Подскакивает в половину десятого и сразу идет в ванную, разминая затекшие ото сна на полу мышцы. Невыносимо тянет шею и где-то в районе поясницы. Душ, кофе и тусклое солнце из окна насыщают энергией, которая вылилась из нее за бесконечную ночь слезами. Ужас уступил место молчаливой решительности. Вера мрачно смотрит на кусочек шоколадки, который достала к кофе, и думает о том, что сегодня, должно быть, самый важный день в ее жизни.
Белов ждет у входа в клинику. Интересно, давно? Не позвонил, не написал. Одет в рубашку, неформальный темно-синий костюм в его стиле и белые кеды
- Готова? - спрашивает вместо приветствия.
- Расскажешь, зачем нужен был весь этот цирк перед твоим отцом, если с тех пор ты не позвонил и не написал ни разу?
Неважно, что он подумает, и как выглядят ее слова. Хуже уже не будет. Она так злится на него, что хочется стукнуть.
- Цирк, как и всегда, нужен был зрителям. А главной актрисе я приготовил подарок, он в машине. За оказанную услугу.
- Не стоило беспокоиться, мне было не сложно.
- Мне тоже.
Когда они в прошлый раз заходили в больницу, он держал ее за руку, сейчас этого не хватает. До фотографий резко становится нет дела, страх засветиться на весь интернет резко меркнет рядом с угрозой жизни. Вера смотрит на Вика и не верит, что эта неделя в его объятиях вообще была. Он так холоден и спокоен, никак не выдает то, что помнит, как целовал ее грудь, слизывал шампанское с ключиц, как шептал на ухо, что хочет ее до трясучки. Просто идет рядом, как ни в чем не бывало. Агрессивные татуировки выглядывают из-под белого манжета рубашки, мятежный дух дико контрастирует с классикой.
Почему мужчины так жестоки к ней? Стоит довериться, пустить в душу, она тут же становится ненужной. Должно быть, дело в ней самой. Радости последняя мыль не добавляет.
Как ты мог забыть!? - хочется кричать на него и бить кулаками по груди, игнорируя первое правило. Но она никогда так не поступит. Молча, идет рядом, часто моргает, прогоняя слезы. Когда они уже выльются все, бездонный колодец там у нее что ли?
Перед самым кабинетом он вдруг останавливается, поворачивается к ней, обхватывает ладонями ее лицо.
- Все будет хорошо, слышишь? Мы живем в двадцать первом веке, с ВИЧ можно дотянуть до восьмидесяти. Это давно не приговор.
Все, что он говорит - полный бред, но она кивает. Хочет услышать от него совсем другое, но делает вид, что рада и этому. Вера начинает его медленно ненавидеть за неоправданные ожидания.
Врач им улыбается, приветливо кивает. Смотрит долго сначала одну папку, потом другую. Складывает руки на столе, снимает очки и начинает говорить. Сейчас в целом мире существует только его спокойный, тихий голос.
Она не заметила, как снова оказалась в черном "Кашкае". Вик смотрит на руль, молчит. Вера тоже молчит. Сегодня вдруг выяснилось, что от этой недели не было ровным счетом никакого толка. Да, анализы на данный момент отрицательные, но ВИЧ может обнаружиться в крови в течение аж полугода, а прошло только три месяца с последнего опасного полового акта. Вера сжимается в комок, вспоминая вопрос доктора о сроках. Ответил на него Вик за нее. Ответил правильно, с раздражением в голосе. Ему будто не хотелось говорить на эту тему, но он говорил. Все верно, в последний раз с Артемом она спала три месяца назад.
Этот день должен был стать самым важным в ее жизни, а превратился в очередную ступень. Им объяснили, что пока не будет точных данных нельзя становиться донорами, беременеть, заниматься незащищенным сексом. А новых партнеров следует предупреждать о рисках. Можно подумать, в этом случае ей в принципе светит секс. Можно подумать, ей вообще когда-то захочется им снова заниматься.
На этом моменте врач пожелал удачи, сказал, что большинство зараженных на сроке в три месяца уже определяются, так что у Веры с Виком хорошие шансы. Нужно верить в лучшее. Но на учет их поставили.
Вере казалось, что она не переживет прошлую ночь. А теперь ей нужно перетерпеть еще три месяца! Да лучше бы ее пристрелили прямо сейчас. Что может быть хуже ожидания?
"Живите обычной жизнью", - сказал доктор. И еще раз перечислил все то, что ей нельзя делать. Записались на следующий прием в середине августа; Вере предстоит худшее лето в жизни. И вот они с Беловым сидят в машине, слушают скребущую тишину, от которой иглами отчаяния покалывает сердце. Зачем она к нему села? Он повел, и она пошла, потому что в шоке. Нужно уходить. Куда только? На мост сразу?
