— С Рождеством, семья. Вот и я!
Я увидела отца и мачеху Мэтта у окна от пола до потолка, из которого открывался вид на большой задний двор и сверкающий бассейн. Его отец был в темном костюме и при галстуке. Его мачеха была в бежевой юбке-карандаше, белой блузке и светящихся жемчужных украшениях. Она была полной противоположностью Алеты: светловолосая, с безупречной стрижкой «боб» и упругой кожей, подтянутой хирургическим путем.
Его отец выглядел безупречно, как человек, проводящий перед зеркалом не так уж и мало времени, но его улыбка была искренней, как и у Мэтта. С дивана поднялся человек, в котором я безошибочно узнала Александра. Он был в белом костюме, розовой рубашке, но без галстука. Три верхние пуговицы были расстегнуты, демонстрируя загорелую кожу на безволосой груди. Волосы у него были светлее, чем у Мэтта, и казались пластмассовыми из-за геля.
Александр приблизился к Мэтту за три широких шага.
— Мэтт здесь, и опоздал, как и всегда, — произнес он радостно. Забрав бутылку из руки Мэтта, он стал изучать ее. — И, взгляните-ка, он притащил нам бутылку шампанского для бедных. Как я и говорил, а? Может, с ним можно будет приготовить свинину.
Он серьезно? Божечки мои.
Желудок свело, а сердце упало при мысли, что Алета дала Маттиасу бутылку, и он, зная, как на нее отреагируют его родные, не осмелился сказать об этом ни Алете… ни мне. Должно быть, именно поэтому он выдернул ее у меня из рук в последнюю секунду.
Игнорируя брата, он отступил в сторону и поднял мою руку.
— Все, это Грейс.
Я смущенно помахала, после чего ко мне подошла мачеха Мэтта.
— Здравствуй, дорогуша. Я Регина.
Пока я пожимала ее руку, отец Мэтта подошел к нему и безмолвно обнял, после чего обратил свое внимание на меня.
— Здравствуй, Грейс, рад познакомиться с тобой. Наслышан о тебе и твоей музыке.
Я сглотнула, заинтересованная тем, что же он слышал.
— Благодарю, сэр. Приятно познакомиться.
— Прошу, зови меня Чарльз.
Меня пронзило желание спросить: «Как насчет Чарли?», и я нервно рассмеялась.
— Хорошо, Чарльз.
Александр стоял позади, и вскоре я увидела черноволосую женщину, вошедшую в гостиную с другой стороны. Она была красивой, такой тип обычно называют «соседка». Длинные гладкие волосы с вьющими концами. Огромные карие глаза, кажущиеся удивительно теплыми. Я улыбнулась, когда она подошла ближе, но затем заметила ее широкую фальшивую ухмылку с намеком на злорадство. Ее движения были по-кошачьи грациозными, и она подкралась к нам.
— Маттиас. — В ее голосе слышалась высокомерность.
— Привет, Моника. Это Грейс.
Ее жуткая вымученная ухмылка вернулась, как только она окинула взглядом мои ботинки, а затем и лицо. Я протянула руку для рукопожатия, но она так и повисла в воздухе. Наконец, Моника пожала ее.
— Приятно познакомиться. Ты как раз в его вкусе.
— Э-м-м-м…
Моника снова посмотрела на Мэтта.
— Она говорит?
— Дети, давайте переместимся в обеденный зал, — вмешался Чарльз. Я была ему за это благодарна.
Мы вшестером устроились за огромным, блестящим черным столом, сервированным серебряными приборами и хрустальными бокалами для шампанского. Мы с Мэттом сели напротив Александра и Моники, а Регина и Чарльз заняли противоположные места на разных концах стола. Наина была расторопной и грациозной, летая по комнате туда-сюда, чтобы накрыть его.
Чарльз отметил, что еда приготовлена поваром Майклом Мэсоном. Я наклонилась к Мэтту, чтобы прошептать:
— Кто он такой?
— Кому какая разница? — ответил Мэтт громко, но никто не подал виду, что услышал.
Регина и Моника завели разговор о каком-то дизайнере, работающем над свадебным платьем Моники, пока Чарльз, бубня, рассказывал Александру о последних переговорах в фирме о контракте. Они буквально игнорировали нас большую часть обеда, и меня это устраивало. Когда был подан десерт, а Моника и Александр выпили по несколько бокалов шампанского, они обратили свое безраздельное внимание на нас.
— Итак, ты играешь на виолончели? — спросил Александр.
— Да.
— О-о, — тон у Моники был такой, словно она обладала информацией. — Ты виолончелистка?
— Да, — повторила я, и увидела на лице Мэтта выражение обеспокоенности. Он уставился на Монику, пытаясь понять ее интонацию.
Ее приторная улыбка и фальшивый смех вызвали у меня леденящую дрожь. Она смотрела на Александра, но показывала на меня.
— Та самая? — Она стрельнула взглядом в отца Мэтта. — Та самая, которую вы выручали, Чарльз?
