Игорь Ефимов - Новгородский толмач

После зачтения договора многие в городе повеселели и приободрились.

— Ну, теперь князь Иван не посмеет на нас напасть! — говорили они. Это надо совсем разум потерять, чтобы поднять меч сразу и на Литву, и на Новгород.

Как мы знаем, сердце человека легко распахивает дверку гостям по имени Беспечность и Близорукость — только постучи! Стало труднее собирать деньги на вооружение, замедлилось укрепление наружной стены. Но были и недоверчивые. Их мнение яснее всего высказал мой знакомый — отец Денис:

— Слишком уж добрым выглядит король в этом договоре. Так легко уступают по всем пунктам только тогда, когда не собираются выполнять самое главное условие: скакать на помощь с мечом в руке.

Среди темного люда все шире расползаются слухи о всяких грозных предзнаменованиях. Говорят, что на двух гробницах в соборе Святой Софии выступила кровь. Что в отдаленном монастыре сами собой зазвонили колокола. А в другом монастыре по лику иконы Богоматери потекли слезы. Когда буря сломала крест на соборе, это тоже было истолковано как знак гнева Господня.

Должен сознаться, преподобный отец, что и моя душа охвачена страхом и смятением. Как я хотел бы излить Вам на исповеди то, что переполняет ее, услышать Ваши мудрые утешительные увещевания. Умом я понимаю, что победа Борецких и литовской партии — это была бы и наша победа. Но сердце говорит, что она может обернуться катастрофой. Что души новгородцев еще слишком привязаны к старой вере, к старым заблуждениям. Если польется кровь, они могут только укрепиться к своей ненависти ко всему, что исходит из Рима.

От митрополита московского Филиппа пришло к новгородцам послание. Вот его приблизительный перевод:

«Слышу о мятеже и расколе вашем. Бедственно и одному человку уклониться от пути правого; еще ужаснее целому народу. Трепещите! Да не сойдет страшный серп Божий на головы сынов ослушных. Вспомни сказанное в Писании: беги от греха, как от ратника; беги от соблазна, как от змеи. Этот соблазн есть латинщина, она уловляет вас. Разве пример Константинополя не доказал ее гибельного действия? Греки царствовали, греки славились в благочестии. Но попытались соединиться с Римом и теперь служат туркам. До сих пор вы были целы под крепкою рукой Иоанна. Не уклоняйтесь от святой великой старины и не забывайте слов апостола: Бога бойтесь, а князя чтите. Смиритесь, и Бог мира да будет с вами!»

Но никакие уговоры уже не могли подействовать. Весь город словно бы превратился в единое существо, опьяненное страстью, злобой, собственной силой, жаждой испытать ее, упиться бешенством смертельной схватки. Даже архиепископ Феофил не смеет уже возвысить свой голос в защиту мира и благоразумия. Вооруженные отряды патрулируют улицы, часовые сменяются у пушек на стенах и башнях.

И вот вчера судьба ударила в свой колокол: из Москвы доставили «разметную грамоту» князя Ивана. Так здесь называют объявление войны.

Господь Всемогущий, сохрани и помилуй заблудшее стадо Твое!

Дорогая мать и благодетельница!

С горечью и тоской сообщаю Вам, что того Стефана, которого Вы знали, пестовали и растили, больше нет на свете. После того, что мне довелось пережить и увидеть в Новгороде этим летом, душа моя выгорела дотла и превратилась в чадящую головешку. В ней не осталось ни любви, ни сострадания, ни надежды.

Сколько я прочел книг об ужасах войны, сколько слышал рассказов бывалых воинов! Но все это оставалось словами, излившимися на бумагу, словами, отзвеневшими в воздухе. Миллиона слов не хватит, чтобы передать вопли одного раненного стрелой в живот или вой матери, прижимающей к груди обгорелый труп ребенка.

Если это послание доберется до Вас, в пакете Вы найдете хронику, которую я вел с июня месяца. Прошу Вас, передайте ее нашему дорогому епископу. Моя связь с ним прервалась, купцам сейчас запрещен въезд и выезд из Новгорода. Псковский гонец согласился отвезти пакет Алольцеву, а тот уже переправит его Вам.

Не знаю, хочу ли я, чтобы Вы прочли хронику. Боюсь, она изранит Ваше сострадательное сердце. С другой стороны, я, по слабости своей, так привык делиться с Вами даже самым сокровенным, что рука не поднимается написать: не читайте. Решите сами — хорошо? Во всяком случае, Вы теперь знаете, что, по милости Господней, тело мое уцелело. Единственный заметный след войны: моя исхудавшая оболочка болтается на костях, как ряса, вывешенная для просушки.

