Данила Врангель - БЕРТОЛЕТОВА СОЛЬ АГЕНТУРЫ ГЛУБОКОГО УКРЫТИЯ

бронетехнику. Танки "Абрамс" на Крещатике стреляют в русскоязычное население - это нам

показалось достаточно необычным явлением. Мы решили, что это нарушение паритетного

договора и предприняли ответные, и подчеркну - абсолютно адекватные меры. Группировка

"Абрамс" уничтожена.

- Где она базировалась?

- На Софиевской площади.

- Мда... Собор хоть цел?

- Кирпичик не упал.

- А памятник?

- У нас применялось высокоточное оружие. Не пострадал ни один человек из гражданского

населения. Мусора, правда, много осталось.

- Генерал, шестнадцать сбитых самолётов какое имеют отношение к Подолу?

- Прямое. Авиация альянса пыталась уничтожить группу наших штурмовиков.

- Да, логично. Хотя достаточно двойственно. На Балканах идёт реальная война, а в Киеве, вроде

бы де-юре мир.

- Положение де-факто, как вы видите, имеет отличия.

- Да, генерал. Имеет. Хорошо, оставим дело как есть. Насколько я понял, у нашей авиации

потерь нет?

- Потерь нет.

- Подумайте, как наш отряд МиГ-37 перебросить из Прилук на Балканы. Срок аренды базы в

Прилуках скоро заканчивается, а что впереди - не совсем ясно. И активизируйте действия в

районе Дубровника. Вот это и есть наша главная цель. Сербы должны вернуть себе свой статус.

У них его отобрали силой, придётся силой и возвращать. А Киев дергать, особо не стоит.

В тени густых деревьев, на побережье живописной морской лагуны, в чёрных очках, чёрных

шортах, чёрных бейсболах, глядя на морскую гладь, молча и сосредоточенно пили пиво семь

человек. Один из них, - женщина, - сказал:

- И долго мы ещё будем здесь париться? Я устала, у меня нет сил, у меня накапливается

гиперстресс, мне срочно необходим курс релаксации, я хочу домой! - Замолчала. Закурила. Ей

ответили:

- Леся, не трави душу. Не тебе одной тошно. У меня дома жена, тёща, тесть, дети; племянники, двоюродные сестры и братья; их тёщи, тести, свекрухи и свёкры; мать и отец; и все меня ждут, а

я, - обрати внимание, - молчу.

- Ну и дурак.

Снова под южными деревьями повисла тишина. Жужжали мухи и пчёлы, летали толстые шмели, планировали бабочки, и лился благоуханный запах орхидей на фоне пения средиземноморских

удодов.

- Маринин, - сказал молодому парню мужчина по подпольному имени Седой. - Не трогай

женщину. У неё, как, кстати, и у меня, - кратковременная депрессия.

- Кратковременная? - приподнялась Леся. - Если это кратковременность, тогда что такое

вечность? Ты, Вова, говорил, что тебе должны позвонить, когда изготовят документы.

- Они давно готовы.

- Тогда почему мы не плывём в Киев?

- Нет команды.

- Чьей команды?

- Командира.

- Какого командира?

- У Седого зазвонил мобильный телефон.

Тот ответил:

- Я слушаю.

- Это Дубина. У вас всё в порядке?

- Нет, полковник, не всё. Поголовный депрессивно-неврастенический синдром.

- Это хорошо. Значит, вам необходима перемена образа жизни.

- Еще даже как.

- Вы её получите. Сегодня вечером, - в 19.01, в бухте Клеопатры будет сброшена капсула с

документами. Не упустите, рассортируйте, изучите, войдите в роль легенды и срочно

отплывайте в Киев. Здесь есть серьезное дело. Давай, Вова! - отключился. Седой повертел в

руках телефон, кинул его в траву. Сказал:

- Ну, Леся. Ты просила, просила... И допросилась. Завтра утром отплываем в Киев. Но не на

блины. Мы теперь все подчинённые полковника Дубины. А он парень, - как бы это сказать - тот, который умеет запрячь лошадей.

- Я не лошадь, - сказал Маринин.

- Естественно. Ты конь.

Вечером на берегу бухты Клеопатры дежурили, ожидая посылки, Седой и Маринин. Остальные

остались в лагере и готовили катер к отплытию. Маринин посмотрел на часы.

- Восемнадцать пятьдесят восемь, - сказал.

- У тебя точное время?

- Каждый день проверяю по джи-пи-эс.

- Значит, осталось три минуты. Меньше.

Молча смотрели на море. Легкий бриз шевелил волну. Вдалеке играла парочка дельфинов.

Солнце клонилось к горизонту.

- Ага, что-то летит, - сказал Седой. На горизонте показалась быстро приближающаяся точка, и

вскоре над бухтой с грохотом промчался самолёт с треугольными крыльями и летящий на

высоте десяти метров, не более. Маленький парашют стал медленно опускаться в воду.

- Саша, быстро плыви, а то утонет.