— Прошу прощения? Эм… выручали? Я понятия не имею, о чем вы, — сказала я, едва повышая голос чуть выше шепота. Кто эта слабая, глупая девчонка, которой я стала в присутствии этих людей?
— Ни о чем. Это не тот разговор, который ведут за обедом, Моника. — Мэтт был почти на грани.
Я отодвинула свой стул от стола.
— Уборная? — задала я вопрос, не обращаясь ни к кому конкретно, ожидая помощи хоть от кого-нибудь.
— Вперед по коридору, вторая дверь справа, — ответила Регина.
Встав, я покачнулась, опьяневшая от шампанского. Мэтт поднялся, но я быстро проскользнула мимо него и пошла по коридору. Я слышала его шаги позади. Зайдя в ванную комнату, я попыталась закрыть дверь, но Мэтт помешал, вставив в проем свой большой ботинок со стальным мыском.
— Постой. Впусти меня.
— Нет, — огрызнулась я.
— Грейс, я серьезно. Впусти меня… пожалуйста.
Глаза заволокло слезами и, опустив взгляд в пол, я наконец отпустила дверь, впуская Мэтта внутрь. Он приподнял мой подбородок. В его глазах полыхал огонь, словно ром объяло пламенем.
— Послушай меня. Я занял немного денег у отца, чтобы помочь тебе вернуть виолончель. Я не хотел вдаваться в детали, потому что знал, что он не поймет твоих обстоятельств. Они даже не заслуживают их знать. Ты хорошая, добрая и искренняя, и тебе не нужно, чтобы эти люди говорили тебе это. Позволь им думать худшее. Позволь Монике вываливать ее осуждающую херню. Пускай Александр думает, что мы использовали деньги на твой пятый аборт. Пускай они все катятся к чертям. Мне плевать, и тебе должно быть тоже. Они никогда не будут довольны жизнью, сколько бы денег у них ни было, ведь они всегда будут хотеть больше. Сейчас же они хотят нас лишить толики достоинства, потому что у нас есть то, чего нет у них.
Я шмыгнула.
— Чего же?
— Этого. — Он наклонился и медленно и нежно поцеловал меня.
Когда он отстранился, то двинулся на другую сторону ванной комнаты, открыл шкафчик над раковиной и потянулся настолько высоко, насколько мог.
— Есть! Наина никогда не подводит. — Это была бутылка текилы. Он открутил крышку и сделал глоток. — Я за рулем, но ты развлекайся. Она поможет стать нечувствительной к боли от времяпрепровождения с моей семьей.
После трех больших глотков я почувствовала, как к лицу подступил жар. От текилы я мгновенно стала розовощекой и пьяной.
— Я готова.
Он взъерошил мои волосы.
— Так-то лучше. Теперь у тебя идеальный вид только что оттраханной. Давай заставим их ерзать.
Когда мы вернулись, все были в гостиной, стояли у блестящего рояля. Увидев нас, Моника выразила удивление. Пока я обмахивала себя, Александр, казалось, завидовал, а Чарльзу и Регине, судя по всему, было любопытно.
— Долго вас не было, — сказал Александр.
Пройдя мимо него, я пробормотала:
— Ага. Мэтт не теряет времени.
Усевшись на скамейку перед роялем, я в последний раз демонстративно обмахнулась руками, после чего разместила их на клавишах.
— Могу я сыграть вам что-нибудь?
— Это было бы замечательно, Грейс, — ответил Чарльз.
Текила проносилась по моим венам, расслабляя напряженные мышцы тела. Я приступила к игре, сначала не торопясь, давая мелодии литься. Затем музыка начала ускоряться, набирать обороты и громкость, извлекая всевозможные эмоции и выводя их на поверхность, словно то был духовный опыт. Так и хотелось закричать: «Могу я услышать ‘Аминь’?». Я закрыла глаза и играла на протяжении пяти минут, не упустив ни единой ноты.
Когда я закончила играть, наступила тишина. Волнуясь, я не сразу открыла глаза, и нервозность ушла, только когда я услышала аплодисменты. Сначала я посмотрела на сияющего Чарльза.
— Это было фантастически, Грейс. Кто это был, Бах?
— Pink Floyd. «Comfortably numb» (Прим. пер.: «Приятное оцепенение»), — улыбнулась я.
— Ну, это в любом случае было прекрасно, — сказала Регина.
— Спасибо. — Я встала и заметила, что Моника стояла рядом с Мэттом и не сводила с него глаз. Мэтт этого не замечал, потому что глядел на меня и, полный гордости, улыбался широкой, подбадривающей и сияющей улыбкой в миллион мегаватт.
Пока я шла к нему, он подставил пальцы к лицу, делая вид, что они — воображаемая камера, и он делает несколько снимков, одними губами проговаривая: «Ты охерительно красивая».
Моника все это видела, но что было лучше всего, так это то, что Мэтту было все равно, видела она что-то или нет. Я не была уверена, существует ли она для Мэтта вообще. Как только я подошла к нему, Александр ударил Мэтта по спине.
