Дуглас Хардинг - Религии мира

Конечно, вид и степень покорности зависят от духовного состояния человека. Простое повиновение Богу — пассивное состояние: когда у человека нет собственной воли, и он с готовностью смиряется со своей судьбой. Полное повиновение Богу идет гораздо дальше. Это значит активно желать все, что с нами происходит — «плохое» так же, как и «хорошее», — так как это воля Божия, и собственная воля человека теперь настолько соответствует Его воле, что между ними нет разницы.

Это так же трудно, как и редко. Но те, кто пробовал, говорят, что это полностью преобразовало их жизнь. Они говорят, что наши беды — не в наших обстоятельствах, а в том, как мы к ним относимся; и если мы сможем перестать с ними бороться и пойдем дальше и примем их, они сразу изменятся в лучшую сторону. Если мы пойдем еще дальше и поприветствуем их, они изменятся еше больше. И если мы сможем желать их, они станут совершенными — как и наше счастье. «Да исполнится воля Аллаха» — эта постоянно повторяемая мусульманами фраза может со временем привести к высочайшему мистическому опыту. Это настоящий путь, который вполне можно добавить к трем индуистским: Путь Деятельности, или бескорыстного служения, Путь Преданности какой-либо инкарнации Бога, и Путь Знаний, или самоисследования, а теперь еще Путь ислама, или полной покорности Богу. В любом случае, этот четвертый путь содержится в других, и без него ни один из них не может привести нас очень далеко.

Мистицизм — религия имманентности, или Бога, который находится внутри. Ислам, даже больше чем иудаизм, — религия трансцендентности, или Бога, который находится бесконечно выше Человека. Таким образом, логично было бы ожидать, что ислам окажется по крайней мере таким же немистическим, как иудаизм. И это правда, что в Коране очень мало проблесков мистицизма — даже меньше, чем в Ветхом Завете. И, безусловно, первые два века ислама не породили никаких известных нам просветленных святых.

Но что удивительно — если достаточно сильно продвигать любое настоящее религиозное откровение, оно превратится в мистический опыт самого высшего толка. Все дороги ведут Домой. Мистики заявляют (хотя те, кто не является мистиками, вряд ли согласятся), что немистическая религия — на самом деле религия, которая не осознает своего собственного подтекста, который просто не развит. Так и ислам, религия трансцендентного Бога, когда ей следуешь со всей серьезностью и когда она встает во весь свой рост, неизбежно делает кувырок и становится религией имманентного Бога. Потому что если я полностью покорюсь Богу, от меня ничего не останется, будет только Он. Мое «Я» — теперь стало Его «Я», иными словами, «Я есть Он». И это, безусловно, и есть великий мистический опыт.

На протяжении длинной истории духовной религии эти две фазы, эти противоречивые тенденции всегда чередовались: покорность Божественному там, вовне, и покорность Божественному здесь, внутри себя. В случае с исламом потребовалось около 200 лет для того, чтобы мистическая фаза вышла из немистической. Но когда это произошло, результатом стало самое оригинальное, глубокое и прекрасное духовное движение всех времен; и оно все еще живо и сегодня. Это суфизм.

Опять же, его тема — покорность Богу. Не неохотная капитуляция, не просто когда позволяешь, чтобы тебя сбила и переехала неумолимая машина под названием Судьба, а радостная покорность любящего Возлюбленному, экстатическое блаженство переполненности, слияния с Ним, до полной потери себя. Для великих суфиев XII в. и позже, так же, как и для многих христианских мистиков того же периода, эта аналогия — поразительное сходство между человеческой любовью и растворением в Боге — больше, нежели просто аналогия. Она окрашивает всю духовную жизнь суфиев, и благодаря ей появилась лучшая в мире мистическая поэзия — особенно в лице Руми, великого персидского мистика. Язык суфизма эротичный, образный, обтекаемый и заставляет задуматься, как и подобает поэзии, а также полон сильного чувства. В этом он резко контрастирует с прямыми и прозаичными высказываниями буддизма. В нем есть особый незабываемый трепет и страстность, опьянение (любимое слово суфиев), присущая лишь ему радость.

Скольким суфизм обязан мистикам других великих религий, сказать трудно, но в своей основе он говорит то же, что и они. Вот несколько примеров:

Аттар (персидский поэт-мистик XII в.):

Когда мы видим, что только его Сущность существует, становится ясно, что нет ничего, кроме Него… Бог — это все, и вещи имеют только номинальную ценность; мир видимый и мир невидимый есть только Он Сам… Увидев Его лишь мельком, вы бы потеряли рассудок, а увидев Его полностью, вы бы потеряли себя.

