них ни на грош. На работе человек виден. Пускай зовут меня, как зовут; вам-то что? А вас как звать?
— Станом зовут, но в детстве еще, заболев тяжело, сменил я имя на Ипата [12], и с той поры остался с двумя именами.
— Ну, так знайте же, дяденька, что и про вас песенка сложена:
Ипате пить здоров — опрокидывает штоф,
И делает знак рукой, чтобы подали другой.
— Эге-ге, тут-то обставил ты меня, мэй Кирика! Вот чертов парень! Словно ты на кладе сидишь, все знаешь. Телом, правда, не вышел, а умом горазд. Уж не отгадаешь ли, часом, мою загадку:
Широкое — на широкое, на широкое — горячее, на горячее — раскоряченное, на раскоряченное — кривизну, на кривизну — белизну, на белизну — желтизну, на желтизну — молодца.
Заулыбался Кирика, говорит:
— Ежели отгадаю, дашь ли мне тоже ломтик?
— Да знаешь ли ты, что это есть? Отгадай сперва, потом увидим.
— Чему ж это быть? — говорит Кирика. — Фасад дома, очаг, пламя, таганец, чугунок, вода в чугунке, мука и пестик — мамалыгу мешать.
— Молодец, Кирика! Теперь и сам вижу, что малый ты хоть куда! Сколько просишь за год, если ко мне пойдешь?
— Да видишь ли… на год не нанимаюсь.
— А на сколько же?
— На три года сразу, потому не привык я ходить от хозяина к хозяину, да и научиться кой-чему хочу, пока от тебя не уйду.
— Да по мне так еще лучше, мэй Кирика. И что ты за три года просишь?
— Что прошу? Еды и одёжи дашь сколько потребуется, а когда выйдет срок, позволишь взять из хаты твоей, что захочу.
— Это еще что за уговор? Может, душу мою забрать вздумается или, кто знает, что еще в голову взбредет.
— Да нет же, дядя Ипате, будь спокоен, так много от тебя не потребую. И потом, что я у тебя заберу из хаты, того тебе не надобно.
— Вот так так, — сказал Ипате. — Цепом бы тебя за такие речи. Балан пусть разберется в словах твоих, раз не говоришь ты толком.
— Что же, дядя Ипате. Уговор — не спор; лучше раньше договориться, чем позже.
— Вот это же и я говорю, чертова перечница. Не води ты меня, скажи ясно, чтобы знал я, что твое и что мое.
— Да ну же, дядя Ипате, да ну же; не скупись из-за пустяка, не о царстве же речь идет.
— Знаешь что, Кирика, оставайся у меня, тогда и договоримся. Вижу, что парень ты с головой и — чем черт не шутит — может, и работяга; вроде знаешь, что к чему,
— Об этом, дядя Ипате, не беспокойся, — отвечает Кирика. — Не смотри, что я мал. Ту работу, что я для тебя проверну, другой не сделает, будь он со звездой во лбу.
— Что ж, может и так. Хорошо бы, мэй Кирика, кабы все с молоком было, что ты говоришь. Зато тебе и впрямь хозяин достался, добрее доброго; только заранее уговоримся: не сквернословь, а не то, смотри, выведешь меня из себя, и как бы чего не случилось.
— И на этот счет будь спокоен, дядя Ипате.
— Значит, уговорились. А теперь поесть тебе надо. Вот тебе овечий сыр с муждеем [13] и мамалыгой. Ну, уплетай, а после за дело берись.
Присел паренек по-пастушьи, на одно колено, перекусил на скорую руку и принялся за работу. И так он справлялся усердно и ловко, будто с рождения здесь находился, а сам Ипате еще с большей охотой трудился рядом с ним, вовсе забыл про скуку, себя не помнил от радости: с того дня, как нанялся к нему Кирика, удача так и перла к нему со всех сторон, и уже он счет потерял своему добру.
Утыканные колючками плетни, сквозь которые и ветру не проникнуть было; хлева и загоны для волов и коров; зимний загон для овец; курятники, свинарники, сусеки для кукурузы, амбары для пшеницы и много-много другого добра сотворил своей рукой Кирика как по щучьему веленью! Можно сказать, стократно и тысячекратно разбогател Ипате с тех пор, как пришел Кирика к нему. Тут-то увидел Ипате, на что способен Кирика, и полюбил его как родного.
Так прошло два года, и однажды сказал Кирика своему хозяину:
— Хозяин, не гневайся, но скажу тебе слово: почему не женишься? Не сегодня-завтра спохватишься, поймешь, что состарился и наследника не оставил. После жизни еще ведь смерть есть. Кто знает, что может случиться, упаси господь? Кому тогда все добро достанется?
— Что ты, что ты, Кирика? Уж если не женился я, когда пора мне была жениться, неужто теперь женюсь? Видать, хочешь, чтобы черт надо мной потешался… Разве не видишь, что солнце за полдень клонится? Уже скорее я стар, чем молод…
— Потише, потише, хозяин, а то людей такими словами перепугаешь. Не прикидывайся стариком, еще не прошло твое время. Я так думаю, самая пора тебе жениться, есть чем жену и детей прокормить. Слава господу, многие бы не прочь иметь то, что ты имеешь.
— Вот еще, — сказал Ипате, — чудной ты какой-то, мэй Кирика; этакий вздор иногда мелешь. Есть у меня разве посевы или все, что нужно в хозяйстве? Думаешь, так вот жену держат… Жениться — не в пляс пуститься.
— За этим ли дело стало, хозяин?
— А то за чем же, мэй Кирика? Не знаешь разве, что прежде всего брюхо, а уж потом остальное?
— Хозяин, если на то пошло, то уж я постараюсь, чтобы был ты с пшеницей и имел из чего хлеб да калачи печь не только к свадьбе, но и к крестинам.
— Откуда, Кирика?
— Видишь, там вдалеке нива пшеничная зреет?
— Вижу.
— Ступай тотчас же к помещику, скажи, что берешься сдать ему в скирдах весь его хлеб и что денег за работу не берешь, а просишь столько пшеницы, вместе с соломой, сколько унесешь на спине с твоим работником.
— Как так, мэй Кирика? Словно ты не в своем уме… Уж не думаешь ли, что одни мы сумеем пожать и собрать такую уйму пшеницы, ведь на это сотни и тысячи рук нужны, не шутка. И всего-то ради двух охапок пшеницы? Какой же дурак за это возьмется?
— Хозяин, коли хочешь знать, кто я такое и на что горазд, слушай меня, ступай к боярину и скажи ему, как я тебя научил.
Ипате то думает — пойду… то десять раз — нет. В конце концов собрался он с
