Просьба о прощении за свои жалобы
С тех пор, когда мое возникло «Я»,
Не обижал я даже муравья,
Жемчужин не искал в чужих морях,
Помехой не служил в чужих делах.
Сам недругов порочить не мастак —
Я не хулил завистливых собак.
С достоинством и выдержкою льва
Я слушал поносящие слова.
Я знал, что ярость лучше затаить
И лучше о врагах не говорить.
Но доблестью считать я не привык
Сносить насмешки, прикусить язык.
Купец, видавший не один базар,
Оценит и похвалит наш товар.
Враг, вздумав руку на меня занесть,
Сам враг себе, свою пятнает честь.
Пусть сердце вздор докучный не гнетет,
Достанет сердцу собственных забот.
Ты, сердце, — роза, нежен твой цветок,
Лобзай того, кто рвет тебя не в срок.
Хлеб собственною кровью добывай,
Коль безголовый, шапку не снимай.
Уж лучше униженье испытать,
Чем с торгашами дружбу затевать.
Об отказе от служения царям
Стань тем лучом, что согревает мир,
Не для тебя Джамшида пышный пир.
Тебе царей подачки не нужны,
С бесчестием они сопряжены.
С опаской в царский заходи чертог,
Царь — пламень жаркий, ты — соломы стог,
И от огня, пускай дает он свет,
Подальше лучше быть, таков совет.
Был мотылек огнем свечи прельщен,
Но, прилетев на пир, испепелен.
О виночерпий, я с трудом дышу,
Вина благословенного прошу.
Того вина, что чище серебра,
Того, что открывает мир добра.
О том, что не следует отнимать у людей насущный хлеб
Будь счастлив долей собственной своей
И посягать на хлеб чужой не смей.
Заносчиво надев чужой халат,
Сам пред судьбою будешь виноват.
Коль птица к солнцу устремит полет,
Ее за дерзость солнце обожжет.
Колеса переедут ту змею,
Что пред арбою ляжет в колею.
Бряцающий оружием захид,
Вступая в драку, будет сам избит.
Бессмысленно лисе бороться с львом,
Гранитных стен не расшибают лбом.
Друг кравчий, восклицая: «Пей до дна!»
Налей мне искрометного вина,
Чтоб, эликсиром радости объят,
Я стал счастливым, словно Кай-Кубад.
О радости служения народу
Коль ты не камень — действуй и живи,
Коль не хромец — дороги не прерви.
Отряхивая пыль с усталых ног,
Шагай вперед по войлоку дорог.
Пляши, коль надо, не сходя с тропы,
Пусть на пути колючие шипы.
Отдай коня, пешком иди вперед,
С лицом открытым, не страшась невзгод.
Устав в пути, себя не береги,
Груз донести другому помоги.
Знай, если будешь немощью объят,
Тебе поможет в трудный час собрат.
О, виночерпий, наполняй бокал,
Налей вина, чтоб дух мой воссиял.
Блаженный ток в крови моей бурлит,
Лаская душу, сердце обновит.
Сказитель, перед тем как начинать,
Стал жемчуг слов сверлить и подбирать.
Жил некогда в Аравии один
Великий муж, арабов властелин.
Стараньем шейха амиритов край
Поистине расцвел, как божий рай.
Земля, его дыханьем вспоена,
Была благоуханнее вина.
Муж доблестный всем обликом своим
Ни с кем другим на свете несравним.
Он украшал Арабский халифат
И, как Гарун Аджамский, был богат.
Как в скорлупе таящийся орех
Судьбою огражден от бедствий всех.
Но милостью других не обделя,
Сам был свечой, лишенной фитиля.
Он жаждал сына, так ракушка ждет,
Что в ней волшебный жемчуг расцветет.
Так хлебный колос клонится пустой
Без полновесной силы золотой.
Шейх тщетно уповал, что, сжалясь, рок
Дозволит древу новый дать росток:
У кипариса на закате дней
Побег взрастет из свившихся корней.
И на лугу фазан в палящий день
Под молодой листвой обрящет тень.
Счастливец тот, с кем рядом сын растет,
В потомках он бессмертье обретет.
Шейх к милосердью высшему взывал,
Дирхемы щедро нищим раздавал.
«Родись, мой месяц, мой желанный сын!»
Жасмин сажал он, но не рос жасмин.
В пустой ракушке силился опять
Жемчужную он завязь отыскать.
Не знал он, тщетно вознося мольбу,
Что слезной просьбой искушал судьбу.
Не ведал он, печалью угнетен,
Что в ожиданье каждом свой резон,
Что связано все тесно на земле,
И смысл особый есть в добре и зле.
