Цель этого рассказа, явно созданного задним числом, очевидна: хоть как-то отделить царя от Распутина, спасти честь монарха в глазах его подданных, а заодно и сберечь себя от их возможных подозрений в скрытой нелояльности к императору (сперва убивают близкого ему человека, а потом, глядишь, дойдут и до соблазна цареубийства). Другой убийца, Дмитрий Павлович, если верить Юсупову, пошел еще дальше, объясняя безразличие царя ко всему, что творится вокруг него, тем, что его опаивали специальным снадобьем т.
В действительности реакция царя на известие об убийстве Распутина была несколько иной. Узнав о нем, он схватился за голову и был в ужасном расстройстве |72. Об этом недвусмысленно говорит и его телеграмма жене от 18 декабря 1916 г.: «Возмущен и потрясен. В молитвах и мыслях вместе с вами. Поиеду завтра в 5 час.» 173.
Мысль, что царь притворялся перед женой, опровергается свидетельством генерала Данилова. «Случилось так, что известие об убийстве Распутина пришло в ставку в день, назначенный для совещания специально вызванных в Могилев главнокомандующих фронтами и их начальников штабов. Предметом совещания должен был быть план военных действий на 1917 г. Несмотря на исключительную важность совещания, естественный председатель его — государь, добровольно принявший на себя тяжесть предво- дительствования действующей армией, оставил последнюю и, неожиданно прервав совещание, уехал в Царское Село. Этот неосторожный поступок, - возмущался генерал, — тяжелым камнем лег на души всех нас, вызванных на совещание» |74.
Лучше всего политическая ничтожность акции, совершенной тремя убийцами, была доказана ими самими. Дело в том, что убийство Распутина могло иметь известное политическое значение 1 при одном условии — если бы вся троица тут же публично мотивировала его. Тогда можно было бы рассчитывать, учитывая всеобщую ненависть к «старцу», на какое-то общественное сочувствие и даже некоторую гальванизацию трупа монархической идеи (мол, плох или слаб только данный царь, но не сама идея монархии, раз у нее еще есть такие храбрые и благородные приверженцы из числа тех, кто окружает трон). Заговорщики же поступили наоборот — Пуришкевич сразу укатил на фронт со своим санитарным поездом, а великий князь и просто князь стали с клятвами и слезами уверять не только царскую чету, но и своих близких, что они абсолютно непричастны к убийству, причем делали это не из каких-либо тактических соображений, а из простого, неприкрытого и жалкого страха перед возможным наказанием, которое при их положении не могло быть сколько- нибудь тяжелым. Как свидетельствовал Андрей Владимирович, даже своему отцу Дмитрий Павлович поклялся «на образе и портрете матери... что в крови этого человека рук не марал» |75.
Зато в письме отцу от 23 апреля 1917 г. (т. е. два месяца спустя после Февральской революции) из Казвина Дмитрий Павлович писал: «Наконец, последним актом моего пребывания в Петрограде явилось вполне сознательное и продуманное участие в убийстве Распутина, как последняя попытка дать возможность государю открыто переменить курс, не беря на себя ответственности за удаление этого человека (Алике ему это бы не дала сделать)». Но и он был вынужден признать, что попытка не удалась: «И даже это не помогло и все осталось по-прежнему, если не стало еще хуже» |76. В том же духе вел себя и Юсупов. Так же малодушно повели себя и их родичи — великие князья, бросившись дружным коллективом просить царя о снисхождении и прощении сиятельных молодых людей.
Естественно, что судебный следователь по особо важным делам при Петроградском окружном суде Середа, ведший следствие по делу об убийстве Распутина, заявил великому князю Андрею Владимировичу: «Он много видел преступлений умных и глупых, но
такого бестолкового поведения соучастников, как в данном деле, Ы
1 77
он не видел за всю свою практику» .
