До боли сжав фигурку в кулаке, Макар опять повернулся и сунулся в арку — словно хотел ударить камень. Рука прошла насквозь. Будто крошечные иголочки впились в кожу, побежали мурашки — от запястья к плечу. Макар медленно двинулся вперед, внимательно отмечая каждое новое ощущение. Противнее всего было, когда лицо вплотную приблизилось к стене — будто погружаешься в черную мертвую воду. Но дыхание не перехватило — только десны заныли, как от обезболивающего укола. Прошел! Есть!
Вот так. Еще полчаса назад казалось, что весь мир против, а окружающим раздали карты гораздо лучше, чем тебе, а теперь понимаешь, что, сам того не подозревая, вытащил джокер, с которым смело обыгрываются не только любые соперники-конкуренты, но и сами законы физики! Вот оно, то самое «ага!» из детства — материализовалось куском ледяного металла в кулаке.
Восторг поднялся откуда-то изнутри, захотелось прыгать, дурачиться и проверять — снова и снова — действие черепашки. Он выскочил обратно в грот через стену, закрутился на месте. Потом замер, упершись руками в колени, чуть отдышался. Вроде и не бежал — а ощущение такое, будто пару километров отмотал по школьному стадиону. Или тут просто воздух такой, «тяжелый», с пылью и еле уловимым запахом гнили?
Макар вытащил из кармана планшет и подгрузил на рабочий стол компас. Восторг восторгом, но заблудиться сейчас было бы особенно не в кассу. Потер глаза — в левом появилась резь. Песок, что ли?
Второй коридор слева. Досчитать до пяти, зажмурившись — «кто не спрятался, я не виноват», — и идти на поиски тайны. Макар чуял, что она уже близко — если не за первым поворотом, то за вторым.
Эхо догнало его за третьим.
Ххи-хи-хи-хи-и-и-и.
Макар замер на месте. Прислушался. Где-то совсем близко, за стеной, журчала вода. Больше ничего. Показалось?
Хих-ххи-и-и-и. И шелестящий звук. Будто кто-то сначала выждал, затаившись, а теперь унюхал жертву и побежал к ней, быстро-быстро перебирая... чем? Ногами? Лапами?
— Эй, кто здесь? — Макар резко обернулся, посветил фонариком в темноту.
Никого.
Хихи.
— Эй! — Он попятился к стене. Сжал черепашку так, что лапки до крови впились в ладонь. Если что, то он...
— Дзонн-н-н-н, — железные челюсти захлопнулись на ноге. Капкан настолько проржавел, что лишь крепко прищемил ступню, но не пробил насквозь прорезиненную поверхность кроссовки.
— Ч-черт! — Макар дернул ногой, пытаясь высвободиться, но это никак не удавалось. Нагнулся, положил фонарь на пол и начал быстро распускать шнурки. Черепашка мешала, но он не решался выпустить ее.
Хи-хи-хих-хи-и-и!
Макар поднял голову и тут же опрокинулся на спину, сбитый ударом когтистой лапы. Клацнули зубы. На щеке разошлась кожа — налилась кровью длинная глубокая царапина. Затылком — о стену, перед глазами выплясывают серые точки. Во рту — соленая кровь и кислый вкус страха.
Фонарь хрустнул и погас.
Гхи-хи-хи-и-и-и!
Тьма. Вместе с ней — тошнотворный запах тухлого мяса и тяжелый звериный дух. Что-то массивное ворочалось в черноте, со скрежетом водя когтями по полу.
Лежа на спине, Макар попытался отползти. Но тщетно — капкан цепко держал его за ногу.
Лягнул свободной ногой — наугад. Тварь увернулась — в темноте она чувствовала себя как дома, и никакой фонарь ей был не нужен.
Хи-и-хи-хи-хи-хи.
— Рано радуешься! — крикнул Макар, свернувшись, и, помогая руками, попытался высвободить ногу.
Когти с лязгом ударили в том месте, где он только что находился, вспыхнули крошечные звезды-искорки. Саднило щеку, адреналин разбегался по венам.
Перед глазами вспыхнули и заплясали разноцветные пятна — веселая светомузыка. Говорят, в последние мгновения вся жизнь проносится перед глазами. А тут — просто дискотека.
Макар закрылся локтями. «Думаю, это демон...» Ох, маркшейдер, как ты был прав! И отец был прав! А твоего дурного сына понесло за каким-то хреном в этот чертов лабиринт!
Он отмахнулся, сжимая черепашку в кулаке, — попал! Что-то чавкнуло, хрустнуло. Монстр захлебнулся истерическим хихиканьем и наступил Макару на грудь, задышал совсем близко...
Сквозь зажмуренные веки брызнул свет.
— Пахак, нет! Не смей!
Зубы щелкнули — Макара обдало запахом гнили, сырого мяса и темноты. Запахом самой смерти.
Чудище отодвинулось.
— Уходим! Мы уходим! Сейчас же!
Этот голос Макар узнал даже сквозь пелену горячего страха. Тем более что слышал его совсем недавно. Сегодня днем.
Он открыл глаза. Дьявол — или демон — гигантская собака? Обезьяна? С желтыми когтями на передних лапах, с грязно-серой перепутанной шерстью, кривил шею, принюхиваясь... Принюхиваясь к Кате. Она стояла рядом, подняв фонарь — тот дрожал и раскачивался, пятно света металось у нее под ногами.
Макар думал, что не может быть ничего страшнее, чем лежать и ждать, когда тебя сожрет хихикающая тварь. Оказалось, может. Что она тут делает? Следит за Макаром? Или наоборот, пришла, чтобы спасти? Но как...
