раскрою все, что знаю, Интерполу, Моггерхэнгер уже никогда не будет прежним. Его запрут в лондонском Тауэре до конца дней.
Мария в полуобмороке упала на стол.
— Майкл, помоги нам. — Я был удивлен, что он так обеспокоен. Его охватила тоска. — Судя по ее виду, ее вырвет. Давай вынесем ее на палубу. — Он держал ее между нами. — Она сказала мне, что у нее морская болезнь, но я надеялся, что все пройдет спокойно. Ты ни на что не можешь положиться, не так ли?
— Даже с пятьюдесятью тысячами фунтов, — сказал я. — Ты оставил сумку возле стола.
— Боже мой! — Он побежал назад и повесил ее на плечо. — Я думал, что на этих шикарных кораблях должны быть стабилизаторы качки, — сказал он, шатаясь на несколько футов.
Я придержал дверь открытой крючком зонтика.
— Во время шторма особой разницы нет.
Мы пошли на подветренную сторону, где до нас доносилось лишь несколько брызг.
— Давай заставим ее немного походить вверх и вниз, — сказал он. — Может это приведет ее в чувство. Забавно, что ее так укачивает, ведь она представительница великой мореплавательной нации и все такое.
— Старейший союзник Англии, — сказал я.
Он так игриво ударил меня по ребрам, что мне пришлось сильнее схватить портфель.
— Твои познания почти так же хороши, как и мои.
Ветер дул кругами, сначала по часовой стрелке, затем против часовой стрелки. К счастью, когда Мария позволила себе уйти, содержимое ее желудка улетело от нас.
— Моггерхэнгера никогда не посадят, — сказал он. — Не может быть никаких доказательств, подтверждающих его виновность в чем-нибудь.
— Есть доказательства. И я это понял. У меня так много информации о Моггерхэнгере и его мировом бизнесе по транзиту наркотиков, что им придется строить новые тюрьмы для всех, кто с ним работает.
— Майкл, — сказал он, — какой в этом смысл? Ты не сможешь этого сделать.
Он был бесхребетным. Он был инертным. Или он был аморальным и антисоциальным. Ему было все равно. Проблема была в том, что он был покладистым человеком, и именно поэтому мы оставались друзьями на протяжении стольких лет. Наконец-то мы доверяли друг другу. Мы всегда делали то, что было лучше друг для друга. Он не хотел, чтобы я утопил Моггерхэнгера, потому что такое действие нарушило бы статус-кво. Это лишило бы таких людей, как он, работы, а их уже достаточно на пособии по безработице. Что касается моей собственной жизни, я был готов пожертвовать ею ради общего блага.
— Я сдаю его. Это все, что я хотел сделать последние десять лет.
— Майкл, я не скажу, что это неправильно. — Он держал меня за руку, как будто доказывая свою привязанность. — Почему я должен волноваться? Я не пойду в тюрьму. И я надеюсь, что ты этого не сделаешь. Хотя мы оба могли бы, но давай пока не будем об этом думать. Все, что я говорю, это то, что сколько бы у тебя ни было доказательств, их все равно будет недостаточно. — Он усмехнулся. — Если бы это было так, ты бы разрушил страну.
Море так волновалось, что мне самому было не очень хорошо.
— У меня более чем достаточно доказательств.
— Нет, — сказал он, сияя простым добродушием — по крайней мере, я так думал.
Насколько тупым и неверующим он мог стать? Каким бы хорошим другом он ни был, дыры в его понимании были достаточно большими, чтобы сквозь них мог проехать грузовик.
— Не так ли? — возмутился я.
— Я, черт возьми, знаю, что ты этого не сделаешь, - крикнул он, несмотря на внезапную перемену ветра, и на его лице и горле выступили вены.
Я покопался в портфеле и вытащил конверт Мэтью Копписа.
— Что это такое? Что такое? Ты хотчешье знать, что это такое? Я скажу тебе. Это все. Все, что у меня есть по Моггерхэнгеру, находится здесь, документальные доказательства, которые потрясут криминальный мир до основания.
— Не будь таким дураком.
Он думал, что его ноттингемский акцент заставит меня отступить. Моя любимая, роковая, мощная пачка обличающих доказательств против Моггерхэнгера и всех его произведений повисла в воздухе всего в футе от носа Билла Строу.
— Это, — кричал я, — повесит злодея, торговца наркотиками!
Его бутылочно-голубые глаза, похожие на пару детских шариков, которые вот-вот столкнутся друг с другом в игре века, не могли поверить в свою удачу — теперь я это понимаю. Он выхватил конверт. — Зачем тебе это нужно? — и бросил его в море.
Марию рвало снова и снова, но Билл был слишком занят, чтобы утешать ее. Мой мозг затвердел. Я был в безопасности от морской болезни, но на какое-то время не был застрахован от того, чтобы убить этого ублюдка.
— Твой конверт может выглядеть как спасательная шлюпка. — Он удержал меня от прыжка за ним. — Но он слишком мал, Майкл. Он утонет без следа, и ты тоже. Ты мне слишком нравишься, чтобы позволить тебе убить себя ради такого дела. Старый Шервудский лесник не позволит такому случиться со своим товарищем. И я слишком люблю себя, чтобы позволить тебе убить меня. Так что прекрати. Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы все закончилось вот так. В жизни есть вещи получше, чем смерть, как однажды сказал мне твой добрый отец. Бесполезно бороться. В данный момент я знаю, чего ты хочешь, лучше, чем ты сам, и делаю это только зная, что ты сделаешь это для меня в подобных обстоятельствах. Жизнь — это все, что у нас есть, Майкл, и нам надлежит ее беречь. Богу бы не хотелось, чтобы было иначе. И когда Шервудский лесник упоминает в этой проблеме Бога, вы знаете, что он настроен серьезно. Он на огневом этапе. Так что молчи, ладно? Мы оба находимся на этапе стрельбы. Перестань бороться и плеваться, не переусердствуй. Я не позволю тебе. Единственный способ преодолеть этот барьер — это взять меня с собой, и ты, может, и силен, но недостаточно силен для этого. Я остаюсь там, где я есть, и ты тоже. Эти бумажки того не стоят. Единственный способ избавиться от Моггерхэнгера — убить его, но не пытайся и этого сделать, потому что тебя убьют первым. А если нет, то тебя потом убьют. Ты не можешь бороться и с ним, и с Лэнторном, и со всей британской нацией, потому что Моггерхэнгер настолько силен, что он один из них, и если они настаивают на том, чтобы прижимать его к
