Тем временем Белов открыл вторую бутылку, в этот раз менее удачно, пена хлынула из горлышка, и он недолго думая направил ее на Верину грудь, намочив и без того мокрую футболку.
- Вечер обещается быть горячим, - он открыто любовался видом ее обтянутой мокрой тонкой тканью груди с торчащими сосками, проводя языком по нижней губе. - Ты просто бомба, Вера, - восхищенно присвистнул, вызывая ее смех. Наклонился и втянул в рот ее сосок, вызывая стон. Вера прогнулась, подавая грудь ему, щипая себя, дабы не вцепиться в его волосы, не прижать лицо плотнее. Это пытка какая-то! Почему ей нельзя обнять его? Что за жестокие рамки?! Она обязательно выяснит, что с ним случилось. Она должна это знать.
Вик набрал полный рот шампанского и перелил часть в ее рот, затем соскочил с кровати, налетел на стул, чуть не упав при этом.
- Твою ж мать! - выругался, стараясь не потерять равновесие. Вера смеялась, глядя на него. - Ты напоила меня.
- Ты куда? Мы не допили еще, - она видела, как оттопыриваются его свободные штаны. Самоконтролю это не способствовало.
- Хочу кое-что сделать, - он взял с полки фотоаппарат, достал из чехла.
- Что? Неет! - запротестовала Вера, натягивая одеяло до шеи. - Ни за что на свете!
- Прекрати, ты потрясающая.
- Спятил? Я же тебе сказала, что не люблю фотографироваться. Тем более в таком виде! Перестань, Белов, мы так не договаривались!
- Всего несколько кадров.
- Никогда!
- Потом удалим. Честное слово. Ты всегда встаешь раньше, сама все и почистишь. Вера, клянусь, только для домашнего альбома, - подмигнул ей, - никто никогда не увидит эти фото.
- Потом все удалим?
- Если захочешь.
- Честное слово?
- Честное пиратское.
- Я не умею позировать, Белов.
- К черту позирование. Ненавижу позирование. Убери на хрен это одеяло, - он резко сдернул его с нее и бросил на пол. - Ты слишком хороша, чтобы просто смотреть на тебя сейчас.
Вик часто дышал, и ее грудь вздымалась в так его; под пристальным, раздевающим взглядом она чувствовала себя самой красивой и сексуальной. Она слишком много выпила, однозначно. Должно быть, на самом деле Вера выглядела кошмарно. Но она действительно привстала перед ним на колени, убрав волосы набок, при этом майка съехала с другого плеча, оголяя.
Он щелкнул камерой.
- Мать вашу, и все же я снимаю порнушку! - с восторгом. Он приблизился и сфотографировал ее лицо, грудь, вид сбоку. Упал на колени, сделал несколько кадров, вскочил на кровать, а она легла. Она лежала у него между ног, выгибаясь в мокрой майке, смотря в объектив его камеры, а он стоял над ней, расставил широко ноги, нависая, фотографируя и нервно улыбаясь. Вик рухнул на колени над ней, чикнул и, наконец, отложил камеру в сторону. - Смотри, - он поднес к ее лицу левую, наиболее сильно исколотую тату руку. - Смотри, пальцы дрожат. - Они и, правда, дрожали. - Смотри, что ты со мной делаешь, а? Нравится тебе это? Доводить меня вот так, до ручки, и наблюдать?
- Ты считаешь, - она приподнялась на локтях, и сказала прямо в его сладкий от шампанского рот, - что я чувствую себя как-то иначе?
Он лизнул ее губы, а она его тут же следом.
- Какого черта ты это терпишь, Белов? Сегодня четверг, скоро неделя, как мы просто целуемся. Где грань твоего терпения? Когда я ее перешагну уже?
Вик хрипло засмеялся, щелкнул ее еще раз и опустил фотоаппарат на пол около кровати.
- Знаешь, что, Вера? - он говорил, закрыв глаза, в ее губы, периодически касаясь их языком. - Тебе, может, не приходило в голову, но я не преследую никакой цели. Иногда процесс так хорош, что стоит заниматься им ради самого процесса, м? Подумай об этом.
Взглянул на часы.
- Тебе на работу вставать через три часа, я предлагаю закругляться, - еще раз чмокнул в губы, подмигнул, встал с кровати и ушел в душ. Через десять минут она заняла освободившуюся ванную, а когда пришла, он спал в чистой одежде на новом, сухом постельном, легла рядом, к нему спиной, съежившись, не касаясь, гадая, как можно заснуть после случившегося. Тело ждало разрядки; его не интересовали ни ее будущий диагноз, ни его правила.
