Вы пришли в Мир... Не правда ли, кажется, что Мир всецело принадлежит вам?.. Жизнь - чистый холст, на котором вы пишете картину неповторимой судьбы, одобренную Всевышним. Нет большего счастья, чем своей рукой наносить на бесконечность мазки-мгновения сущего бытия. Неважно, что зачастую незаконченное творение под порывами вселенских ветров опрокидывается на Землю... Вы лишь становитесь сильнее. Вот-вот из-под кисти выйдет шедевр, достойный подражания. Шедевр чьей-то жизни, выписанный извилистыми тропами судьбы. Так думает Человек... Забыв, что мир создан Художником. Это его мастерская и его холсты, это его краски и кисти... Кто для него люди? Хочется думать, мы достойны быть красками, или - о, гордыня! - целыми картинами. Не верится, что вы рождены быть всего лишь тонкими волосками в его божественных кистях? Одни волоски живут в ярких кисточках, другие остаются на картинах Вечности. Третьи смываются с грязных инструментов. Есть и те, кому не доведётся ощутить запах свежей краски. Сухие, бесцветные, забытые... Но... Это преходящие мелочи... Истинному Творцу ничто не мешает использовать огромный Мир как краску, кисть или микроскопический волосок, который либо осядет на его очередном шедевре, либо... Ему, как множеству других, суждено быть смытым рекой Времени.
брел босиком по теплому асфальту набережной, держа в руке кроссовки. Прохладный ветерок приятно щекотал кожу, оттеняя мягкие покусывания солнечных лучей. Низко над водой пронеслась чайка, высматривая под собой завтрак. Петр внезапно остановился. Он не мог ошибиться! Он слышал его сквозь береговой шум! Приоткрыло солнце заспанные веки, Собираясь мир согреть и осветить. Вместе с ним проснулись человеки, Чтобы как-то день до вечера дожить... Дыхание перехватило... Он блаженно облокотился на парапет, ощущая внутри далекий всплеск авторского самолюбия. Срочно вернувшись к машине, плюхнулся на пассажирское сиденье, торопливо извлекая из бардачка затертые квитанции штрафов и сломанную шариковую ручку. Четверостишие легло на бумагу. Дальше, несмотря на все усилия, дело не продвинулось ни на строчку. Но старт был дан. Это событие явилось знаком, что он на верном пути. Опыт ненавязчиво подсказывал, что надо притормозить отчаянные метания в поисках работы. Чем крепче вцепляешься в проблему, тем больнее она вгрызается в нас. Раскрепощающееся сознание подтверждало догадки, напомнив, что человек состоит из разных ипостасей, требующих к себе должного внимания. Конечно! Если ему до сих пор не послана желанная работа, значит, пока нет готовности. Следует заняться другими важными делами. Он решил поехать к отцу. Он, в конце концов, сын своего больного отца. Вдыхая грустный запах лекарств родительской квартиры, Петр с удивлением отметил, насколько сильно сдал отец. Как давно они ездили на кладбище? Не давала возможности то скверная погода, то плохое самочувствие, то нехватка якобы тратящегося по неотложным делам сыновнего времени. Сжимая в ладонях высохшую руку бати, Петр испытывал булькающее чувство стыда. Всегда можно найти оправдание тому, что не сделано вовремя. Что может подбодрить одинокого старика? Конечно, в тот день они поехали на могилу матери. Петра удивило настроение отца. Он был спокоен и задумчив. Много шутил, вспоминая о вместе прожитом с мамой времени. Неторопливо рассказывал, как принимал ответственное решение уехать в красивый волжский город. Часто смотрел, улыбчиво сощурившись, в небо. У Петра с души с грохотом свалился камень. Затеплилась надежда, что батя постепенно осознает свое одиночество, как некое привычное состояние. После кладбища он осторожно предложил отцу съездить на набережную. Отец удивленно замолчал, близоруко вглядываясь в лицо