– А вы, оказывается, лгунья! – глядя на Лизу своими насмешливыми цыганскими глазами, совсем беззлобно сказал Шатуров.
– Это еще почему? – вскинула она на него глаза.
– А потому что вы говорите неправду… Нет у вас никакого жениха!
– А вот и есть! – встала она в позу. – Почему вы решили, что я хуже других? Мне уже двадцать лет…
– Да что вы говорите! – усмехнулся ротмистр. – Впрочем, может и двадцать, но ведете вы себя как девчонка…
Лиза вспыхнула.
– А вы хотели, чтобы я вела себя как какая-нибудь кокотка? – в сердцах проговорила она и тут же испугалась своей смелости. Ведь этот человек может взять сейчас и уволить ее – и что тогда? Снова искать работу? А она уже вроде привыкла к этому месту. Но Шатуров не стал ее увольнять. Он решил вести игру до конца. Кобылка оказалась резвой, и он должен был во что бы то ни стало обуздать ее. Пусть даже для этого потребуется время. Иначе он упадет в своих собственных глазах.
– Ладно, подождем, когда у вас появится время, – мирно улыбнувшись, произнес ротмистр. – Я думаю, это когда-нибудь все-таки произойдет? – Спросил он и как-то по-свойски подмигнул ей. – Кстати, где вы будете встречать Новый год? – не дождавшись ответа, он почему-то улыбнулся. – Знаете, Lise, мне всегда казалось странным, что мы, россияне, празднуем Новый год раньше, чем Рождество. А вот в Европе все иначе. Вначале идет Рождество, а уж потом наступают новогодние праздники. Вот и выходит, что у нас все, не как у людей. Может, оттого и путь России-матушки такой нескладный в истории?
– Но ведь это просто временное несовпадение… – пыталась объяснить ситуацию Лиза. – Всем же известно, что православная церковь пользуется юлианским календарем, двадцать пятое декабря которого соответствует седьмому января григорианского календаря.
Ротмистр махнул рукой.
– Да знаю я все это, знаю, и все равно мне не понятно, отчего у России такой извилистый путь? Ну да ладно, не об этом сейчас речь… – заметил он. – Вы мне так и не ответили, где будете встречать Новый год.
Лиза посмотрела на него с удивлением. Дескать, неужели он не в курсе?
– Ну конечно же в нашем молодежном союзе! Мы устраиваем театрализованное представление, после чего будут танцы…
– А шампанское?
– Думаю, будет и шампанское. Мы заказали буфет.
– Тогда я приду к вам на вечер. Надеюсь, вы меня не прогоните? – широко улыбнулся ротмистр, обнажив свои молодые крепкие зубы.
После этого заявления Лиза жила как на иголках. Неминуемо приближался Новый год, а это значило, что ей снова придется отбиваться от этого назойливого ухажера. Ведь ротмистр непременно заявится к ним на праздник. Это не тот человек, чтобы отказываться от своих намерений. Боже мой, неужели ему не хватает других женщин? В конце концов зачем он к ней-то прицепился? Нет, надо что-то делать…
Чтобы каким-то образом оградить себя от этого жигало, Лиза решила обратиться за помощью к другу детства Жоржу Лиманскому, бывшему, как и она, как и ее брат Петр, членом «Союза молодых монархистов». Тот как-то пытался ухаживать за ней, однако она объяснила ему, что у них ничего не получится. Главным образом потому, что они росли на одной улице, и она испытывала к нему лишь братские чувства. Однако Лиза по-прежнему интересовала парня, поэтому он был необыкновенно счастлив, когда она обратилась к нему за помощью. На вечере, по замыслу девушки, они должны будут изображать влюбленную парочку, чтобы не дать возможности ротмистру ухаживать за ней. Ну а если он все же на это решится, то Жорж не даст ее в обиду. Тем более ему это ничего не стоит, если учесть, что он чемпион города по боксу в первом тяжелом весе.
Лиза нисколько не лукавила, говоря о том, что в тот вечер ее ждали в молодежной организации. Там и впрямь полным ходом шла подготовка к празднованию Нового года. Сюда, на Вокзальный проспект, где находилось это арендованное союзом красивое двухэтажное здание, выполненное в стиле позднего ампира с его массивными лапидарными формами, она обычно шла с легким сердцем. По вечерам здесь всегда было весело и оживленно. Работали кружки и секции, звучала музыка, а в буфете продавалось ягодное мороженое и ситро. Лиза записалась сразу в три кружка – поэзии, драматический и певческий. Кроме того, она была ответственной за проведение праздников и литературно-музыкальных встреч. Готовясь к Новому году, они придумывали художественные номера, закупали вещи для лотереи, шили новогодние костюмы, рассылали пригласительные тем, кого бы они хотели видеть у себя на празднике.