И вот сейчас, следующим утром, она лежит рядом, листая фотографии в его бессовестно дорогом фотоаппарате, пылая от стыда все сильнее после каждого нового кадра, не решаясь удалить их. Хочется сначала показать Вику и посмотреть на реакцию. А, может, и сохранить, чтобы иногда пересматривать, напоминая самой себе, какой раскованной и смелой она может быть, когда захочет. Белов тихо спит рядом на спине. Еще бы - половина седьмого, в это время его и фейерверк под ухом не разбудит. Пару дней назад она решилась и вымыла-высушила феном голову в его квартире, до этого каждое утро уезжала к себе, чтобы собраться на работу. Она сделала это на свой страх и риск, ожидая каждую секунду, что он откроет дверь ванной и накричит на нее, что разбудила. Но этого не случилось - Вик спал, как убитый, а потом, днем, сказал, что даже и не слышал шума.
Она роняла ключи, ей звонили на мобильный, гремела, собираясь, но он никогда ничего не слышал, просто крепко спал.
Любопытство накрыло с головой, дышать стало нечем, Вера захлебнулась в нем, потонула, не в силах бороться. Она откладывает фотоаппарат и минуту сидит рядом с Виком, внимательно наблюдая за красивым, расслабленным лицом. Да, сейчас оно кажется ей красивым, ведь она так хорошо его выучила за последние дни, так часто целовала. Работала, жила, думая о касании этих самых тонких губ. Наверное, его ежедневные поцелуи - это единственное, что поддерживает ее в ожидании результатов анализов.
Что он скрывает? Она ему не чужая. Нет, только не после того, что случилось накануне, да и в предыдущие вечера. Имеет ли она право знать? Наверное, нет. Но что случится плохого, если узнает? Вряд ли это что-то отвратит ее от него. Тем более, Вик ни о чем не догадается. Она никогда никак не выдаст, что в курсе. У нее, конечно, есть предположения, но хочется их проверить.
Убирает с его груди одеяло, внимательно следя за лицом. Белов спит.
Проходит одна минута, вторая - Вера сверлит взглядом. Что ж, она одним глазком. Всего на одну секунду. Дрожащей рукой берет кончик ткани его длинной синей футболки и тянет вверх и на себя, заглядывая. Резинка трико едва прикрывает бедренные кости, затем начинается кожа. Вера видит всего кусочек, пять на десять сантиметров, дальше оголять не решается, но этого хватает, чтобы замереть и ахнуть: кожа красная, бугристая, местами коричневая, бледно-розовая. Зажившая, но по-прежнему выглядевшая воспаленной, нездоровой, обожженной. Казалось, она пылает, горит - притронься пальцем - будет больно.
- Посмотрела? - его голос заставляет вздрогнуть и отпрянуть. Взгляд метнулся на его лицо - такое же расслабленное, как минуту назад, глаза закрыты, дыхание ровное. Сердце набирает обороты, кровь бросается к лицу, вдруг становится нестерпимо жарко в его холодной квартире. Спокойный ровный голос пробирает до костей, как будто она сделала что-то ужасное, непростительное. Нарушила правило. Первое правило, которое никогда ни при каких обстоятельствах нельзя нарушать. Вера замирает, чувствуя, как сдавило грудь, сбилось дыхание. - Посмотрела? Теперь уходи, - говорит он, поворачивается на бок к ней спиной, натягивает одеяло до шеи и продолжает спать. А она так и сидит рядом еще несколько минут, не способная пошевелиться.
Кажется, минуту назад она все испортила. Своими собственными руками. Страшно не от того, что увидела шрамы. Испугало безразличие в голосе. Он никогда не говорил с ней так, словно она ему неприятна. Как будто бы рядом с ней не Вик, а его сводный брат. Определенно, сейчас он говорит интонациями Артема.
Ее только что попросили уйти. Из его квартиры? Из жизни? Прямо сейчас и навсегда?
Вера тяжело медленно вздыхает. Острая потребность извиниться какое-то время удерживает на месте, но потом девушка смотрит на часы - начало восьмого. Нарушать за утро сразу два правила она не станет.
Вера осторожно слазит с кровати, морщится, когда разгоряченные после сна под одеялом пальцы ног касаются холодного пола, кутается, как и обычно, в плед и на цыпочках добегает до ванны, стараясь как можно сильнее минимизировать контакт с остывшим за ночь ламинатом. Вера знает, что ковры Вик не любит, а тапочки и вовсе ненавидит. Их в его квартире быть не может, это важно.
Под горячим душем она греется, вытирая тихие слезы, не веря, что решилась на этот опасный поступок и разрушила его доверие. Разумеется, не просто так он запрещает себя трогать; она дура, раз решила, что ей можно то, что нельзя другим.
У нее уже есть отработанная до мелочей система пробуждения в его квартире. Вера разогревается в ванной максимально возможно, пока еще может терпеть кипяток, потом вытираться и одеваться не так холодно. Есть время, пока тело остывает до обычной температуры. Потом варит кофе в кофе-машине, занимаясь макияжем. Быстро размешивает в нем сахар - а это единственное, с чем можно пить кофе в доме Белова: плюшки и конфеты он никогда не покупает, - и идет на работу. На этот раз Вера потрудилась собрать все свои вещи, показывая, что его слова поняла хорошо.
