— Эй, Хасан, глянь-ка на этого старика, по-моему, его надо вышвырнуть за борт на корм рыбам. Мы затратим на его питание больше, чем выручим от продажи, если вообще кто-нибудь купит этот мешок костей.
Подошел второй разбойник и, внимательно оглядев Коему, возразил:
— Это служитель Исы[6], за него в Дамаске могут дать неплохой выкуп, там много богатых христиан.
Путь до Дамаска Косма помнил смутно. Арабы их кормили два раза в день какой-то жидкой похлебкой и при этом обращались, как со скотом. Когда прибыли в Дамаск, пленников заперли в сарае и держали там три дня. Здесь уже кормили лучше, даже давали хлеб, чтобы после долгого и изнурительного пути привести свой живой товар п надлежащий вид.
На четвертый день утром им принесли воды и велели умыться, а затем повели на базар. Пройдя по небольшой узкой улочке, их вывели на прямую и широкую улицу, называемую по-арабски Дарб-эль-мусталлим, то есть Прямая дорога. Эта улица тянулась через весь город. Рядом с Космой шел грек по имени Софроний, который когда-то бывал в Дамаске. Когда они проходили около одного двухэтажного дома, он толкнул локтем монаха:
— Смотри, Косма, вот дом, где жил сам апостол Павел, за домом в стене есть отверстие, через которое Павла спустили в корзине, дав ему возможность убежать от преследовавших его иудеев.
Монах с интересом оглядел дом, который мало чем отличался от других, но то, что здесь когда-то жил сам апостол Павел, придавало этому дому особое значение, и Косма, проходя мимо, осенил себя крестным знамением.
— Святой апостол Павел, не оставь меня, грешного, своими молитвами перед Престолом Всевышнего, — произнес он.
Софроний тоже торопливо перекрестился.
— Представляешь, Косма, иудеи хотели его убить, а он взял да и убежал, и я тоже обязательно убегу, — с убеждением в голосе произнес грек и, хихикнув, подмигнул Косме.
— На все воля Божия, — вздохнул Косма, — уж лучше быть связанным веревочными путами, чем путами греха.
— Вот ты и терпи эти веревки, — почему-то обидевшись, буркнул сосед, — а я сбегу. Путы греха, о которых ты говоришь, не натирают руки и ноги до крови, как эти веревки.
— Да простит тебе Господь твое заблуждение, — молвил Косма, — но я так понимаю, что раны от веревок могут зажить, а вот в путах греха душа может, задохнувшись, умереть.
— Неразумное говоришь, монах: умереть может только тело, а душа бессмертна.
— Абсолютным бессмертием обладает только Бог, — возразил Косма, — а человек наследует бессмертие лишь в борьбе с грехом, получая от Бога его как награду за свою праведную жизнь. Я говорил о смерти второй, о которой сказано в Апокалипсисе. Это и есть настоящая смерть, ее надо страшиться, а не той смерти, которую Церковь именует успением.
— Странно говоришь, да и учишь о непонятном, уж не еретик ли ты? — с укоризной в голосе сказал Софроний.
— Если истина о том, что человек должен заслужить свое бессмертие праведной жизнью, является ересью, то я, пожалуй, еретик, — усмехнулся Косма.
— Ты просто ненормальный монах, а я все равно убегу.
— Верю, — задумчиво сказал Косма, — что убежишь от рабства человеческого, но убежишь ли ты от самого себя, вот в чем вопрос.
Софроний ничего на это не ответил, только сердито засопел, и они на какое-то время замолчали. Но уже когда пришли на базарную площадь, он не выдержал и спросил:
— Как это можно убежать от себя самого? По-моему, глупее этого ничего и сказать нельзя.
Монах как-то по-доброму улыбнулся, видно было, что он рад этому вопросу.
— Если человек живет праведно, в мире с Богом, значит, он свободен от греха. Это, мой брат Софроний, и есть настоящая свобода во Христе, — даже если человек находится в неволе, он все равно свободен. А если человек даже сам себе господин, но живет во грехе, то он не свободен, потому что является рабом собственного греха. От греха труднее убежать, чем от других людей, потому что он сидит внутри нас и через похоти и страсти порабощает нашу душу.
— Что-то в твоих словах есть разумное, — почесал затылок Софроний.
Мимо выставленных на продажу пленников ходили покупатели. Подходили то к одному, то к другому, осматривая зубы и ощупывая мускулы. На престарелого Косму и маленького, щупленького Софрония почти не обращали внимания.
Но вот четыре раба принесли на площадь роскошные носилки и поставили их перед пленниками. Отдернулась занавеска, и из кибитки вышел какой-то знатный сановник. Длинная туника[7] из тонкого шелка, расшитая золотом, спускалась ниже колен. Поверх нее был надет украшенный вышивкой на плечах и по подолу долматик[8], а на правое плечо накинут паллиум[9], унизанный жемчугом.