Думаете, легко прийти к духовному знанию? Это значит, что нужно, ни много ни мало, умереть для всего остального.

Будь щедрым — отдай свою жизнь.

Если стремитесь к совершенству, ищите Единое, выбирайте Единое, будьте Единым.

Пока мы не умерли для самих себя, пока мы отождествляем себя с кем-то или чем-то, мы никогда не будем свободными.

На пути к самосовершенствованию человек не должен медлить ни секунды. Если он на мгновение перестанет работать над собой, он откатится назад.

Пребывайте внутри себя.

И Руми (персидский поэт-мистик XIII в.):

Когда я смотрел на себя, я больше себя не видел.

Отдайте вашу сладкую жизнь; что же вы можете поделать? У вас нет щита.

Я посмотрел в свое сердце. Там я увидел Его. Где еще Он мог бы быть?

Во мне есть Другой, благодаря которому эти глаза сияют.

Покиньте жизнь и мир, дабы увидеть Жизнь мира.

Когда телесная оболочка устранена, тот, кто стал свободным, воспринимает без всякого экрана, подобно Моисею, свет Луны, исходящий из собственной груди.

Здесь не существует ничто, кроме молниеносной вспышки Луны Аллаха. Это далеко за пределами всех концепций и воображения. Это Свет света света света света.

Все ваше тело станет подобно зеркалу: оно станет единым глазом и духовной субстанцией. Я не могу отличить себя от Света.

Это послание Упанишад, дзэн-буддизма и (хотя с большей осторожностью) Иоанна Рейсбрука; это опыт всех великих мистиков. Однако суфизм принадлежит исламу, естественным образом произрастает из него и сохраняет много из своего первоначального характера. Он ссылается на Коран и авторитет пророка: «Бог ближе к человеку, чем его шейная артерия». В его основе лежит мусульманская практика зикра, или поминания Бога. И его намеренное применение физических вспомогательных средств для поминания — которое ведет к духовному экстазу и иногда к трансу — типично для ислама и уникально среди религий.

Чтение вслух стихов, игра на музыкальных инструментах (знаменитое «Болеро» Равеля заимствовано у суфиев), пение, танец — это не столько полезные аксессуары, сколько радостное выражение жизни суфия, наполненной присутствием Бога. Это особенно относится к священным танцам, в которых участники встают в круг и начинают вращаться, увеличивая скорость, склоняясь или подпрыгивая, повторяя имя Аллаха; или в которых каждый участник вращается как юла.

Нам это кажется очень странной религиозной практикой. Но опять же, как и многое из того, что является отличительной чертой ислама, она работает. Суфизм, полностью непохожий на дзэн по стилю и настроению, по-своему такая же эффективная дисциплина. Обе нам дали многих истинно просветленных людей, некоторые из которых жили и в наше время. Вот что говорит один из них, алжирский шейх аль-Алави, который умер в 1934 г.:

Вы подобны миражу в пустыне, который человек, испытывающий жажду, принимает за воду; но когда он к ней подходит, то понимает, что она — ничто. И там, где он думал, что видит воду, он находит Бога. Точно так же, если вы изучите себя, то поймете, что вы — ничто, и вместо этого найдете Бога. То есть вместо себя вы найдете Бога, и от вас не останется ничего, кроме имени без формы.

Так как это истинный ислам, наивысшая степень покорности, это также, в двух словах, и является посланием всех пробужденных.

Когда человек обращается к великолепному сооружению физических наук и видит, как оно было возведено; сколько тысяч бескорыстных и моральных человеческих жизней похоронены в одном лишь его фундаменте; какое терпение и подчинение, какое подавление собственных предпочтений, какая покорность ледяным законам внешним фактам заложены в его камнях и строительном растворе; каким совершенно беспристрастным оно стоит в своем безбрежном величии, — то каким же ослепленным и презренным кажется ему каждый мелкий сентименталист, который своевольно выдувает кольца дыма и притворяется, что все решает на основе своих личных мечтаний! Стоит ли удивляться, что те, кто воспитывался в строгой школе науки, хотят выплюнуть подобного рода субъективизм?.. Клиффорд пишет: