(Пахмусс. С. 362–363).
Между Адамовичем и В.Ф.Ходасевичем на протяжении долгих лет существовали значительные расхождения, выливавшиеся в печатную полемику. Подробнее см.: Hagglund R. The Adamovic — Xodasevic polemics // Slavic and East European Journal. 1976. VoL20. № 3; Полемика Г.В. Адамовича и В.Ф. Ходасевича (1927–1937) / Публ. О.А.Коростелева и С.Р.Федякина // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. О статье Ходасевича по поводу «Верст» см. подробнее в примечаниях к письму 4 и далее. Рассуждение Адамовича вызвано следующим пассажем в письме Гиппиус от 8 августа: «Я хотела заметить (не говоря ничего дурного), что я до сих пор не могу решить, есть ли у Ходасевича какой-нибудь интерес к интересному, или только к неинтересному? Ведь хочется всегда решить не с кондачка, а по совести и крепко» (Пахмусс. С.361).
Ответ на следующее замечание Гиппиус в письме от 4 августа: «не могу начать свою статью даже: так захватывает меня почти каждая книжка старая Нового Пути: “Угол” Розанова — какой блеск! Не говоря о содержании, захватывает просто по языку, по его какой-то волшебной убедительности» (Пахмусс. С.361). В ответ на письмо Адамовича она писала 12 августа: «А вот Розанов… если мы будем говорить о “нравится”, об “affinite” Сходство, родство (франц.)>, то я, в конечном счете, с вами окажусь; но ведь можно иной раз и выйти из себя минут на десять; и ничего не поделаешь, говорить — и “слово” точно не слово, а живой голос, сам человек (противный — другое дело)» (Там же. С.365). И в следующем письме, 18 августа, Добавляла: «Я очень “слышу”, что вас отталкивает от Розанова. Это не те или другие его мысли (о, менее всего!), это не “пол”, не плюханье в особый дето-родительский пол… это даже не полное его “разнастыванне”, античеловеческое “рассечиванье”; это — вся сокровеннейшая материя его существа, уловимая разве по запаху и не определимая словами. Она — конгломерат всего вышеперечисленного, вплоть до “мыслей”. Она же, в иной категории может быть названа его волей» (Там же. С. 367).
Цитируемый Адамовичем «анекдот» вошел в воспоминания Гиппиус о Розанове:
Между Сологубом и Розановым близости не было. <…> Но для коренной розановской интимности все были равны. И Розанов привязался к Сологубу.
— Что это, голубчик, что это вы сидите так, ни словечка ни с кем. Что это за декадентство. Смотрю на вас — и, право, нахожу, что вы не человек, а кирпич в сюртуке!
Случилось, что в это время все молчали. Сологуб тоже помолчал, затем произнес, монотонно, холодно и явственно:
— А я нахожу, что вы грубы.
Розанов осекся. Это он-то, ласковый, нежный, — груб! И, однако, была тут и правда какая-то; пожалуй, и груб.
(Гиппиус З. Стихотворения. Живые лица. С. 318).
Имеется в виду статья «Шарль Бодлер (К шестидесятилетию со дня смерти)» (Зв. 1927. № 3. С. 138–140). Гиппиус отвечала на этот пассаж Адамовича: «Если вы Бодлера писали “с любовью”, то, какой бы он объективно или на чей-нибудь взгляд ни вышел, вам “малодушничать” не приходится. Все ведь в этом, писать “как лучше не могу”. Только редко мы это делаем» (Пахмусс. С.364).
На это суждение Гиппиус откликнулась в ответном письме, цитируя собственное стихотворение «Опрощение»:
Уверяю вас, если всему есть мера, значит, есть она и «картинности». Однако чтобы найти меру, иногда нужно сначала ее переступить. В этом смысле я положительно приветствую ваш порыв к «совлечению» (а не ввиду Осоргина или там кого). <…> Для обеднения, опрощения — совлечения, — нужна смелость, но все же оно не цель, не последнее, а лишь переход, искус. Мысль «коварносложную», поэзию «коварно-красивую» следует проучить. Но проучив — ее
опять прими, прими
………………смелую
ибо пройденное испытание
Вернуло ей одежду белую
Белизна ведь не первая простота, а вторая.
(Пахмусс. С.З63)
«Спаржей» (Адамович нередко пишет это слово со строчной буквы) друзья звали прозаика Николая Бернгардовича Фрейденштейна (1894–1943), писавшего под псевдонимом Юрий Фельзен. Его рассказ — «Опыт» (Зв. 1927. № 228, 12 июня. С. 7–8) или «Отражение» (Зв. 1926. № 201, 5 декабря. С. 7–9). Адамович не раз писал о Фельзене (см., например: Смерть и время // Русский сборник. Париж, 1946. Кн.1; Одиночество и свобода. С. 154–156, в том числе и о его общении с Мережковскими). Гиппиус писала, откликаясь на слова Адамовича: «Колю-Спаржу я раньше вас если не “отметила”, то “приветила”. Но беллетристика у него недоваренная. Возможно, что доварится» (Пахмусс. С.364). Фельзен оставил воспоминания о «воскресеньях» на парижской квартире Мережковских: Фельзен Ю. У Мережковских по воскресеньям // Даугава. 1989. № 9. С. 104–107.
О каком именно рассказе Адамовича идет речь, нам неизвестно. В то же самое время, что и Гиппиус, он писал М.Л.Кантору: «Мой рассказ — если он и будет — все равно маленький» (Письма в «Звено».,С.157). Узнав про «беллетристику» Адамовича, Гиппиус просила в письме от 12 марта: «Какова ваша? Если и только для “самоуслаждения” — мне почитать дайте, elle m’intrigue <она меня интригует (франц.)>, и обещаю относительно “внешних” держать себя так, будто не читала и не видала» (Пахмусс. С.364).
Датируется на основании того, что является ответом на письмо Гиппиус от 12 августа, а на данное письмо она отвечала 15-го. Отметим, что это письмо было особенно выделено Гиппиус в ответе от 15 августа: «Знаете, не скрою: в первый раз чувствую, что с вами можно (я могу) говорить не для вас, а и для себя тоже. Пусть вас не обижает, что "в первый раз” Ведь никакие “разы” с другими у меня так давно не наступали, что и ожидание стерлось, потерялось. <…> Это не значит, что мы пришли к согласию или даже что можем “договориться”. Я, м<ожет> б<ыть>, и сейчас во многом с вами не согласна, и вы не согласитесь с моими возражениями; но я вас слышу и (вот это-то мне и увиделось-почувствовалось “в первый раз") — вы слышите меня» (Пахмусс. С.365).
День русской культуры — ежегодный праздник русской эмиграции, приуроченный к дню рождения Пушкина (6 нюня), идея которого возникла в 1920, впервые отчасти была реализована в 1921, еще в советской России, а потом перенеслась в эмиграцию.
Жизнь или ирония (франц.).
12 августа Гиппиус писала Адамовичу: «Мне эти мои собственные шутки надоели, свой тон надоел. Ничего, в сущности, такого веселого нет…» (Пахмусс. С.363). И в письме от 15 августа, в связи с ранее состоявшимся разговором о В.В.Розанове: «Любопытно, между прочим: статья, блеском которой я недавно увлеклась (и писала вам), была, по содержанию, вернее, по теме, — необыкновенно близка к попутным мыслям вашего письма. Это о христианстве и о Евангелии, в том смысле, что, конечно, оно бы провалилось, если б Христос “хохотал” или даже радовался. Что “соблазн” печали Евангелия так велик, что вот и он, Розанов, тут же — чуть заглянул — уже соблазнился… Но это воистину “соблазн”, самый ужасный… Словом, выводы (“воля”), наоборот: защита евреев, “плоти” пожирнее, кровки покраснее, хохота погромче… и т. д., что вы легко можете вообразить. Если же это отрезать — и отрезать ваши выводы (“грубость”, вами отрицаемая, им утверждаемая), — то оценка, или просто взгляд на Евангелие, и вот такой-то взгляд на понимание христианства, у вас будет общий, — правильный, т. е. фактически (или “исторически”) верный» (Там же. С. 367–368).
Неточная цитата из стихотворения Гиппиус «Тройное» (впервые: СЗ 1927. Кн.31). В оригинале: «О Человеке. Любви. И смерти».
Гиппиус отвечала на этот пассаж: «Я невольно подумала, читая ваше письмо (невольно в голову пришло), что вы по материи или по “уклону”- типичный “христианин”. Гораздо более, чем я. (Мы не говорим о “вере”, мы сейчас о другом.) <…-> Довольно мудрствований, однако. Это я на “первый раз” пошла в столь отвлеченные “заносы”, в них нужна тоже мера. Но уж очень вы сами этим вашим “христианством” соблазнили, — даже до “греха и воздаяния”. Воздаяние — слово трудное. И о двух концах. Оно звучит как “наказание”. Только. А тут ведь что-то потруднее есть, и пострашнее слово, зато поточнее: искупление. Только оно — освобождает действительно» (Пахмусс. С.368).
О турецкой армии наиболее подробно Достоевский писал в разделе «Мы лишь наткнулись на новый факт, а ошибки не было. Две армии — две противоположности. Настоящее положение дел» и во всей первой главе октябрьского «Дневника писателя» на 1877 год. Высказываний о падении министерства в Португалии в сочинениях Достоевского нам разыскать не удалось. Возможно, речь идет о заметках в «Гражданине» (1873, 29 декабря) по поводу смены министерства в Испании («Иностранные события»).
