Кавказу и Крыму, давшее целую гроздь так называемых «южных поэм» — «Кавказский пленник», «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы». С Юга же начинается и полноводная пушкинская лирика со всем ее тематическим разнообразием, отражающим разнообразие и широту его стремительно развивающейся личности. Он по-прежнему увлечен освободительными идеями, в особое возбуждение его приводит греческое восстание против турецкого владычества, и он мечтает, вырвавшись из ссылки, участвовать в этой революции и, может быть, погибнуть, как погиб впоследствии Байрон, за свободу греков. Жизнь он ведет не ссылочную, бурную, с любовными увлечениями, дуэлями, побегами в цыганский табор, поездками по Бессарабии, в Одессу и к декабристам в Каменку. Тем временем слава его растет — после выхода в свет поэмы «Руслан и Людмила» (1820), вызвавшей бурю споров, от него ждали новых свершений, и дождались: в начале сентября 1822 года выходит из печати «Кавказский пленник» — поэма, которую Пушкин больше года не решался выдать публике, будучи не вполне ею доволен. В. П. Горчакову в ответ на его замечания он писал осенью 1822 года: «Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи 19-го века».
Описанный здесь Пушкиным условный байронический комплекс был воспринят им еще в лицейские годы и тогда же дал свои плоды в лирике, но не затронул основ его душевной жизни. И вдруг теперь, среди кишиневского рассеяния, а затем и позже, в 1823 году в Одессе, из-под пера его выходят стихи, в которых уже без всякой литературности и условности выражено действительное, не выдуманное, глубокое, тотальное разочарование во всем, что прежде составляло основу существования: «Разоблачив пленительный кумир, / Я вижу призрак безобразный…» Пушкин как будто на лету преткнулся о грозные вопросы об истинной ценности жизни и о ее границах — простираются ли они за границы земного, или там, за гробом, ждет человека «ничтожество», небытие: «Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь! / Мне страшно!..» Тут же следует и разочарование в освободительных идеях, вести о поражении революционных движений в Европе вызывают лишь усталый скепсис: «В порабощенные бразды / Бросал живительное семя — / Но потерял я только время, / Благие мысли и труды…» От бурнокипящей внешней жизни, в которую он так был вовлечен и которая разом померкла для него, он впервые всерьез обратился к экзистенциальным проблемам, остановился перед ними.
В Одессе, куда Пушкин переехал в середине 1823 года, он переживает сильное увлечение женой бессарабского наместника Елизаветой Воронцовой. След этой любви на несколько лет останется в пушкинской лирике, а следствием ее станет конфликт с мужем, который, пользуясь поводом, добивается в июле 1824 года удаления соперника из Одессы. В Одессе же в мае 1823 года Пушкин начинает главное свое произведение — лирический роман «Евгений Онегин», роман, который будет сопровождать его больше семи лет и вместе с ним развиваться, роман непривычной для русского читателя формы, но с такими узнаваемыми героями, которых социологическая критика окрестила потом «типическими характерами в типических обстоятельствах», которые и были такими «типическими характерами» и при этом отражали разные стороны и фазисы душевного развития автора. Этот свободный, живой, текучий, подвижный роман вместил в себя так много, что, кажется, предсказал весь дальнейший ход русской жизни. Но для самого Пушкина это был прежде всего роман его души и его путь к человеческой зрелости.
Первые две главы «Онегина» пишутся в Одессе, здесь же начата и третья, завершенная уже в Михайловском, в уединении фамильной усадьбы, где Пушкину суждено было провести безвылазно два с лишним долгих года. За это время, помимо лирики, написаны «Цыганы», начатые в Одессе, «Подражания Корану», «Граф Нулин», четвертая глава «Онегина», «Борис Годунов» — но дело не в количестве сочинений, были у Пушкина периоды и более плодоносные. Вынужденное уединение, которым он с непривычки очень тяготился, оказалось для него не просто благотворным, но и спасительным. Через десять лет приехав в Михайловское и вспоминая годы ссылки, именно так он осмыслил свое тогдашнее затворничество: «…Я еще / Был молод, но уже судьба и страсти / Меня борьбой неравной истомили <…> Но здесь меня таинственным щитом / Святое Провиденье осенило, / Поэзия, как ангел утешитель, / Спасла меня, и я воскрес душой». В этих строках, не вошедших по своей интимности в беловую редакцию стихотворения «Вновь я посетил…» (1835), сформулирован может быть главный итог михайловского сидения — непосредственное ощущение Провидения, связанного с поэтическим даром.
Пушкин вел в Михайловском насыщенную и сложную жизнь. На поверхности было томление одиночеством, планы побега за границу, увлечения соседскими барышнями — а на глубине шла грандиозная работа, духовная и творческая. Он как никогда много читал: Библию и Шекспира, Четьи Минеи и Вальтер Скотта, и в особенности историков — древних и современных. Углубленные занятия историей, которые Пушкин не оставлял до конца своих дней, начались именно здесь, в Михайловском, — их результаты сказались прежде всего в трагедии «Борис Годунов», в которой верховная власть держится закономерным ходом событий, «силою вещей», а волюнтаристское ее присвоение не находит исторических и нравственных оправданий. Стремление проникнуть в механизмы истории постепенно приводит Пушкина к историческому провиденциализму, на фоне которого попытки насильственно сменить форму правления выглядят по меньшей мере исторически безответственно. Это был важный мировоззренческий прорыв, и он впрямую коснулся его личного самосознания. В Михайловском Пушкин, молодой еще человек, ощущает потребность осмыслить прожитые годы: он систематически работает над своими воспоминаниями и доводит эту работу до беловой рукописи. Записки эти, бывшие едва ли не главным михайловским делом, сожжены им в горячую минуту — но душевный труд, на них затраченный, не пропал втуне: с Михайловского созревало и все больше укреплялось в нем ощущение, что в поворотах судьбы есть высший, хоть и не всегда доступный разумению смысл и что для него лично смысл этот связан с творчеством.
Михайловское — центральная точка пушкинского пути. Здесь он углубился в себя, окончательно сделал свой выбор и осознал единственность назначенного ему жребия (этим объясняется, в частности, его решение не ехать в Петербург накануне декабрьского восстания). Здесь он подошел к расцвету своих творческих возможностей и в разгар работы над «Борисом Годуновым» признался в письме Н. Н. Раевскому: «Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить».
Пушкину дана была судьбою драматичная биография: ранний взлет и опала, шестилетняя ссылка, потери близких друзей, сближение с царем, падение популярности, гибель на дуэли. Но этот