— Ты! — Она вцепилась одной рукой в шерсть на загривке твари, другую, вместе с фонарем, вытянула вперед. — Какого черта ты здесь делаешь?
Злая, как фурия.
Макар попытался сесть. Вцепился в штаны, подтянул тело вперед. В спине что-то хрустело и тянуло. Не слушалось. Будто Макар сломался.
— Что тебе здесь надо?
Макар молча потянулся к кроссовке и одной рукой продолжил ее расшнуровывать.
Катя шагнула вбок, стукнула кулаком по стене. Челюсти капкана распахнулись, отпуская ногу.
— Убирайся давай! Быстро! Пока я не передумала!
— Или что? — Макар закашлялся, встал на ноги. Пошатнулся, но удержал равновесие. — Спустишь на меня эту тварь?
— Спущу! — Катя дернулась, зверь захрипел и потянул к Макару когтистую лапу, выворачиваясь из пальцев девочки. — Не-е-е-ет, не смей, Пахак!
Макар отшатнулся, шагнул — утонул спиной в стене, пальцы на руке свело судорогой.
— У тебя черепаха? Так это ты украл ее у Роберта? — Чудовище стряхнуло Катину руку и бросилось к Макару. — Беги, дурак! В стену!
Макар отпрыгнул назад. Темнота. Холодный сквозняк. Фонарик остался там, рядом с тварью и девочкой — то ли из мечты, то ли из ночного кошмара. Макар непослушными пальцами вытащил из кармана телефон, засветил вспышку. Прикинул направление и побежал, оскальзываясь на мокрых камнях — вдоль стены бежал ручей. В спину ему ударило:
— ...Не суйся, Шорохов! Это наш лабиринт, Ангурян...
И громкое хихиканье.
* * *
— Ангурян, значит. — Макар сидел за рулем и не мог заставить себя повернуть ключ зажигания. Руки будто прилипли к рулю. — Наш лабиринт. Черепашку у Роберта.
Голова ныла и гудела. В бессмысленной черноте всплывали и тонули предметы и фразы.
Капкан. Желтые когти. Черепашка. Катя. «Пахак, нельзя!»
Он помотал головой, заскрипел зубами. Надо ехать. Кому надо? И куда?
Просто. Куда-нибудь. В город. Там видно будет.
До ближайшего фонарного столба? Ты же спишь на ходу. Ты же в шоке.
— В шоке, — пробормотал Макар и криво улыбнулся дрожащими губами.
* * *
Он припарковался в начале Ворошиловского, вылез из машины и медленно побрел на мост. Встал на середине, до боли вцепился в перила и уставился на воду. Там плескалось отражение луны и разбегались разноцветными искрами огни проплывающих барж. Ветер ерошил волосы, трепал воротник, забирался ознобом под куртку.
«Простужусь», — отстраненно думал Макар. Мысль была глупая и неважная. Но другие — не получались. Рассыпались, как башня из неровных кубиков.
В бардачке надрывался телефон. Раз, другой, третий... Звонил отец. Потом перестал. Звякнула СМС.
— Наш лабиринт, — бормотал Макар. — Ангурян.
То есть Катя — сестра Роберта? Так, что ли? Смешно. Обхохочешься. Можно даже в стихах:
Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни...[1]
— Нет уж, — скривился Макар. — Никакой гибели у гробовых дверей. Не так все и плохо пока...
Надо поговорить. Поговорить и сразу расставить точки над «i». Пока их не начали расставлять обстоятельства. Отличная идея — за неимением других. Не откладывая.
Над Доном показался край розово-оранжевого солнца.
Макар вернулся к машине и медленно, сосредоточенно покатил в Нахичевань, прокручивая в голове предстоящий разговор.
Припарковался в квартале от дома Ангурянов, вытянул из бардачка телефон и, не глядя, опустил его в карман. Посмотрел в зеркало. У него теперь были разные глаза: левый за ночь позеленел и стал будто чужим. «Тортилла разноглазая». Именно что Тортилла. Прав был Цыба.
Глава девятая
Утро
Туда-сюда. Из угла в угол. До двери и обратно к окну. Как демон, когда он голоден или злится. Присесть на неразобранную кровать. Упасть носом в подушку. Сон не идет. Нет сна, нет и не будет. Какой тут сон после всего? Завтра, точнее, уже сегодня в школе, как вареная луковица, будешь сидеть, тупить и хлопать глазами. Первым уроком физика. Физичка — высушенная стерва. Любит докапываться до несделанной домашки. Вскочить. Метнуться к столу. Цапнуть учебник. Отбросить в сторону — все равно ни слова не понятно, а формулы выглядят бессмысленнее китайской азбуки. Распустить волосы — от резинки ноет затылок. Собрать в косу. И снова к окну, и обратно к двери. Из угла в угол, туда-сюда. Рассвет протискивается внутрь через неплотно задернутые шторы. Ветреный, багровый рассвет. На светлом ковре алая рассветная полоса. Кажется, это даже красиво. Можно ходить по кровавой дорожке. Туда-сюда. До двери и обратно. Распахнуть окно. Вдохнуть запах утреннего неба и сонной реки. Проглотить комок в горле. На часах без пяти шесть. Город дремлет. Ветер в трубах, редкие трели соседских будильников и кошки на помойках не в счет. Где-то по Первой линии едет мусоровоз, за ним джип — различать машины по звуку легко. Легче, чем кошек.