сына. Уже на Волге, часто глотая сладость речного воздуха, отец тихо спросил: - Сергей... Скажи как на духу, ты употребляешь водочку? - Уже нет, пап... - Петр не удивился вопросу. - Правда? - Отец неожиданно улыбнулся как ребенок. - И давно? - С Нового Года, - ответил Петр. - Я тогда напоролся, как последний бомж. Виола чуть не ушла от меня. До сих пор не знаю, что ее удержало... - Сейчас в завязке? - Да, пап. Полгода ни капли. - Петр обнял отца. - Представляешь! И не тянет. Вообще не хочу! - Молодца, Сережик! - умиротворенно вздохнул батя. - Так и передам матери... - Что, что! - нарочито удивленно отодвинулся Петр. - Куда это мы собрались? - Не хочу в зиму умирать, - твердо добавил отец. - Зачем вам обузой быть? Да и мать, поди, заждалась добрых вестей. Это хорошо, сын, что ты не пьешь. Очень хорошо... - Она догадывалась? - мрачно поинтересовался Петр. - Мать, сынок, знает о ребенке всё. - Отец нахмурился. - Даже то, что он сам о себе не ведает. Несколько минут они молчали, думая каждый о своем. Выйдя из задумчивого созерцания, отец, чуть колеблясь, задал неожиданный вопрос: - Сережик... А ты сейчас... Пишешь?.. - Как тебе сказать, пап. - Сын поднял глаза к небу. - Наверное, уже пишу... - Почитай? - Батя придвинулся ближе. - Есть что-нибудь свеженькое? - Ну, если только вот это... - нерешительно улыбнулся Петр. После неловкой паузы медленно продекламировал: Распахнулись в небе солнечные веки, Предвкушая день росою напоить. С добрым утром, люди-человеки! Хватит спать... Давайте дальше жить! Отец напряженно притих в ожидании. Сжав его локоть, Петр экспромтом добавил: Будем жить, пока шагают ноги, И плутает в мыслях голова. Пусть взирают удивленно боги, Как цветет вчерашняя трава... - Неплохо, - скупо улыбнулся отец. - Когда родил? - Сегодня, - усмехнулся Петр. - Само родилось. Тут, на набережной, можно сказать, самопроизвольно выкинулось. Я только роды принял... - А еще есть? - Отец попытался самостоятельно привстать, с трудом облокотившись на спинку лавки. - Пока нет. - Петр торопливо помог ему. - Но обязательно будет. - Теперь я за тебя спокоен, сынок, - тяжело дыша, подытожил батя. - Поехали, Сережа, до дому. Мне лекарства пора пить... По дороге, рассеянно наблюдая за броуновским движением городских магистралей, отец задумчиво добавил: - Береги Виолку, Сережа. Такими бабами не бросаются. И давай, начинай потихоньку работать. Человек должен быть среди людей. Что-то больно кольнуло в сердце. Сын понял, что скоро у него не станет отца. Батя ушел в начале августа. Последний месяц отец уже не мог самостоятельно выходить из дома. Еще два раза Петр успел свозить его к Волге, жадно выпытывая детали прошедшей жизни. Щемящее чувство приближающейся потери толкало выспросить как можно больше. Записывая в память неизвестные истории любви молодых родителей, он вдруг понял, как много люди не знают о самых близких. Он ловил себя на мысли, что дочь почти не интересовалась, как и где они с Виолой познакомились. Скорее всего, это закономерно. Для ребенка отец и мать с первого вздоха представляют собой целое. Требуется время, чтобы раздвоить его на отдельные личности и осознать сам факт рождения этого союза. Но одновременно он подспудно наткнулся в себе на потаенную детскую иллюзию, связанную с восприятием родителей детьми. Дети уверены, что родители не стареют. Они просто становятся сильнее, мудрее, искушеннее. Превращаясь во взрослых самостоятельных людей, дети подсознательно ожидают, что аналогичные изменения происходят с родителями. Горьким откровением внедряется в жизнь ребенка признание, что в какой-то момент всесильные и вечные папа с мамой вдруг предстают суетливыми беспомощными старичками. Отставшими от жизни,