В свете сказанного довольно забавно выглядит следующее утверждение М. Н. Покровского, высказанное в вводной статье к «Переписке Николая с Александрой Федоровной»: «Убийство Распутина отнюдь не было „взрывом негодования", как хотели его инсценировать Пуришкевич и К°- Это был необходимый предварительный шаг к государственному перевороту, для непосредственного осуществления которого были предназначены ген. Крымов и его офицерская банда. Заговорщики прекрасно понимали, что убить Николая одного значило только понапрасну „грех на душу взять". Пока оставалась в живых фурия Царского Села с вдохновлявшим ее хитрым сибирским колдуном, самодержавие было еще более, чем боеспособно. Напротив, убрав „божьего человека", можно было сэкономить два других убийства — растерявшийся Николай, вероятно, обнаружил бы такую же мягкотелость, как 2 марта, а его яростная супруга без Распутина была слишком глупа, чтобы стоило ее опасаться» |78.
По точному смыслу приведенного отрывка целью убийц Распутина было ни много ни мало свержение самодержавия с помощью государственного переворота. Не говоря уже о том, что генерал Крымов понятия не имел о замысле Дмитрия и других, трудно понять, каким должен быть ход мысли, чтобы вопреки фактам, говорящим о прямо противоположном, прийти к такому выводу.
Факты же свидетельствуют о том, что как убийцы Распутина, так и его высокие покровители были достойны его и друг друга.
В чем же смысл и значение конфликта царской четы с царской семьей? Уже само существование этого конфликта говорило о распаде абсолютизма как системы социальных и политических связей, ибо механизм сцепления верховной власти и ее непосредственной среды был одним из самых прочных — царизм и камарилью объединяли общее происхождение, реакционность и паразитизм, необходимость единым фронтом противостоять прогрессивным силам страны.
Рассогласованность политических и тактических позиций между ними в самый критический момент существования самодержавия вела к дальнейшему углублению кризиса режима, потере им ориентировки, ослаблению сопротивляемости надвигавшейся революции.
Из всего изложенного видно, что камарилья почти целиком встала на позицию необходимости осуществления требования Думы о создании «министерства общественного доверия», которое она полностью отождествляла с «ответственным министерством» и даже с «конституцией». Частично здесь сказалось политическое невежество камарильи, но главной причиной было то, что ни этот лозунг, ни даже «конституция», как подсказывал камарилье инстинкт самосохранения, не означали упразднения последней. Как показал исторический опыт, в частности пример Германии, и при конституционной монархии камарилья чувствует себя как
рыба в воде. Кстати, в прйведенной нами характеристике камарильи, сделанной В. И. Лениным, он ссылался на пример именно Германии |79.
Сказанное объясняет, почему с такой легкостью великие князья приняли Февральскую революцию, а ближайшее к царю придворное окружение, не угрызаясь совестью, покинуло вчерашнего самодержца (исключение составляли единицы). В первые дни камарилья рассчитывала, что в результате революции утвердится конституционная монархия. Когда же расчет не оправдался, камарилья заняла жесткую контрреволюционную позицию. Республика полностью противопоказана камарилье — она уничтожает ту среду, которая ее порождает и питает двор.
Буржуазная республика создает иную камарилью — финансовую, промышленную (а также военную) олигархию, но источник ее возникновения и способ формирования уже иные — буржуазные, к этим условиям феодальная или полуфеодальная камарилья в целом приспособиться не может. Только ее отдельные представители, используя богатство и связи (буржуазные в том числе), проникают в состав олигархии.
Таким образом, накануне Февральской революции первая часть абсолютистской системы царь — камарилья оказалась расстыкованной, облегчая тем самым победу революции.
См.: Ленин В. И. Поли собр. соч. Т. 21. С. 297.
Вишняк М. В. Падение русского абсолютизма // Современные записки. Париж, 1924. Т. 18. С. 235.
Врангель Н. Воспоминания: (От крепостного права до большевиков). Берлин, 1924. С. 210.
См. предисловие М. Н. Покровского к публикации Центрархива «Переписка Николая и Александры Романовых, 1914—1917». (М.; Пг., 1923; М.; Л.,1926—1927. Т. 3—5).
Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. М., 1976. С. 234—238.
Гурко В. И. Царь и царица. Париж, Б. г.
Там же. С. 5.
Там же. С. 8—9, 11 — 12, 25, 26, 40.
Мосолов А. При дворе императора. Рига, Б. г. С. 8, 10. О «медовом месяце» и т. д. пишет в своих воспоминаниях также В. Н. Коковцов. См.: Аврех А. Я. Царизм и IV Дума. М., 1981. С. 265.
