Но только помни, старина, кто пьёт один, в бою не крут.
Мы были вместе много дней и будем вместе до конца
Таков закон суровых дней, пока всевлавствует война.
В бою удачлив наш у-бот и бьют торпеды точно в цель.
Пока мы вместе, старина, от страха, не забьёмся в щель.
Споём же, славный экипаж. Подводник ты не одинок!
Нам вместе жить и умирать, когда тому настанет срок.
Когда в отсеки хлынет смерть, мы ей дадим такой отпор,
Ей будет проще с нами сесть за общий стол, закончив спор.
С тобой мы выпьем и не раз, когда закончим ратный труд,
Но только помни, старина, кто пьёт один, в бою не крут”.
Впрочем, эта прекрасная мелодия вдохновила на стихоплётство подобное моему, десятка два авторов. Вот и у люфтваффе ещё с 1939 года, свой неофициальный гимн, положенный на музыку этой же бретонской песни. Говорят, что сам Геринг одобрил его. Ну что же, значит у летучего борова неплохой музыкальный вкус.
- “Стой!” – окликнул нас молодой ефрейтор-альбинос и передернул затвор винтовки. Его бесцветные брови были изумлённо приподняты, а светло-голубые глаза, таращившиеся на нашу четвёрку, почти вылезали из орбит.
- “Спокойно, солдат. Опустите оружие. У меня нет времени. Я выполняю срочный приказ рейхсфюрера Гиммлера. Вот мои документы” – Фон Рей сунул под нос опешившему ефрейтору своё офицерское удостоверение и тут же спрятал его во внутренний карман кителя - “Дети транспортируются в этом вагоне? Приказано доставить их по новому назначению. Эти еврейские отпрыски ещё принесут пользу Рейху. Они будут обменяны на эшелон горючего для люфтваффе. Эта секретная информация, солдат. Так, что смотри у меня!” – Клаус покачал перед влажным ефрейторским носом массивным кулаком, затянутым в чёрную лайковую перчатку. После чего капитан цур зее стянул её с руки и, сунув два толстых пальца в рот, лихо по-мальчишески свистнул. Из-за поворота насыпи показался, по-ветерански кашляя и постанывая на ухабах, древний грузовичок. За рулём сидел обходчик Мюсле собственной персоной. Старика я успел окончательно втянуть в это дело, заявившись к нему в дом, после разговора с фон Реем. Тот не слишком артачился, резонно решив, что после истории со спасением девочки ему терять уже нечего. Семь бед…и так далее.
Я не без труда отодвинул двери вагона, впуская внутрь свежий воздух. В ноздри ударил тяжёлый запах человеческих нечистот, перебиваемый сладковатым смрадом тления. Кто-то заскулил по-щенячьи в тёмной глубине. Мы с Шульцом поднялись в вагон и принялись выуживать из груд тряпья и неподвижных тел, ещё живых, но вялых и не сопротивляющихся малышей. Таких набралось всего двенадцать человек. В основном мальчиков. Детям на вид было от пяти до двенадцати лет. Они были сильно истощены и легки, словно тряпичные куклы. Всех живых мы быстро переправили в грузовик, уложив на дно маленького кузова, благо сидеть и уж тем более стоять они были не в состоянии. Неожиданно заартачился, пришедший в себя охранник-ефрейтор. Солдат собрался бежать к начальству, чтобы доложить о происходящих в зоне его ответственности странностях. Прус в два прыжка нагнал ефрейтора и лихо, с маху врезал ему со спины кулаком под основание черепа. Тот мгновенно перейдя в бессознательное состояние, всхлипнув, покатился под откос насыпи. Фон Рей, не мешкая забрался в кабину к Мюсле, а мы вдвоём с Шульцом запрыгнули в кузов. Прус от поездки отказался.
– “Я своё дело сделал. Не хватало ещё мне, ненасытной морской акуле вроде паломника притащится к святым девам на покаяние” – с кривой ухмылкой заявил он.
Старичок Рено застонал и, откашлявшись, повёз нашу компанию прочь от места свершившегося преступления.
Пожилой железный француз не подвёл и благополучно дотряс нас до места. Через двадцать минут мы были уже у массивных ворот женского монастыря. Мы вчетвером благоразумно решили не пугать монахинь своим бравым видом и, выбравшись из машины, спрятались за углом здания. Мюсле просигналил, ворота тихо, без скрипа отворились и впустили грузовик со всем содержимым внутрь.
“Странное совпадение” - подумалось мне – “Помнится, наша маленькая беглянка обмолвилась, что жила с матерью и погибшим отцом на улице Пресвятой Катерины, как она смешно произнесла Какилины. Вот теперь её спасают монахини монастыря той же святой. Не иначе у крохи появилась своя небесная покровительница”.
Через четверть часа машина выехала обратно, и мы отправились назад к своему эшелону и вполне ожидаемым проблемам. Что же, наши дурные предчувствия вполне оправдались. Издалека мы заметили какую-то суету у нашего состава. На станции мы спешились и, оставив Мюсле ожидать свои беды, пошли на встречу собственным. У нашего вагона стояло около десятка солдат. Их предводители, веснушчатый оберштурмфюрер и давешний знакомец Тирпиц, наседали на препятствующего им подняться в вагон часового. Наше появление расставило все точки над i. Юный обер повернул к нам своё пунцовое от праведного гнева лицо и заблажил:
“Это измена! Пособничество врагу! Злостный саботаж приказа рейхсфюрера! Вы все безумные алкоголики, господа моряки! Трибунал, расстрел перед строем, вот, что вас ждёт!”
Обершарфюрер Альфред Тирпиц стоял поодаль, поигрывая пистолетом. На его бледной физиономии блуждала зловеще-удовлетворённая ухмылка. Мол, я же был прав, когда с первого взгляда раскусил этих свинячих либералов. Он изредка бросал на нас испепеляющие взгляды, ожидая приглашения к действию. Однако со стороны его командира никаких указаний по-нашему поводу не последовало. Выпустив пар, он обратился к своему заместителю: “Вот, что, Альфред! Сейчас же необходимо допросить этого француза-обходчика. Как сообщил ефрейтор Грубер, он был с этими изменниками, в качестве шофёра грузовика и активно участвовал в хищении нашего груза.
– “Я уже распорядился, господин оберштурмфюрер. Обходчика ведут сюда, для очной ставки с этими золочёными павлинами” – махнул люгером в нашу сторону оберфельдфебель. И правда, из-за последнего вагона, со стороны станции показалась крупная фигура Мюсле в сопровождении двух солдат. Тирпиц шагнул навстречу французу и, не говоря ни слова, нанёс ему ошеломляющий удар в лоб, используя в качестве кастета рукоятку любимого пистолета. Обходчик пошатнулся, но остался стоять на ногах с разбитым, заливаемым кровью, лицом.
- “Кто именно из этих ряженых господ подбил тебя на этот идиотский подвиг?” Отвечай, старая гальская свинья!” – нарочито спокойно осведомился эсэсовец и вдруг коротким, сильным тычком сунул пистолетное дуло между ног старика. Тот охнул и грузно опустился на колени, инстинктивно прикрывая обеими руками место удара. - “Такова твоя благодарность за то, что в сороковом году тебя не выкинули с исконно немецкой земли, скотина?!” – Тирпиц подошвой ботика толкнул старика в бок и тот повалился на гравий насыпи.
- “Вас никто не назначал следователем Гестапо, фельдфебель. Прекратите этот садистский произвол, я требую это, как старший по званию!”, - выдал свой возмущённый командирский рык фон Рей - ”а вы, обер-лейтенант, уймите, наконец, своего подчинённого. Вы задержали и обвиняете, чёрт знает в чём, заслуженных боевых офицеров Кригсмарине. Я вынужден вас предупредить, что являюсь доверенным лицом гросс-адмирала Дёница. Не думаю, что в этот напряжённый для западного фронта момент рейхсфюреру Гиммлеру очень нужны разбирательства с командующим военно-морских сил Рейха. Вы кем себя возомнили лейтенант? Вы уверены, что создав конфликт на высшем уровне, останетесь безнаказанным и не загремите на восточный фронт в качестве рядового? В ваших же интересах не раздувать эту историю, а просто забыть о ней. Слышите, забыть! Есть множество вещей, находящихся вне пределов вашей компетенции и я не собираюсь вам объяснять мотивы своих поступков. Скажу одно. Всё, что было сделано, было сделано на пользу Германии. Это всё, что вам следует знать. Отпустите обходчика, это мой человек. Недостачу вашего спецгруза спишите на естественные потери. Я надеюсь, вы меня поняли?”
Физиономия юного начальника лагерного эшелона из пунцовой стала понемногу приобретать нормальный оттенок. Лишь оттопыренные под фуражкой мальчишеские уши продолжали пламенеть красным.
- “Вы намекаете, господин капитан цур зее, что сказали ефрейтору Груберу правду и эти евреи действительно будут обменены на горючее. Но почему вы не оповестили меня? Впрочем, понимаю, видимо у вас не было для этого времени” – демонстрируя внезапно наступающее взаимопонимание, покачал головой оберштурмфюрер. Однако оберфельдфебель Тирпиц к такому мирному разрешению конфликта, похоже, готов не был. Он злобно сплюнул себе под ноги и шагнул к своему начальнику
- “Какого дьявола, Людвиг?! Ты что не видишь? Этот морской дед разводит тебя, как чиндлер новичка на ипподроме!” – возмущённо заявил он. Веснушчатый Людвиг схватил своего подчинённого за рукав пятнистого бушлата и, не скрывая раздражения, зашипел сквозь зубы:
