Удалять кожу было намного больнее, чем обжечь её. С помощью пинцета. Я падала в обморок каждый раз. Затем, чтобы подбодрить меня, отец заезжал в «У Венди» за замороженным йогуртом. Поэтому можно заметить, что это очень трогательный жест для меня, даже если вам, ребята, так не кажется. Это всё о совместном использовании связи с нашим прошлым. Мистер Гудхарт бы понял это.
В любом случае, папа согласился рассказать эту новость маме, но никому больше — я заставила его поклясться — и я согласилась больше ничего не скрывать от него. Но до сих пор не рассказала ему о Робе, хотя считала, что эта информация особо не нужна агентам ФБР, ведь не из-за этого они приехали.
К тому же, меня больше беспокоила реакция мамы, если она узнает о Робе, чем об истории обо мне и детях с пакета молока.
Как оказалось, я должна была просить поклясться не папу, а мистера Фини. Я не знаю, думал ли он, что сможет прибрать к рукам вознаграждение, или хотел, чтобы его школьный округ выделяется из всех других в Индиане — потому что это из-за его школьной трибуны я получила разряд тока, что, так или иначе, сделает школу Эрнест Пайл особенной.
Но в любом случае, когда разносчик газет принес выпуск городской газеты во второй половине дня — она выходит в три часа каждый день, а не в семь утра, так что журналистам и всем остальным не надо вставать рано — на ней красовался мой гигантский снимок: фотография из ежегодника в девятом классе, та, для которой мама заставила меня надеть одно из отвратительных платьев, а на заголовке статьи написано: «Затронутая перстнем Бога». Я уже отмечала, что в нашем городе больше церквей, чем ресторанов быстрого питания? Южная Индиана своего рода религиозна.
Статья описывала, как я спасла всех этих детей после того, как Бог коснулся меня перстнем, или молнией, как его ещё называют в светском сообществе. Там было написано, что я простая школьница, которая является третьей флейтой в школьном оркестре, и что по выходным я помогала отцу в его ресторанах. Я знала, что вся эта информация не могла исходить от мистера Фини, так как он не знал меня так хорошо. Я полагала, что без мистера Гудхарта тут не обошлось.
И я вам скажу, что это больно, знаете ли? Я имею в виду, хотя там ничего не говорилось о проблемах с Дугласом или моими наказаниями, он упомянул всё остальное. Разве у школьных кураторов нет какой-нибудь профессиональной этики насчет конфиденциальности? Я имею в виду, не могут ли они нажить неприятности из-за этого?
Но когда папа позвонил мистеру Абрамовичу и спросил его, тот ответил:
— Вы не можете доказать, что информация поступила от куратора. Она пришла от кого-то в школе, наиболее вероятно. Невозможно доказать, что это куратор.
Тем не менее, папа Рут пытается составить иск против школы Эрнест Пайл, из-за предоставления городской газете моей школьной фотографии. Это, как сказал мистер Абрамович, является вторжением в частную жизнь. Его голос звучал очень счастливо по этому поводу. Обычно папа Рут не занимается интересными случаями. В основном, он просто занимается разводами.
Мама тоже была рада этому. Не спрашивайте меня, почему, но вся эта история её обрадовала. Она находилась на седьмом небе от счастья. И даже хотела собрать пресс-конференцию в главном обеденном зале ресторана «У Мастриани». И продолжала говорить о том, сколько денег можно заработать, прокормив всех журналистов из других городов. Она даже начала прямо тогда выбирать выкройку одежды, которую хотела, чтобы я надела на пресс-конференцию. Я вам говорю, она сошла с ума. Мне казалось, что мама примет это известие не так. Я о том, что хочу, чтобы мы были нормальной среднестатистической семьей. Но всё полетело ко всем чертям, когда она услышала о наградах.
— Сколько? — поинтересовалась она. — Сколько за ребенка?
В тот момент мы ели на ужин феттучини[18] с грибным соусом. Папа ответил:
— Тони, награда не важна. Дело в том, что Джессика — молодая девушка, и я не хочу, чтоб на нее воздействовали СМИ в таком молодом...
— Но десять тысяч за детей? — настаивала мама. — Или только за одного ребенка?
— Тони...
— Джо, я говорю, что десять тысяч с неба не падают. На них мы можем купить новые столы и что-нибудь ещё в «У Джо Младшего»..
— Мы накопим деньги на новые столы в «У Джо младшего» по-старинке, — сказал отец. — Или возьмем кредит.
— Нет, нам и так придется взять кредит на обучение Майкла.
Майкл, единственной реакцией которого на новость о моей новоявленной психической способности, был вопрос, знала ли я, где человек в голубом тюрбане, который, как предсказывал Нострадамус, начнет Третью мировую войну, закатил глаза.
— Не закатывай глаза при мне, молодой человек, — сказала мама. — Гарвард очень щедр со стипендией, но этого ещё не достаточно...
— Особенно, — сказал папа, макая вермишель в сливочном соусе на своей тарелке, — если Дуги вернется в институт.
Это сработало. Моя мама с грохотом уронила вилку.
— Дуглас, — сказала она, — не вернется в это учебное заведение. Никогда.
Мой папа выглядел усталым.
— Тони, — сказал он, — мальчик должен получить образование. Он не может сидеть в этой комнате и читать комиксы остаток своей жизни. Его уже начинают называть Бу Рэдли.
Бу Рэдли, насколько я помнила из уроков английской литературы, был парнем из «Убить пересмешника», который никогда не выходил из дома, просто сидел без дела и делал вырезки из газет целый день, чем и занимались все люди до появления телевизора. Хорошо, что Дуглас отказался спуститься вниз на ужин, ведь он, возможно, услышав это, оскорбился бы. Для парня, который пытался покончить с собой, Дуглас очень восприимчив, когда его называют странным.
— Почему? — потребовала мама. — Почему он не может сидеть в своей комнате до конца жизни? Если это то, что он хочет, почему ты не можешь ему позволить?
— Потому что никто не делает то, что хочет, Тони. Я хочу лежать на заднем дворе в гамаке весь день, — сказал папа, ударив пальцем в грудь. — Джесс вот хочет в круиз по сельской местности на заднем сидении мотоцикла. А Майки... — Он посмотрел на Майкла, который был занят едой. — Ну, не знаю, что, черт возьми, хочет делать Майки...
— Замутить с Клэр Липманн, — предложила я, в результате чего Майкл больно ударил меня под столом.
Отец бросил на меня предупреждающий взгляд и продолжил:
— Но не важно, что это, Тони, он не будет этого делать. Никто не делает то, что хочет, Тони. Все делают то, что должны, а Дуги должен вернуться в колледж.
Я извинилась и прибрала свое обеденное место. Я не разговаривала с Рут весь день. Мне не терпелось узнать, что она думает обо всем этом. Имею в виду, не каждый день ваш лучший друг оказывается на первой странице местной газетенки.
Но мне так и не удалось выяснить, что Рут думала обо всем этом. Потому что, когда я вышла на крыльцо, готовясь перепрыгнуть через изгородь, отделявшую наши дома, то столкнулась с армией журналистов, обосновавшихся перед нашим домом и размахивающих камерами и микрофонами.
— Вот она! — закричал один из них. Я узнала в ней репортера с Четвертого Канала, которая забралась на наш газон; её высокие каблуки погружались в траву. — Джессика! Каково это, быть национальной героиней?
Я тупо уставилась на микрофон. Тогда около миллиона других микрофонов появились у моего лица. Все сразу начали задавать вопросы. Это была пресс-конференция, которую так хотела мама, только на мне были надеты майка и джинсы. Я даже не думала расчесать волосы.
— Эээ, — сказала я в микрофон.
Тогда появился папа, затолкал меня обратно в дом, и накричал на всех журналистов, чтобы те убрались с его собственности. Никто не слушал, по крайней мере, пока не приехали копы. Затем мы увидели, как окупились бесплатные обеды, которые папа давал этим ребятам. Вы никогда не видели, какими сумасшедшими становятся люди, когда на Ламли Лейн появляются полицейские, которые даже не могли найти место для парковки из-за множества фургонов телевидения. В наших краях так мало преступлений, что, когда они случаются, наши парни в форме сообща идут на правонарушителя.
Когда они увидели всех репортеров, то начали психологическую атаку, только не такую, какая была у мамы. Полицейские сказали им возвращаться обратно на телевидение, и следующее, что они сделали, так это принесли всё своё необычное оборудование, защитное снаряжение и дымовые шашки и привели натасканных на наркотики служебных собак. Когда они вынесли все это, то, казалось, были намерены использовать их на журналистах.
Должна сказать, я была впечатлена. Мы с Майком наблюдали за всем происходившим из моего слухового окна. Майк даже побежал искать мое имя в Интернете и сказал, что уже на двухстах семидесяти сайтах упоминалось имя Джессика Мастриани. Пока ещё никто не прилепил мое лицо на обнаженное тело девушки из Плейбоя, но Майк сказал, что это только вопрос времени.
