Она медленно вышла из комнаты, полная ощущения де‑жавю. Два с половиной года назад Лисбет Саландер уже доводилось осматривать аналогичное место преступления в одном из подвалов селения Хедебю. Женская одежда. Тюрьма. Она остановилась и надолго задумалась. Ее волновало, что паспорт и одежду оставили. Тут явно что‑то не так.
Потом она вернулась обратно к инструментам и стала в них копаться, пока не отыскала мощный фонарь. Удостоверившись, что батарейки на месте, Лисбет спустилась на первый этаж и зашла в большой зал. Ей приходилось ступать прямо по лужам, стоявшим на полу, и ботинки постепенно промокали. По мере того как она продвигалась в глубь зала, отвратительный запах гнили усиливался. Она остановилась возле фундамента одной из бывших кирпичных печей. Он почти до краев был заполнен водой. Лисбет посветила фонарем на черную воду, но ничего различить не смогла. Поверхность воды была частично покрыта водорослями, превратившимися в зеленую слизь. Лисбет огляделась по сторонам и нашла трехметровый кусок стальной арматуры, сунула его в бассейн и пошевелила. Яма оказалась примерно полметра глубиной, и почти сразу Лисбет на что‑то наткнулась. Буквально через несколько секунд на поверхность всплыло тело. Сперва показалось лицо – скалящаяся маска смерти и разложения. Лисбет задышала ртом и стала рассматривать лицо в свете фонаря. Это была женщина – возможно, владелица паспорта со второго этажа. С какой скоростью происходит разложение в холодной стоячей воде, она не знала, но предположила, что тело пролежало в бассейне довольно долго.
Внезапно она заметила, что на поверхности воды что‑то движется. Какие‑то личинки.
Лисбет опустила тело обратно в воду и продолжила орудовать стальным прутом. У края бассейна она наткнулась на что‑то, что сочла еще одним телом. Оставив его в покое, она вытащила из ямы прут, бросила его на пол и остановилась возле бассейна в раздумьях.
Потом Лисбет Саландер снова поднялась на второй этаж и с помощью гвоздодера вскрыла среднюю дверь. Комната оказалась пустой – ее, похоже, вообще не использовали.
Лисбет подошла к третьей двери и уже приставила к нужному месту инструмент, но взламывать ее не потребовалось – дверь приоткрылась сама. Здесь оказалось не заперто. Лисбет толкнула в дверь гвоздодером и огляделась.
Площадь комнаты составляла примерно тридцать квадратных метров. Окна находились на нормальной высоте, и из них открывался вид на двор перед кирпичным заводом, Лисбет даже различила возвышающуюся над шоссе бензоколонку. Тут имелись кровать, стол и мойка с посудой. Потом она увидела на полу открытую сумку, а в ней деньги. Сделав два нетвердых шага, она осознала, что в комнате тепло – взгляд упал на стоявший на полу электрический обогреватель. Потом она увидела кофеварку, на которой горел красный огонек.
Здесь кто‑то живет. Она на кирпичном заводе не одна.
Лисбет резко развернулась, выскочила во внутренний зал, оттуда – во внешний и устремилась к выходу. В пяти шагах от лестницы она резко затормозила, обнаружив, что дверь на лестницу закрыта и на ней висит замок. Ее заперли. Она медленно обернулась и посмотрела по сторонам. Никого видно не было.
– Привет, сестренка, – услышала она сбоку веселый голос.
Лисбет повернула голову и увидела, как из‑за ящиков с деталями оборудования появляется могучая фигура Рональда Нидермана.
В руках он держал штык‑нож.
– Я очень надеялся снова с тобой повстречаться, – произнес Нидерман. – В прошлый раз встреча вышла чересчур короткой.
Лисбет огляделась.
– Бесполезно, – сказал Нидерман. – Мы с тобой одни, и единственный выход заперт.
Лисбет перевела взгляд на сводного брата и поинтересовалась:
– Как твоя рука?
По‑прежнему улыбаясь, Нидерман поднял правую руку и продемонстрировал отсутствие мизинца.
– Туда попала инфекция. Пришлось его отпилить.
Рональд Нидерман страдал сильнейшей анальгезией и не мог ощущать боли. Лисбет рассекла ему руку лопатой около Госсеберги, за несколько секунд до того, как Залаченко выстрелил ей в голову.
– Надо было целиться тебе в башку, – безразлично проговорила Лисбет Саландер. – Какого черта ты здесь делаешь? Я думала, что ты еще несколько месяцев назад убрался за границу.
Он только улыбнулся вместо ответа.
Если бы Рональд Нидерман попытался ответить на вопрос Лисбет Саландер о том, что он делает на ветхом кирпичном заводе, у него, вероятно, ничего бы не получилось. Объяснить это он не мог даже себе самому.
Госсебергу он покидал с чувством освобождения. Он рассчитывал на то, что Залаченко мертв и фирма перейдет к нему. Себя же он считал прекрасным организатором.