Что если кем-то был отыскан клад,
То лучше не найти его в сто крат!
И в списке дел, что будут на пути,
Иные лучше вовсе обойти.
Ведь счастья не находят люди те,
Что пребывают в вечной суете.
Ключ к тайне ищут, к той, что на замке,
Не ведая, что ключ у них в руке.
Шейх, чтоб родился столь желанный сын,
В глубинных копях свой искал рубин.
Моленьям слезным внял благой творец
И первенца послал он наконец.
На розовый бутон похож сынок.
Не роза, нет! — манящий огонек.
Жемчужинка блестящая. При нем
Сменилась ночь неугасимым днем.
Весть разошлась по всем концам страны,
Отец сорвал замок своей казны.
Он роздал все. Так роза наземь в срок
За лепестком роняет лепесток.
Чтобы недугов мальчик не знавал,
Он добрую кормилицу призвал.
Не мать, а время нянчилось с сынком
И благостным поило молоком.
Был молока священного глоток
Как преданности будущей залог.
Та пища, что вкушал он, с каждым днем
Любовь и стойкость укрепляли в нем.
Индиго, окропившее чело,
Восторженные чувства в нем зажгло.
И, проливаясь, капли молока
Росой казались в венчике цветка.
Кто глянет в колыбель — произнесет:
«Соединились молоко и мед!»
Сиял младенец в люльке вырезной,
Покоясь двухнедельною луной.
«Талант любви ребенку богом дан!»
И наречен был Кейсом мальчуган.
Год миновал, и убедились все,
Что мальчику в пленительной красе
Сама любовь, благословляя в путь,
Вложила перл в младенческую грудь.
До трех годков, играя и шутя,
Резвясь в садах любви, росло дитя,
В семь лет кудрявый, прелестью живой,
Тюльпан напоминал он огневой.
А в десять лет — твердили все уста,
Что легендарной стала красота.
При виде лучезарного лица
Молились все о здравии юнца.
Родитель, восхищен и умилен…
Был в школу мальчик им определен.
Наставник мудрый отыскался в срок,
Наук обширных истинный знаток.
Он с лаской обучал, как истый друг,
Способнейших детей пытливый круг.
Желал учитель, чтобы каждый мог
Добра и прилежанья взять урок.
В те времена, преданье говорит,
Для девочек был в школу путь открыт.
Из разных мест, стекаясь в знанья храм,
Совместно дети обучались там.
Талантов кладезь, несравненный лал,
Кейс знаний суть мгновенно постигал.
С ним вместе обучалась в школе той,
Жемчужной ослепляя красотой,
Дочь племени соседнего одна.
Была она прелестна и умна,
Нарядней куклы и луны светлей,
И кипариса тонкого стройней,
Мгновенный взгляд, скользящий взгляд ее
Был, как стрелы разящей острие.
Газель с невинной робостью в глазах
Властителей земли ввергала в прах,
Арабская луна красой лица
Аджамских тюрков ранила сердца.
В кудрях полночных лик ее сиял,
Казалось — ворон в когти светоч взял.
Медвяный ротик, сладость скрыта в нем,
Был чуть приметным оттенен пушком.
И эту восхитительную сласть,
Чтобы никто не смел ее украсть,
Отец Лейли и весь достойный клан
Оберегали словно талисман.
Той красоте волшебной надлежит
Шахбейтом стать в звучании касыд.
И капли слез, и проступивший пот
Поэт влюбленный жемчугом сочтет.
Не нужны ей румяна и сурьма, —
Была природа щедрою сама.
И родинка на бархате ланит
Сердца и восхищает, и пленит.
Не потому ль с любовью нарекли
Ее лучистым именем Лейли.
Кейс увидал и понял, что влюблен,
И был в ответ любовью награжден.
Мгновенным чувством он охвачен был,
И путь любви им предназначен был.
Им первая любовь, фиал налив,
Дала испить, сердца соединив.
О первая любовь, один глоток
Дурманной силой сваливает с ног.
Пригубив вместе розовый настой,
Они влюбленной сделались четой.
Любви вручив бестрепетно себя,
Кейс сердце отдал, душу погубя.
Но сколь любовь Лейли ни велика,
Была она застенчиво-робка.
Друзья вникали в трудный смысл наук,
Не размыкали любящие рук.
Друзья над арифметикой корпят,
Влюбленные словарь любви твердят.
Друзья уроки учат, как и встарь,
А у влюбленных свой теперь словарь.
Друзья зубрят глаголы день за днем,
Влюбленные воркуют о своем,
Отстав в науках, бросив все дела.
Любовь их вдохновляла и вела.
О том, как Лейли и Кейс полюбили друг друга