Маринин разделся и кинулся в воду. Через пять минут, тяжело дыша, выбрался на берег, держа в

руках мокрый парашют и длинную, пластмассовую капсулу.

- Уффф... - отряхнулся. - Чего они так низко летают? Как он вообще этой посылкой в бухту

попал?

- Этот не промахнётся. Я его знаю. По самолёту определил. Его собственная разработка. На

авиазаводе переделан из списанного АН-2. Поставили турбореактивный двигатель, переварили

крылья, - между прочим, по секретной технологии Патона, его внук и варить помогал, -

прогнали в трубе, воткнули японскую электронику, - хорошая рабочая лошадка получилась.

Говорят, тысяча двести идёт. А так низко - чтобы радары не засекли. Он взлетает с Кольцевой

дороги, там и садится. Самолёт в трейлер и в кусты.

- Да, хорошая летающая тачка, - задумчиво сказал Маринин, глядя на горизонт. Надо же - так

быстро и так точно.

- Это чепуха. Он, - Бруклин, по-моему, его зовут, - на спор, ночью пролетел под всеми шестью

мостами Киева! Побил рекорд Чкалова. Ночью, на радаре, под всеми мостами. Представляешь?

- Нет, не представляю. Это давно было?

- Месяц назад.

- Да? А янки?

- А что янки? Пока они тупорыло врубались в чём дело, пока докладывали по инстанции, пока

"быстро" реагировали отряды быстрого реагирования - Бруклин слинял на Кольцевую. Погрузил

самолет в трейлер, и домой. Его до сих пор ищут. У Дубины голова болит от этого Бруклина.

Башка, говорит, сбита у этого пилота. Но, Маринин, у кого она не сбита? А этот ещё и лётчик.

- Верно, Вова.

- Я бы, честно говоря, с этим водилой в одну машину не сел. Но ему фартит. Что не вытворяет -

никаких проблем. Чистый самоубийца - под всеми мостами пролететь. Там, говорят, от

детонации оглушенная рыба всплыла. А ему всё до лампочки. Нет башни - нет проблем.

Зазвонил телефон. Седой ответил:

- Я слушаю.

- Это Дубина. Так, Вова, ситуация изменилась. Морские патрули блокируют все входы. Полетите

воздухом. Бруклин вас подбросит. Мы сегодня приварим к самолёту поплавки для посадки на

воду. Утром он будет. Все ясно?

- Ммм... Полковник, может мы всё же катером?.. Оно как-то надёжнее...

- Тебе что, не понятно? Патрули! Всё, не морочь мне голову. Я перезвоню. - Кинул трубку.

- Твою лохматую бабку мать, - тихо сказал Седой. Попали. Летим с Бруклином. Ещё и садиться

придётся на воду. А парашюты он принципиально не берёт. Пойдём, Саша, я сообщу эту

радостную новость Лесе. Она хорошо знает этого летающего придурка. Вот обрадуется

предстоящей релаксации!

- Тебе не кажется, что мы похожи на идиотов?

- А может, так оно и есть?

Седой и Маринин сидели на Крещатике в подземном переходе, называемом в народе "труба".

Оба были в потрёпанной одежде. У Маринина на голове поблёскивала узорами восточная

тюбетейка, и лохматились приклеенные усы. Глаза глядели через неоптические, круглые как

пенсне, очки. В руках он держал балалайку. Седой сидел на корточках и перебирал струны

обшарпанной гитары. На голове его желтым снопом обвисала соломенная шляпа, глаза

скрывались под чёрными очками. Мохнатая борода торчала лопатой вперёд и упиралась в

гитару, мешая играть.

Они исполняли роль нищих музыкантов с юга Украины. И оба были в розыске Интерпола.

"Самый лучший способ спрятать что-либо, - это положить его на самом видном месте", -

философски говорил полковник, отправляя их в "трубу".

По поддельным документам они являлись родственниками. Седой - отец. Маринин - сын.

- Ну, поехали, нечего сидеть, - мрачно предложил Седой, и оба заунывно стали перебирать

струны. Седой владел гитарой с юности, Маринин в детстве учился в музыкальной школе по

классу балалайки. Это и определило их имидж. Музыкальный строй они более-менее держали.

- Беса ме-е-е... Беса ме мучо-о-о... - хрипло завыл Седой.

- Чёртов Дубина, - пробормотал себе под нос Моня.

Они являлись связными. К ним должен был подойти один очень серьёзный человек и передать

контактную весточку - так сказал Дубина, а Маринин - поверил. Теперь бесился и не знал, что

делать. Они торчали в "трубе " уже пятый час. Заработали кучу копеечных монеток - у Седого

оказался талант привлечения капитала завываниями, - но никакого "контакта" не было, кроме

жалостливых взглядов пожилых киевлянок бросавших в шляпу монетки по десять копеек.

В стороне от выступающих музыкантов, недалеко, возле зазывно мигающих игровых автоматов, стояли двое. Они курили сигареты, меланхолично поглядывали по сторонам, и слушали