— Но, государь, — воскликнул в удивлении Варисбакурий, — как же мы преодолеем стены?
— Об этом я и хотел сейчас поговорить. В детстве мы часто с отцом жили во Влахернском дворце, где я знаю каждый камень. Как-то раз я спустился в нимфею[62] Аэтия, которая, как вы знаете, находится недалеко от Влахернского дворца. Было жарко, и я решил на свой страх и риск искупаться. Конечно, если бы отец узнал, что я купаюсь в питьевой нимфее, он бы меня наказал. Но все мы в детстве позволяли себе шалости, простительные для этого неразумного возраста. Я нырнул в воду и тут заметил отверстие водопровода. По отроческой беспечности я, не думая о последствиях, проплыл в это отверстие. И вскоре, вынырнув из воды, оказался в довольно-таки просторном каменном проходе. Я догадался, что это старый заброшенный водопровод. Движимый любопытством, я решил посмотреть, где заканчивается водопровод. Я стал в темноте на ощупь продвигаться вперед. Чем дальше я шел, тем свежей становился воздух. И вскоре впереди показался просвет, и я вышел в овраг, поросший кустами. Так что вход в водопровод незаметен снаружи. Сделав такое открытие, я вернулся в нимфею и вынырнул из бассейна как раз в то время, когда туда пришел препозит священной спальни евнух Полипий. Этот жирный боров сам, наверное, решил спрятаться от жары и поплескаться в прохладной воде. Но, увидав меня, он тут же побежал докладывать отцу. Вечером я получил хорошую порцию розог, зато теперь мы знаем, как попасть незамеченными в город. Я забыл про эту детскую шалость, забыл и про водопровод. Но сегодня в минуту отчаяния вдруг все вспомнил и возблагодарил Бога за то, что я не был примерным ребенком.
2
Ночью отряд болгар, стреляя из луков, поскакал вдоль стен. Это был отвлекающий маневр, предпринятый по просьбе Юстиниана. Пока болгары шумели под стенами города в одном месте, в другом к стенам города, пригибаясь низко к земле, устремились девять смельчаков. Вот они уже спустились в овраг, и Юстиниан, раздвинув кусты, не смог сдержать хоть и приглушенного, но радостного возгласа.
— Возрадуемся и возвеселимся, вот путь, ведущий нас к победе над врагом!
Ввиду осады города ко всем нимфеям была приставлена усиленная охрана. Город переходил на режим жесткой экономии воды. Около нимфея Аэтия дежурили трое солдат претории. Двое сидели у стены и, опершись на древки копий, подремывали, а третий прохаживался рядом, борясь со сном. Наконец он подошел к одному из своих товарищей и, растолкав его за плечо, отправил бодрствовать, а сам присел отдохнуть, да тут же и задремал. Проснувшийся воин решил зайти в нимфею, чтобы освежиться глотком воды. Нагнувшись над краем бассейна, он, к своему изумлению, увидел перед самым своим носом прямо из воды появившуюся безобразную физиономию, у которой вместо носа была дыра. Видение было настолько неожиданным и ужасным, что сердце бедного солдата не выдержало, оно, конвульсивно сжавшись, выбросило в мозг такое количество крови, что у него все померкло перед взором, и стражник без звука свалился в воду. Один за другим из воды вынырнули еще восемь человек. Стефан на всякий случай чиркнул ножом по горлу бездыханно плавающее тело солдата. Выйдя из бассейна, отряд Юстиниана стал приводить себя в порядок и проверять оружие. Лев подхватил валявшееся копье охранника и, оценивающе взвесив его в руке, одобрительно хмыкнул. Юстиниан подал знак Стефану и Салибану выходить первыми. Те, осторожно выйдя из дверей нимфеи, без труда расправились со спящими стражниками и подали сигнал товарищам, что путь свободен. Небольшими перебежками отряд Юстиниана достиг ворот Влахернского дворца. Ворота были заперты, и Юстиниан повел свою команду к одному из тайных проходов, которые были известны только царственным особам. Попав прямо во дворец, смельчаки прошли по пустым залам и вышли во двор, где у костра грелись человек двадцать светло-русых коренастых воинов.
