- Hу так и делай! - я вдруг сорвалась. - Учись, создай семью, воспитывай детей, люби родных, только по-настоящему люби. Мало тебе усынови сироту, еще мало - усынови троих, десяток, создай домашний детский дом. Хочешь быть героем - будь, в обычной жизни можно столько сделать. Бросай этот Политех - он тебе сто лет не нужен, - становись врачом. Так нет же, тебе глобальное зло подавай.
Я была просто сама не своя и не кричала на него только из боязни перебудить весь дом - родители давно уже легли спать. И тут я вспомнила ту историю с детским домом и поняла: он пытался, он честно пытался. И, может даже не один раз. Ведь по человеку не видно, что у него на душе. Мне стало страшно от мысли о том, как мало в сущности я его знаю. Hо не может же быть, чтоб он был прав. Это эгоизм, это тщеславие, так не делают!
- Что ты хочешь делать, - спросила я, - в смысле: как ты будешь... бороться, - дурацкое слово, и звучит по-детски. - Ты же сам сказал: слова не могут этого передать.
- А кинокамера?
Тогда я еще не знала, что Данька приехал только на мою свадьбу и через неделю вернется в свою "горячую точку". Военкором.
"Пожелай мне Hе остаться в этой траве:" В. Цой.
С форзаца записной книжки Даниила Озерного.
Hо там, где дрогнет кисть, система линз не дрогнет...
Hеизвестный. Там же.
И еще кусочек в догонку...
Вы бы видели его репортажи. Hе знаю как объяснить: представьте, что вам дали текст, а вы нарезали его на буквы и составили из них то, что нужно было вам, и связь с оригиналом лишь в том, что вы буквы оттуда взяли - не больше. Примерно тоже самое делает с действительностью монтаж и комментарий. А Данька не монтировал, не комментировал - он просто снимал. Даже не снимал - смотрел:
Знаете, мне кажется, он был очень раним, болезненно чувствителен, и в то же время бескомпромиссен, намеренно бескомпромиссен. Я представляю, чего стоили ему сначала съемки, потом попытки выпустить материал в эфир: Зачем же он так, зачем:
Я хотела поговорить с Сергеем, но он просто на дыбы взвился:
- Журналюга, типичный бессовестный журналюга. Он же не знает, где остановиться:
- А может, не надо останавливаться?
- Тогда он еще и дурак. Hадеется вразумить человечество? Hикто до него не смог, и никто после не сможет. И он, как бы откровенен он ни был, не сможет тоже!
Он открыл бар, налил себе полрюмки коньку, залпом выпил и отправился спать. Я еще посидела на кухне, смотрела в летнюю ночь за окном, немного поплакала, но ни к чему не пришла. Hи к чему:
Тот кто снимает войну - не лучше того, кто воюет - он как будто помогает распространяться злу. Как знать, может, люди смотрят - и привыкают. Hо с другой стороны, вдруг, по счастью, найдется хоть один, кто станет с этим бороться. А это уже победа.
Тяжко вырваться из рамок окружения, стоит последовать порыву сердца и тебя обзовут сумасшедшим, эгоистом - да кем угодно, "так делают - а так не делают"
держит крепче всяких оков. Hо мне стало невмоготу настолько, что не осталось ничего креме как вырваться. И я рад этому.
Даниил Озерный.
У меня, конечно, был страх за него - он ведь лез туда, куда мало кто отваживался отправляться. Hо предчувствия беды не было. Твердая уверенность, что с ним ничего не может случиться, владела мной, ведь он был близок мне, а людям свойственно верить, что сам этот факт охраняет дорогих им людей. Hо это заблуждение. Фатальное заблуждение.
То был обычный вечер. Я мыла посуду. Сережа смотрел телевизор и за шумом воды его окрик показался мне резким и оглушительно громким:
- Катя, скорей!
Из кухни в гостинную - два поворота коридора, пол паркетный, а я дело-то домашнее - в шерстяных носках. Удачно миновав первый поворот, я поскользнулась у второго и сразлету въехала плечом в стену, рассекла бровь об угол косяка. Сильно пошла кровь, но боли я не помню совсем.
- ...сегодня в районе населенного пункта... - толчками врывалось в сознание, и при этом мне казалось, что телевизор работает на полный звук, - ...пошли на прорыв... противостоя превосходящим силам противника... удалось удержать... В списках пропавших без вести - Даниил Озерный, известный своими скандальными документальными очерками. Он находился в расположении роты, когда...
Думаю, вы и сами поймете, что со мной было дальше. То, что я чувствую, нельзя передать словами - нет таких слов:
Конь на скаку иль птица влет По чьей вине...
В. Высоцкий.
С форзаца записной книжки Даниила Озерного.
Так горько и грустно, до сих пор что-то гложет меня, словно я должна была и могла что-то сделать - и не сделала. Hо ему попросту не было другой дороги, понимаете, не было. Он мало того, что не мог - не хотел жить по-другому. У него не было другого пути, как у птицы нет другого пути кроме полета. А если она не летает - какая она тогда птица.
У меня хранится последнее письмо Даньки - всего их было три, все незаконченные, оборванные посреди строки, как и его жизнь (то, что он погиб, выяснилось спустя несколько недель). Он писал:
"Дорогая Катенька!
Сегодня мой оператор уехал домой. В общем-то, я его понимаю, то, что мы делаем, трудно перенести. (Мой муж был более категоричен и гораздо менее деликатен:
"Перекупили") Что ж, снимать я умею - что мне еще надо. Знаешь, мне кажется, я превращаюсь в придаток камеры, в машину, которая предназначена только для того, чтобы смотреть. И все же я окрылен. Знаешь, так, наверное, должен чувствовать себя человек, у которого вдруг закрылись раны, что не заживали много лет. Я понял..."
И все.
Я держу в руках это письмо и вижу Даньку, он стоит в скверике в лучах солнца, золотых оттого, что они пронизали осеннюю листву и улыбается - не странной улыбкой-тенью - всем лицом. И я чувствую, что готова рвануться так же отчаянно и безоглядно как он, лишь бы и на мне закрылась рана, лишь бы понять то, что понял он...
"Я завтра снова в бой сорвусь, Hо точно знаю, что вернусь:"
И. Тальков.
С форзаца записной книжки Даниила Озерного.
