Я не сказал бы, что у меня много одежды, но там моя обувь. Мои кроссовки, сделанные под стиль Черепашек-ниндзя. Они мне нравятся. Их мне купила Шелли. Но Дью — мой брат, который живет тут, сказал, что это не Шелли, а Штат, я понятия не имею, кто это или что это.
Я все время думаю, вдруг Шелли заберет меня туда, в этот Штат. Мне не нравится эта идея. Потому что слово Стейт (прим. перев. так с англ. читается слово Штат) похоже по звучанию на слово Стейдж. В детском садике, куда я хожу, есть мальчик — Адам Стейдж — он не очень хороший, относится ко мне плохо. Адам говорит, что я, как девчонка, и что я отвратительно пахну сигаретами.
Моя мама курит дома сигареты. Они ужасно пахнут.
Она в принципе ничего, моя мама, даже была хорошей, но...
Я с трудом сглатываю комок, образовавшийся в горле.
Поднимаю глаза на подъездную дорожку, просто сейчас я хочу жить у Шелли.
Мне не нравится дома. Раньше нравилось, но… теперь нет.
Я поднимаю руку ко рту и хочу пососать большой палец, просто мне надо, очень надо успокоиться. Но нет, я не делаю этого… Моя учительница, мисс Лэндри, говорит, что мне пора заканчивать делать это, или же я буду выглядеть, словно маленький мальчик. А я уже не такой.
Я больше не хочу быть ребенком.
Взрослые не хотят маленьких детей. Поэтому только Господь любит маленьких. Потому что больше некому нас любить. Мы одиноки.
Закусив губу, я продолжаю смотреть на мусорный пакет со своими вещами.
В последний раз, когда Шелли приходила навестить меня, она подарила мне рюкзак. Но я оставил его у мисс Лэндри в классе, в моем шкафчике. Я забыл его.
Поэтому сейчас со мной этот большой пакет, но знаете, он даже лучше, потому что он большой и вместительный.
Мой рот переполняется слюной, мне становится жарко. Мое лицо горит, глаза слезятся, а горло першит. Мне так больно.
Я хочу, чтобы Шелли пришла и забрала меня.
Мне не нравится быть здесь, ждать ее на улице.
Я слышу лай соседской собаки из своей конуры. Она совсем не милая и ласковая собака. Она злая.
Но я все равно хочу собаку. Иногда я мечтаю, что у меня будет собака, и тогда я бы мог за ней ухаживать, кормить.
Я оглядываюсь и смотрю через плечо на входную дверь.
Вчера случилось кое-что… Когда я заходил в дом, я споткнулся и упал. Я не был внимателен. Поэтому мамочка сильно на меня кричала. Она выглядела такой злой, что мне было страшно.
Она была похожа на тролля, который жил под мостом, когда три козлика Граф хотели перейти его. Этот тролль был такой же злой, как и мамочка.
Я вижу свет фар, подъезжающей по дорожке к дому, машины. Я знаю, что я просто маленький неудачник и у меня, как говорит мамочка: «ничего и никогда не получается». Я не хочу плакать, но слезы подступают к горлу. Я немного напуган. Когда Шелли приходит ко мне, я иногда хочу плакать, но я взрослый, а не ребенок. Взрослые не любят детей, помните? Но иногда, я даже забываю, что скучал по ней, пока она не появляется на пороге, тогда я плачу...
Визг тормозов… Ослепительный свет фар... Машина с диким шумом останавливается передо мной, я напуган, хочу убежать. Она рассердится, она будет кричать. Нет! Я не хочу этого! Я не могу огорчить Шелли! Я никогда не видел ее злой.
Мне нравятся ее волосы. Они светлые и мягкие, словно перышко, она говорит, что этот цвет называется «серебристый блондин». Ну, так она говорит. Но мне без разницы.
Она открывает дверь, выходит из машины и направляется ко мне. Вечером из-за света фар она похожа на большую темную, пугающую фигуру. Мне страшно, я не дышу. Она идет быстро. Она приближается. Но не бьет и не кричит, ее руки мягко и нежно обнимают меня.
— Ты знаешь, как я скучала по тебе вчера, маленький разбойник? Вчера я была занята, но потом подумала, а почему бы мне не пойти и не проведать сегодня Лукаса, и вот я тут! Она подхватывает меня и начинает раскручивать, я радостно смеюсь, крепко ее обняв.
— Ты пахнешь картошкой фри! Ты ел фри? — аккуратно интересуется она.
Я едва заметно улыбаюсь.
— Да, мамочка готовила вечером.
Мой голос опускается до тихого шепота, потому что сейчас я уеду. Мне не надо больше называть ее мамочкой, таково правило.
— Я тоже очень люблю фри! — она берет меня ласково за руку и ведет к машине. — Стой, а где твоя автомобильная подушка?
— Автомобильная подушка? — я оборачиваюсь.
— У вас есть она или нет, молодой человек? — говорит она улыбаясь.
— Я не знаю.