Это были наемники из далекой Нормандии. Они сидели кружком и что-то говорили на своем варварском наречии, при этом негромко посмеиваясь. Юстиниан и его соратники сразу оценили обстановку. Иллюзий они не питали. Перед ними были профессиональные воины, одни из лучших наемников Византии, и справиться с ними было не так-то легко. Но на стороне отчаянной горстки храбрецов была внезапность. Помогло им и то, что противник пребывал в полной беспечности, уверенный, что за закрытыми воротами ему нечего остерегаться. Норманны, никого не остерегаясь, поснимали свои доспехи. Из всего вооружения у некоторых из них были лишь короткие мечи, висевшие на поясах. Копья стояли в стороне. Около входа во дворец лежал чей-то лук с колчаном стрел. Его тут же подхватил Миакес, который не был мастером ближнего боя на мечах, зато неплохо стрелял. Они переглянулись со Львом, и по знаку Юстиниана один выстрелил, а другой метнул копье. Лев безошибочно вычислил командира норманнов и метнул копье в него. Воин, которому копье вонзилось между лопаток, не издав ни звука, упал вперед лицом, угодив в горящие угли, отчего сразу же по двору разнесся запах паленого волоса. Воину, сидевшему напротив, стрела попала прямо в глазное яблоко. Нападение было настолько неожиданным, а беззвучная смерть товарищей настолько ужасной, что норманны растерялись и какое-то время продолжали сидеть в оцепенении. Но когда на них с обнаженными мечами кинулся отряд Юстиниана, они тут же с криком вскочили с мест, обнажая мечи.
Не все из них успели вооружиться и тут же, пораженные, со стоном падали на месте. Силы сторон по численности почти сравнялись. Но все же норманны, опомнившись от шока, стали умело защищаться. Битва была в самом разгаре, когда, привлеченные криком, из дворцовых конюшен выбежали другие воины, до этого мирно почивавшие там. Теперь был явный перевес влахернского гарнизона норманнов. Наши смельчаки были тут же окружены втрое превосходящими силами противника. Отряд Юстиниана, быстро перестроившись в боевой порядок в виде клина, попытался пробиться через цепь противников к дворцу. Но норманны, разгадав план ромеев, не дали им осуществить этот прорыв. Быстро перестроив свои ряды, они стали теснить отряд Юстиниана в сторону ворот. Наконец им удалось разделить ромеев, когда против каждого из ромеев выступило по два-три норманна. Опасаясь захода противников со спины, сподвижники Юстиниана тут же рассредоточились, встав по двое спиной друг к другу. Еще неизвестно, чем бы закончилась эта битва, если бы не помощь Миакеса. Сообразительный евнух, увидев, как выскочили новые норманны, быстро юркнул во дворец и поднялся на второй этаж. Забаррикадировав тяжелые металлические двери одного из залов, он подбежал к окну и стал стрелять в норманнов из лука. Расстояние было небольшое, да еще он стрелял сверху, и ни одна стрела не прошла мимо цели. Норманны, видя такие потери, отрядили несколько бойцов достать лучника. Тяжелые двери сотрясались под их яростными ударами, но Миакес, не обращая внимания, продолжал опустошать ряды врагов, наступавших на его товарищей. Но в конце концов двери, не выдержав напора, растворились. С диким воем ворвавшиеся варвары накинулись на лучника. Миакес был в момент изрублен мечами, и его окровавленные останки с победными криками выброшены во двор к ногам сражавшихся.
В дворцовом дворике к этому времени уже был явный перевес на стороне отряда Юстиниана. Увидев гибель своего товарища, они сокрушительным натиском ринулись на норманнов и добили их. Выбежавших из дворца четырех воинов постигла такая же участь. Разгоряченные битвой, Юстиниан и его сподвижники бродили, как пьяные, среди стонавших от ран варваров и добивали их мечами. Все были перемазаны кровью с ног до головы. Юстиниан подошел к растерзанному телу Миакеса и, встав перед ним на колени, беззвучно оплакивал смерть своего верного слуги. Варисбакурий, не стесняясь своих чувств, рыдал над тяжелораненым братом. Георгий умирал, как и подобает воину, прижав свой меч к груди. Варисбакурий склонился над братом и, не в силах сдержать слезы, упрашивал его:
— Брат мой Георгий, не умирай. Мы с тобой уже дома. Что я скажу матери? Ведь она столько времени ждала нас.
Георгий, собрав последние силы, пытался что-то ответить брату. Его запекшиеся от крови губы подрагивали в бессильной попытке произнести хотя бы слово. Варисбакурий, увидев эти попытки, сорвал со своего пояса фляжку с вином и стал вливать живительную влагу в полуоткрытый рот страдальца. Тот сделал несколько вынужденных глотков и закашлялся. Вино потекло по его подбородку, смешивая свои темно-красные струи с такого же цвета струями крови. Варисбакурий бережно приподнял голову брата, и тот сумел прошептать:
— Я надеюсь, что наша битва была не напрасной.
Затем помолчал и, собравшись с силами, снова прошептал:
— Но если и напрасно, то мы все равно выполнили свой долг перед императором, а потому наша совесть чиста. Не так ли, брат мой?