Рональд Нидерман сменил машину в Алингсосе, затолкал перепуганную медсестру Аниту Касперссон в багажник и поехал в сторону Буроса. Никакого плана у него не было, и он импровизировал на ходу. Судьба Аниты Касперссон его не волновала. Останется она в живых или умрет, ему было безразлично, но он полагал, что от лишнего свидетеля необходимо отделаться. Где‑то на подъезде к Буросу он вдруг решил, что сможет использовать ее иначе. Проехав сколько‑то в южном направлении, он нашел пустынный лесной массив неподалеку от местечка Сеглора, потом привязал ее в каком‑то сарае и бросил. Он рассчитывал на то, что она сможет через несколько часов отвязаться и направит полицию на юг. Если же она не освободится, а умрет от голода или холода, это не его забота.
На самом же деле Рональд Нидерман вернулся в Бурое и направился на восток, в сторону Стокгольма. Он поехал прямо в «Свавельшё МК», но в помещении клуба показываться не стал: к его досаде, Магге Лундин сидел за решеткой. Вместо этого он двинул домой к клубному приставу Хансу‑Оке Валтари и потребовал от того помощи и укрытия. Валтари ему все организовал, направив его к Виктору Йоранссону, кассиру и финансовому директору клуба. Там он, правда, задержался только на несколько часов.
Теоретически Рональд Нидерман особых материальных затруднений не испытывал. Конечно, он оставил почти 200 000 крон в Госсеберге, но у него имелся доступ к значительно более крупным суммам, размещенным в фондах за границей. Проблема заключалась лишь в том, что ему страшно не хватало наличных. Йоранссон отвечал за деньги «Свавельшё МК», и Нидерман решил, что ему подворачивается удобный случай. Он без труда уговорил Йоранссона показать ему спрятанный в хлеву сейф и разбогател примерно на 800 000 крон наличными.
Вроде бы в доме присутствовала еще и женщина, но что именно он с ней сделал, Нидерман точно не помнил.
У Йоранссона он позаимствовал также машину, которая еще не успела засветиться в полиции, и двинул на север, предполагая воспользоваться одним из таллиннских паромов, отправлявшихся из Каппельшера.
Доехав до Каппельшера, он остановился на стоянке и заглушил мотор. Потом минут тридцать посидел, изучая обстановку. Всюду торчали полицейские.
Нидерман завел машину и просто поехал дальше, без всякого плана. Ему требовалось укрытие, где он смог бы на некоторое время затаиться. Подъезжая к Норртелье, он вдруг вспомнил о старом кирпичном заводе. С тех пор как год назад там проводились ремонтные работы, он этим зданием совершенно не интересовался. Кирпичный завод использовали братья Харри и Атхо Ранта, превратившие его в перевалочный пункт для торговли с Прибалтикой, но братья Ранта перебрались за границу еще тогда, когда журналист Даг Свенссон начал копать вокруг транспортировки шлюх. Завод пустовал.
Спрятав «сааб» Йоранссона в сарае позади завода, Нидерман забрался внутрь. Ему пришлось взломать одну из дверей на первом этаже, но он чуть ли не первым делом организовал себе резервный выход через отвалившуюся в торце фанеру. Сломанный висячий замок он позднее заменил. А затем обустроил себе комнату на втором этаже.
В тот же день, уже ближе к вечеру, до него через стены донеслись какие‑то звуки. Поначалу он подумал, что это обычные привидения. Примерно час он просидел как на иголках, а потом вдруг поднялся, вышел в большой зал и прислушался. Было тихо, но он продолжал терпеливо ждать, пока вновь не услышал какое‑то царапание.
Около мойки обнаружился ключ.
Рональд Нидерман был на редкость поражен, когда, открыв дверь, обнаружил двух русских шлюх. Они выглядели совершенно изможденными и явно просидели несколько недель без еды: после того как у них закончился пакет риса, они жили на одном чае и воде.
Одна из шлюх настолько обессилела, что не могла встать с кровати. Вторая оказалась в лучшей форме. Она говорила только по‑русски, но ему хватило знания языка, чтобы понять, что она благодарит Бога и его за спасение. Упав на колени, она обвила руками его ноги, но он с изумлением отпихнул ее, вышел из комнаты и запер дверь.
Из найденных на кухне консервов он сварил суп и отнес им, а сам глубоко задумался. Нидерман не знал, что ему со шлюхами делать. Потихоньку силы к ним вернулись, и даже более изможденная женщина, та, что на кровати, пришла в себя. Весь вечер он их допрашивал и в конце концов установил, что эти женщины не шлюхи, а студентки, заплатившие братьям Ранта за возможность перебраться в Швецию. Им обещали вид на жительство и разрешение на работу. Они прибыли в Каппельшер в феврале, а оттуда их прямиком отвезли в здание склада и здесь заперли.