— Ну, это ничего. Мы что-нибудь придумаем завтра. А сейчас, почему бы тебе не сесть рядом с Ларри.
Я крепко обнимаю ее за шею, когда она нагибается и аккуратно усаживает меня на заднее сидение рядом с большим плюшевым медведем Ларри.
— Сегодня вы с Ларри поедете в гости к одной милой леди. Она очень любит печь кексы и спит с забавными маленькими бигуди в волосах. Она очень милая и добрая, как настоящая бабушка.
Шелли нежно треплет меня по волосам и садится вперед.
Я начинаю судорожно хватать ртом воздух, словно рыба, выброшенная на сушу. Вдох… Вдох… Вдох…
Она выезжает с подъездной дорожки и сворачивает на дорогу, когда понимает, что со мной что-то не так.
— Лукас, что случилось?!
Я начинаю истерически плакать. Всхлипываю, пытаюсь поймать ртом воздух и не могу остановиться.
У меня сильная истерика. Я не могу прекратить плакать.
— Держись, держись, малыш! Дай мне припарковаться, держись! Секунду. Хорошо. Все хорошо.
Я закрываю лицо руками.
Шелли рядом. Я чувствую, как она гладит меня по голове, расстегивает ремень безопасности, садится рядом, прижимая к себе. Я плачу, словно глупый маленький ребенок. Все вокруг кружится, словно я на карусели. Я не могу сойти… страх поглощает…
— Что такое, мой родной. Поговори с Шелли.
Я начинаю рыдать еще сильнее.
Я не могу произнести ни слова. Такое ощущение, что вокруг нет воздуха, я не могу вдохнуть и что-либо сказать.
— Никто меня не любит! Никому я не нужен! Только тебе! — я крепко обнимаю ее своими маленькими ручонками и прижимаюсь к ее груди. — Шелли, пожалуйста, будь моей мамочкой? Я так тебя люблю, Шелли. Будь моей мамочкой! Пожалуйста, мне больше ничего не надо, просто будь моей мамочкой!!! Я буду самым лучшим мальчиком на свете, пожалуйста, не бросай меня!
***
Леа
Я крепко прижимаю его к себе в попытке успокоить и создать комфорт, безмолвные слезы стекают по его щекам, он молча плачет, но я чувствую крик в его душе! Он даже не всхлипывает, это просто слезы.
Его синяки на ребрах выглядят болезненно темного цвета и сильно опухшими под марлевой повязкой. Скорее всего, это больно до слез.
В течение долгого времени я шепчу ему: «все хорошо, все хорошо», хотя понимаю, этого недостаточно. Мое горло перехвачено подступающими рыданиями, его стягивает, словно удавкой, настолько сильно, что я не могу сделать вдох. Даже тогда, когда очень хочу спросить, кто такая эта Шелли… Кто она?
Изо всех сил я стараюсь держаться и сохранить мысли и чувства на потом, когда он придет в более адекватное состояние. Я продолжаю шептать успокаивающие слова, поглаживать его и, наконец, мне кажется, он заснул, а может просто отключился.
Я хочу отвести его в ванну, потому что мне кажется, ему бы пошло на пользу немного освежиться, но я не смогу доставить его туда. Я даже не смогу его поставить под душ, поэтому я намочила несколько полотенец и вытираю кровь с нескольких мелких порезов. Я даже не порываюсь снять с него брюки или как-то его потревожить, потому просто немного обтираю его грудь, руки и лицо.
Он приподнимается, но я рукой обратно укладываю его на пол. Накрываю его одеялами, но он продолжает дрожать и прерывисто дышать.
— Я так хочу остаться, — срывается нечетким стоном с его губ. — Можно мне остаться?
— Конечно, ты можешь, не волнуйся. Ты можешь остаться так долго, как тебе хочется.
Я правда начинаю волноваться, что он до сих пор не приходит в себя. Мне нужно позвонить врачу. Я достаю телефон и набираю номер Рэймонда.
— Мне кажется, ему нужен доктор, — говорю я тихо.
— Ты проверила его зрачки? — спрашивает Рэймонд.
— Нет. А зачем? Почему я не могу вызвать доктора? Он чего-то опасается? Чего он боится?
У меня возникает острое желание рассказать Рэймонду все о человеке, который находится рядом со мной. Выяснить, что знает о нем Рэймонд. Что скрывает этот человек. Что послужило причиной такого его состояния? Кто заботился о нем в течение долгих десяти лет? И почему, мать вашу, он так боится докторов?
Он снова начинает шептать имя Шелли. Я крепче обнимаю его, прижимая к себе, потому что он — мой, мое сердце, душа, воздух. Я не могу смотреть на его боль, на его дрожь и безмолвные слезы, но то, что он произносит чужое женское имя, ранит мое сердце.
— Пожалуйста, не покидай меня, Шелли, пожалуйста.
— Прости меня, Эдгар. Я тут, малыш, я не уйду.
— Люк, — он хмурится. — Мое имя Люк, — шепчет он более четко.