Знатный господин не спеша прошелся по торговой площади, и взгляд его остановился на Косме. Начальник торгов подбежал к вельможе и, подобострастно кланяясь, затараторил:
— О, господин великий логофет, какой сегодня для меня счастливый день! И чем я заслужил милость Всевышнего, что мои очи зрят твое великолепие! Да благословит тебя Бог богатством и долголетием!
Вельможа, не обращая внимания на пустословие торговца, подошел к Косме и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Я вижу, что ты монах. Как тебя зовут, откуда ты родом и как ты попал в рабство?
— Я действительно монах, родом из Калабрии. Зовут меня Косма. Я направлялся по морю в Иерусалим поклониться святым местам и попроситься на поселение в лавру Саввы Освященного. Нас захватили разбойники, и вот я здесь.
— Я выкуплю тебя, брат Косма, и отправлю и Иерусалим, а ты будешь молиться там обо мне, грешном, и о моей семье.
— Нет, — покачал головой Косма, — если Богу было бы угодно направить меня в Иерусалим, то Он бы не допустил нападения разбойников, благодаря которым я прибыл в этот город и увиделся с тобой. Я согласен, чтобы ты выкупил меня, но я должен буду послужить тебе за это доброе дело. Правда, не знаю, чем я могу быть тебе полезен. Никакому ремеслу я не обучен, так как с юных лет занимался лишь познанием наук, таких как риторика, диалектика, музыка, астрономия, философия и богословие. А теперь, завершая свой земной путь, я с грустью думаю: кому передам я все это богатство знаний, которое копил долгие годы?
— О, преподобный Косма, если бы ты знал, как сейчас возрадовалось и утешилось мое сердце этим известием! Меня зовут Сергий Мансур. При дворе халифа я, милостью Всевышнего, исполняю должность логофета, начальствую над христианами, находящимися, по Божьему попущению, под властью агарян. У меня два сына, имя одного, как и твое, — Косма, ему девять лет, а второй сын — Иоанн, ему семь лет. Они пришли в ту меру возраста, когда им надо преподавать надлежащее знание всех полезных наук. Все последнее время я был озабочен тем, чтобы подобрать им учителя. Да непросто сыскать наставника, который преподал бы им не только человеческую, но и Божественную мудрость. Вот и стал я молить Господа нашего Иисуса Христа и Его Пречистую Матерь Деву Марию, чтобы указали мне такого учителя. А сегодня, когда я утром стоял на молитве, в мою душу вложилась мысль идти сюда на торги, чтобы приобрести нечто очень важное. Теперь я вижу, что обрел для своих сыновей хорошего наставника.
Сергий подозвал хозяина и, не торгуясь, заплатил за монаха.
Софроний, стоявший до этого понуро, увидев, что монах уходит, удержал его за рукав и смиренно произнес:
— Помолись за меня, Косма, чтобы избавиться мне от рабства. — Он сделал паузу и, улыбнувшись, добавил: — От рабства греха, а уж от этого рабства я и без твоей молитвы избавлюсь, я непременно убегу.
— Да поможет тебе Бог, Софроний, — сказал Косма и перекрестил его.
Сергий Мансур, слышавший этот разговор, вмешался:
— Пожалуй, я тебя тоже выкуплю, если обещаешь верой и правдой послужить мне, хотя бы три года никуда не убегая. Такие шустрые помощники мне самому нужны.
— Щедрому господину я готов служить не три, а все семь лет, как праотец Иаков за Рахиль, — обрадовался Софроний.
3
Дети играли в саду внутреннего дворика возле фонтана. Игра была незамысловатой: прячась за мраморными выступами бассейна, они старались незаметно подкрасться друг к другу и обрызгать водой. Несмотря на то что приемный сын Сергия Мансура Косма был на два года старше Иоанна, но роста они были почти одинакового и казались сверстниками. Иоанн двигался проворнее своего брата, и коротенькая туника Космы была уже вся мокрая. Мальчики, не обращая на это внимания, хохоча, продолжали гоняться друг за другом вокруг бассейна. В это время из дома вышли отец и незнакомый седовласый монах с длинной окладистой бородой. Сергий Мансур подозвал отроков. Те, немного робея, подошли и, покорно склонив головы, поздоровались с отцом, в то же время они с нескрываемым любопытством искоса поглядывали на монаха.
— Дети мои, это преподобный Косма, который теперь будет вашим учителем. Слушайтесь его во всем, как и меня, своего отца, и Господь вознаградит вас за послушание тем, что даст вам знания, необходимые каждому человеку как для этой временной жизни, так и для жизни небесной.