- Ты что-то говорил о подарке, - голос звучит хрипло. Вера тянет время изо всех сил, хочется как можно дольше побыть рядом с кем-то, кто знает и не отшатывается. У них с Гуглом, конечно, отличные партнерские отношения, но пусть поисковая система отдохнет от девушки хоть пару часов.
- Да, точно. - Он тянется на заднее сидение и достает чехол для ватмана, открывает, вытаскивает листы, разворачивает и показывает Вере. Она смотрит несколько секунд, ахает и закрывает рот рукой, жадно шаря глазами по большой фотографии. На ней - Вера, никаких сомнений. Раскованная, возбужденная Вера в мокрой, ставшей почти прозрачной майке. Фотография черно-белая, обрезанная и тщательно обработанная, совсем нет ощущения, что это домашняя съемка. Лица не видно. Только грудь, острые ключицы, плечи, подбородок и губы. Чувственные приоткрытые губы, которые манят, просят чтобы, их коснулись. Хотя бы пальцем.
Вера смотрит, не веря глазам. Неужели, она может быть такой красивой, соблазнительной?
- Нравится? - спрашивает Вик.
- Очень, - честно признается она.
- Я ее сделал для тебя, никто больше не увидит, обещаю. Делай с ней все, что хочешь: повесь в рамку или выброси. Она только твоя.
- А электронные варианты?
- Удалил.
- Тебе можно верить?
- Не обижай мою маму, она меня хорошо воспитывала.
- Артема она тоже воспитывала.
Кажется, его призрак всегда будет маячить между ними. На что они вообще надеялись, уединяясь в квартире Белова?
- Ты сейчас в "Салфетки"? Я подвезу.
- Нет, домой. Взяла отгул.
- Говори адрес, - он открывает навигатор в телефоне, и Вера диктует улицу и номер дома, а сердце ноет от досады, что он больше не зовет к себе, делает вид, что ничего не было. Если бы между ними был секс, она бы решила, что он получил, что хотел, и больше не нуждается в ней. Но секса не было. Она была так ужасна, что ему и не хочется? Ах да, у нее же, вероятно, ВИЧ. Косится на него, не поворачивая головы, ловит себя на мысли, что неосознанно царапает запястье. Оно так чешется, будто укусил кто-то. Скорее всего, Белов тоже знаком с продажной сволочью Гулом, и тот ему охотно выложил все, что до этого - Вере.
В его машине играет гадкий шум: несколько мужчин кричат в истерике что-то на английском, а Вик - ничего, терпит, губами шлепает, подпевая. То, что одна песня уже закончилась, а другая началась - Вера понимает только по меняющимся символам на магнитоле. Еще и названия есть у каждой, надо же.
- Спасибо за фотографию, мне очень нравится, - говорит Вера, понимая, что они скоро приедут. И разойдутся. Навсегда. Он делает музыку тише.
- Я же обещал, помнишь? Да и тебе спасибо, отец хоть немного порадуется за меня. Ему это важно. Спит и видит, чтобы я женился.
- Мои тоже ждут - не дождутся внуков. Да, вот здесь останови. Надо было им рожать еще одного ребенка, глупо делать ставки только на одного.
Вместо того чтобы высадить ее у подъезда, он паркует машину поблизости, глушит двигатель и поворачивается. Его взгляд как будто растерянный, серьезный. Нельзя было ей с ним связываться, он брат ее бывшего, очень некрасивая ситуация. Их отношения неправильные, осуждаемые обществом. Как она выглядит со стороны? Путалась с двумя братьями.
Он ей так нравится. Вчера она нашла тысячу доводов держаться от Белова подальше, а сегодня смотрит на него и понимает, что скучала. Прошлая неделя стала безумием, ласки без каких-либо договоренностей и обязательств. Легкие отношения - не ее стиль. Но всю прошлую неделю она только и жила ими, дрожала от предвкушения увидеть его вечером.
Нужно что-то сказать напоследок.
- Можно, потрогать твою татуировку на шее? Она кажется как будто объемной, - говорит неожиданно для себя. Его глаза на миг расширяются в удивлении, но он кивает. Вера, едва касаясь, проводит пальцем по тонкой надписи под правым ухом, а он наклоняет голову и трется щекой о тыльную сторону ладони, прикрывая глаза.
- Там написано "Hope. Love", - говорит ей.
- "Надежда. Любовь", да? Нужна еще "вера", Вик. Как же ты без веры?
- Хреново, - он смотрит в глаза, и она опускает свои, почему-то сильно смутившись.
Кажется, она снова задыхается. Хочется вцепиться в его плечи и прильнуть всем телом, чтобы спрятал, защитил, закутал в свой черный флаг. Но ему это не надо. Мужчины берут чужие трудности на себя только в кино, да мечтах наивных школьниц.
