снова отказывал Сайсё — свидания были редки, и вел себя Химэгими так, будто они вовсе и не были близки. Это очень печалило Сайсё. «Не отправиться ли тебе к той, что страдает без тебя?» — время от времени говорил Химэгими, и, делая вид, что ничего не замечает, устраивал все так, чтобы Сайсё и Ённокими могли встретиться. «И вправду, какое у нее редкое, милое и доброе сердце», — Сайсё считал вполне естественным, что он встречается с Ённокими, но поскольку теперь большая половина его души принадлежала Химэгими, его любовь к Ённокими стала таять. В присутствии Химэгими он ощущал себя все более и более слабым и в конце концов даже перестал желать встреч с другими женщинами, что могло бы послужить ему утешением в то время, когда Химэгими с ним не было. При тайных встречах с Ённокими он казался милым и нежным, и избегал теперь лишь посторонних глаз — страх, что Химэгими может обо всем узнать, оставил его, виделись они теперь чаще, чем в прежние дни, и Ённокими по-настоящему привязалась к нему и стала податливее. И теперь пришел черед беспокоиться Химэгими, хоть сама она и доставляла столько страданий Сайсё.

Химэгими знал теперь все. «В каком странном положении я очутился!» — вздыхал он. Теперь ему и вовсе не хотелось, чтобы Ённокими узнала его секрет. Он полагал, что ему недолго оставаться в этом мире, вот он и разговаривал с Ённокими очень ласково. Поскольку пришло время месячных, он укрылся в доме кормилицы на Шестой улице, но Сайсё выследил его.

Сайсё спрятался за изгородью. Моросило, затянутое облаками и потемневшее к вечеру небо было восхитительным. Подняв бамбуковые занавески, Химэгими любовался небом. Поверх красных нижних одежд на нем была накидка узорчатого китайского шелка, вытканная фиолетовыми и белыми нитями. При вечернем освещении он выглядел особенно прекрасным. Химэгими подпирал голову своей точеной ручкой, из глаз катились слезы.

«Не знаю, долго ли еще продлится мой век…» — сам себе в печали проговорил Химэгими — вряд ли сыщется кисть, способная изобразить эту картину. И, конечно, Сайсё так разволновался, что подошел поближе и прочел:

Он появился так неожиданно, что Химэгими поначалу испугался, но потом он даже растрогался.

Сайсё стал говорить, как жестоко со стороны Химэгими скрываться и одной любоваться небом, не подавая весточки о себе.

— Если у тебя такое жестокое сердце, то мне, думаю, вовсе не стоит жить, — заключил он.

Поскольку место было совершенно безопасным, они улеглись посупружески, и говорили обо всем на свете — то плача, то смеясь. Пересказать это невозможно.

Они и не заметили, как рассвело. Они поднялись, и Сайсё пристально посмотрел на Химэгими. Ее раскованные, блестящие манеры и независимость были, безусловно, мужскими, но смятение с внутренней дрожью сообщали ей мягкость и очарование, от любви и растерянности она сделалась бесконечно слабой. Ённокими, к которой привык Сайсё, была всегда грустной и обеспокоенной — даже когда отдавалась ему, и он притерпелся… Но вот эта женщина, которую он действительно любил, сумела перемениться, она стала слабой, милой, покорной, игривой, трогательной, мягкой, податливой — словами и не скажешь. Однако Сайсё представлялось обидным, что она появляется в свете, открытая чужим взглядам, он хотел во что бы то ни стало спрятать ее, чтобы она принадлежала только ему.