Храни Вас Бог, моя бесценная.

Из Пскова пришла весть, что московский дьяк Яков Шачебальцев привез туда от княза Ивана приказ выступать вместе с Москвой против Новгорода. Псковичи ответили согласием. Их поведет княжий наместник Федор Шуйский вместе с сыном своим Василием Федоровичем.

Цены на хлеб выросли втрое, а мясо и птица так вздорожали, что не подступиться. «Не было еще такого, чтобы летом против нас воевали, — толкуют легковерные новгородцы. — Наши болота и топи любую рать летом проглотят, как кит Иону». Но дождей все нет, и земля суха и тверда под сапогами идущих где-то воинов, под копытами их коней.

Лазутчики Борецких доносят из Москвы, что в мае месяце Иван собирал в Кремле всех своих братьев и бояр и епископов, прося совета. И все собравшиеся поддержали его намерение — немедленно идти войной на Новгород. Отправлены послы и воеводы князя к вятчанам, и двинянам, и устюжанам, и тверянам с приказом поднимать рати против новгородцев.

Все против нас!

А кто «за»? Одни литовцы?

Борецкие срочно отправили верного человека к королю Казимиру с просьбой спешить на помощь.

Отец Денис уговорил городские власти отдать ему пустующий дом рядом с его церковью под лазарет. Один тысяцкий хвастливо объявил, что раненых новгородцев не будет, а раненых москвичей никто врачевать не собирается. Но пожилые бояре, помнившие войну 1456 года, прикрикнули на него и выдали отцу Денису денег из казны на чистое полотно, на дрова, на муку.

Я помогаю в лазарете чем могу. Нанятый литовский лекарь сказал, что понадобится много горячей воды, и мы расчищаем колодец во дворе дома, чиним крышу на бане, затаскиваем лавки и топчаны в горницы. Женщины приносят с окрестных лугов подорожник — говорят, он хорошо вытягивает гной из нарывов, и зверобой — его отвар помогает вылечивать раны.

В городе появились первые беглецы с южной границы: с Валдайского озера, из-под Заборовья, Демона, Холма. Рассказывают страшные вещи. Видимо, московским ратникам велено нарочно нагонять ужас на людей. Они ведут себя хуже татар. Врываются в деревни, жгут дома. Христианские воины поднимают на пики христианских детей на глазах у христианских матерей. Насилуют жен на глазах мужей.

В одном селе согнали в церковь всех, кто не успел убежать в лес, заперли ее и подожгли.

В другом устроили себе потеху: загнали голых баб в баню и велели по одной выходить и бежать к реке, а сами тренировались в стрельбе из лука по ним. Успеешь спрятаться в воде — твое счастье. Но немногим это удалось. Скоро весь берег был покрыт мертвыми и ранеными женщинами. А стрелки только хохотали и поздравляли друг друга с меткими выстрелами.

Все это зверство достигает своей цели: волна ужаса катится по Новгородской земле, обгоняя московское войско.

Вернулся новгородский посол, отправленный к королю Казимиру. Магистр Тевтонского ордена не дал ему проехать в Литву через Ливонию. Только теперь стало ясно, что мы отрезаны от всего мира: с запада — Псков и Орден, с юга и востока — Тверь и Москва. Поплыть Белым морем на север? Но сколько на это уйдет времени? Три месяца, полгода, год?

На вечевой площади ропот. Раздаются выкрики:

— Ну, где же ваш Казимир? А Иван — вот он, у самых ворот!

Но сторонники Борецких хватают недовольных и запирают их в тюремные погреба. Какая-то ожесточенная решимость появилась в их глазах, какой-то предсмертный восторг. Звенят доспехами проходящие по улице дозоры, гремят копытами конные отряды, стучат топоры лодочников, строящих новые ушкуи и насады. Подъемники со скрипом тянут на стены пушечные стволы.

Привезли первых раненых с южного берега Ильменя. Московский воевода Холмский внезапно появился под Руссой. Новгородская рать едва успела запереться в городе. Но долго она не продержится.

Жара, грязь — раны быстро воспаляются. Отец Денис научил меня накладывать повязки с медом. Среди раненых — молоденький ученик ювелира. Он раньше и меча-то в руках не держал. Удар татарской сабли пришелся ему по кисти. Он ухитрился подобрать в пыли, под копытами, три отрубленных пальца, привез их с собой. Молча подсовывал их мне, будто надеялся, что я каким-то чудом могу медом приклеить их обратно. Из собора Святой Софии приходили с чудотворной иконой Богоматери, давали целовать раненым.