Однако организовать товарищей – это одно, но Лиза хотела подготовить и свой номер, с которым она выступит перед публикой. Вот только она еще не решила, что ей выбрать. Мама советовала ей спеть под собственный аккомпанемент какой-нибудь романс, потому что считала, что лучше всего у нее получается петь и играть на фортепиано. Но Лизонька втайне желала другого – вынести на суд товарищей свои собственные стихи, которые до сих пор никому никогда не показывала. Даже Марии Павловне. Может, зря? Может, мама оценила бы их, после чего не стала бы так настойчиво рекомендовать ей спеть романс?
Впрочем, та давно уже догадывалась о ее новом увлечении, о том, что дочь ее, поддавшись всеобщей моде на поэзию, что-то там крапает по ночам, однако сочла это делом несерьезным, более того, проходящим. Мало ли кто в молодости не рифмовал слова? Она считала, что настоящим поэтом может стать только тот, кто пережил в душе какую-то боль, кто пишет стихи не разумом, а сердцем. А Лиза ее росла, не зная никаких забот, не говоря уже о потрясениях, – будто бы тот любимый всеми цветок на окне. Тогда что она может сказать, что выразить, чем удивить? В таком возрасте обычно получается что-то искусственное, непрочувствованное до конца, надуманное. Другое дело – пение. Хотя и в пение нужно вкладывать свою душу. Но там все-таки можно обмануть слушателей, сделав упор на технику. А вот в стихах одной техники недостаточно. Помимо этого здесь требуется и трогающее душу содержание. Но дочь пока что этого не понимала. Она, наверное, считает, что при желании тоже может стать такой, как Ахматова, как Цветаева, как эти славные харбинские поэтессы Ларисса Андерсен, Тамара Андреева и Мария Визи. С одной такой поэтессой Варей Иевлевой она даже дружит, несмотря на разницу в возрасте. Та все-таки уже повидала что-то в жизни, прочувствовала ее каждой своей клеточкой. Как там у нее?
Странный город блеска и наживы, Город над степной песчаною рекой, Может быть, преступный, может быть, красивый, Яркий и безличный, шумный и чужой…
И дальше:
Город, где цветы не знают аромата, Город странных мыслей и дурманных снов, Где ничто не честно, где ничто не свято, Где звучит насмешкой звон колоколов…
Однако смело! – всякий раз, когда ей на ум приходили эти строки, удивлялась Мария Павловна. Так и хотелось спросить: а что же ты хочешь, дорогая? Ведь это тебе не родная Москва, не Санкт-Петербург, не Самара, не Нижний… Скажи спасибо, что тебя здесь приютили и не дали умереть с голоду. Так что нечего плевать в колодец, из которого сама же пьешь воду. А впрочем, если перефразировать классика, душой поэта не понять, аршином общим не измерить…
Ну вот и ее потянуло на рифму. Хотя по идее давно уж пора забыться в прозе. Через год ей исполнится пятьдесят, а это уже начало конца. Как все-таки быстро пролетело время. А давно ли они с ее Владимиром Ивановичем?.. Впрочем, что вспоминать! Что было, то прошло. Нет у них уже ни молодости, ни родины, ни денег – ничего. Вот так же незаметно пролетит жизнь и у их детей. Впрочем, к этому надо философски относиться. Главное, не думать, что с тобой будет завтра, а жить сегодняшним днем. Те, кто жили думами о завтрашнем дне, давно уже почили в бозе или сошли с ума. Короче, надо взять свою волю в кулак и смириться с судьбой.
«А дочь пусть лучше споет на празднике, а мы ее послушаем», – подумала Гридасова. Решили, что они всей семьей пойдут отмечать Новый год к молодым монархистам. Владимир Иванович по этому случаю даже речь готовил. Покойного императора будет славить, говорить о потерянном отечестве… А надо ли в такой праздник грусть наводить? И без того тревожно. Можно сказать, земля из-под ног уходит. Глядишь, завтра и здесь большевики объявят свою власть. А не они, так японцы придут. И тоже ничего хорошего. Что там у них на уме?..
Что касается Петра, то они с товарищами уже придумали, с каким номером выступят на праздничном концерте. Об этом не надо было даже рассказывать домашним, потому что с некоторых пор, запершись у себя в комнате, Петруша во весь голос распевал:
Вдоль да по улице грянуло «ура»! Вышли на прогулку лихие юнкера… Грянем «ура», лихие юнкера, За матушку Россию, за батюшку царя!
– Слышишь, мам? Петенька-то наш репетирует, – в очередной раз заслышав пение брата, не без иронии сказала Лиза матери. – Получается, будут одни песни…
