руки к потолку с таким видом, как будто только потолок мог её понять и посочувствовать. – С кем связалась! С девчонкой, Облаком, мазилкой и жабой! Нет, пора из меня сварить бульон! Давно пора!
Жаба Розитта закашляла, заскрипела на руках у Лоскутика:
– Кхи… Кри… Пхи… Трр… Фрр… Ква…
– Она говорит, – объяснила Лоскутик, – что никто ничего не знает. Летучие мыши всё забыли, потому что слишком долго висели вниз головой. Ночной Философ его видел.
Облако превратилось в занавеску и висело на окне. Но потом принесли лампу, и он больше ничего не мог разглядеть.
На окно сел чёрный голубь. Чёрный, как ворон. От его лап на подоконнике остались чёрные крестики.
– Это не мой голубь! Кыш! Пошёл! – завопила Барбацуца.
– Это голубь Сажи! – воскликнула Лоскутик.
И правда, под окном стоял Сажа.
Можно было подумать, что Барбацуца от ярости тут же разорвётся на тысячу кусков.
– Я всё думала, чего же мне не хватает! Теперь я знаю. Трубочиста! Именно трубочиста! Нет, пора меня провернуть сквозь мясорубку и наделать из меня котлет!
– Можно я его позову? – взмолилась Лоскутик.
– Зови его, зови! – Барбацуца с мрачным видом скрестила на груди руки. – Мне уже всё равно. Пусть сюда идут жабы, художники, жулики, пожарные, сороконожки и трубочисты. Не обращайте на меня внимания, прошу вас. Я просто начинка для пирогов, не более того.
Сажа вошёл в комнату. Он был похож на скелет, к тому же выкрашенный чёрной краской. От ветерка, влетевшего в окно, он покачнулся.
– Ну что? Что-нибудь знаешь? – нетерпеливо спросила Лоскутик.
– Я пять дней сидел в трубе, – еле слышно сказал Сажа. – Я думал, уже навсегда пришла ночь. Я почти поверил в это. А кормил меня мой голубь. Воровал крошки на кухне.
– Вот тебе, вот! – Барбацуца с такой силой заехала самой себе по лбу, что на лбу тут же вздулась здоровенная шишка. – Связалась с девчонкой, плесенью, мазилкой и жабой! Тьфу! – Она со злобой посмотрела в сторону жабы Розитты. – Теперь ещё корми голодных трубочистов!
Барбацуца бегом бросилась на кухню и через минуту вернулась с целым блюдом поджаристых пирожков.
– Ешь, сейчас же ешь! – зарычала она.
– А Облако? Ты ничего не знаешь о нём? – с тоской спросила Лоскутик.
– Разве я не сказал? – Сажа печально посмотрел на Лоскутика. – Они накрыли его стеклянным колпаком… А потом они сказали: «Мы тебя заморозим!»
Жаба Розитта подняла голову и с отчаянием квакнула. Из глаз её выкатились две прозрачные зелёные слезы.
Вермильон в отчаянии отвернулся.
– Всё пропало… – прошептала Лоскутик. – Больше я его никогда не увижу, моё Облако…
В комнате наступило молчание. Так молчат лю-ди, когда приходит большое горе и когда ни один не знает, чем утешить другого.
– А я знаю! – вдруг закричала Барбацуца. – Как же я сразу не догадалась? Почему стража у погреба? Почему пушки? Почему никого даже близко не подпускают? Значит, оно там, это ваше сокровище!
– А там нет трубы? Хоть самой узкой? – наивно спросил Сажа. Он всё вертел в руке пирожок, так и не надкусив его.
– Скажешь тоже, обгорелая ты спичка! – презрительно фыркнула Барбацуца. – Если труба, так должна быть печка. А какие в леднике печки?
– А может быть, всё-таки можно как-нибудь?.. – с отчаянием сказала Лоскутик.
– Никаких как-нибудь! – резко ответила Барбацуца. – Туда никого не пускают. Ясно?
– А если вы попробуете?
– И пробовать не буду!
– Но…
– И не проси! – отрезала Барбацуца. – Говорят тебе, ничего сделать нельзя! Об этом Облаке надо забыть.
Глава 22
Может ли король есть манную кашу, сваренную на воде?
На кухне было жарко, как в аду.
Лица у поваров были ярко-малиновые, у пова-рих – красные, у поварят – розовые.
Только Лоскутик была зеленовато-бледной.
Барбацуца в первый раз взяла её с собой во дворец.
Лоскутик со страхом смотрела на огромную плиту. Плита шипела и пыхтела, как дракон, у которого вместо голов были кипящие кастрюли и брызжущие жиром сковороды.
Король готовился к пиру.
– Мы будем сегодня праздновать, – объявил король своим придворным, – но праздновать неизвестно что. То есть я-то, конечно, знаю, что именно, но вам это знать совсем не обязательно. Мы будем сегодня пить вино за что-то и радоваться чему-то. А кто не захочет радоваться вместе с нами, прямиком отправится в тюрьму.
Итак, в духовке вздыхали воздушные пироги, подрумянивались надетые на вертелы бесчисленные индейки и утки, что-то очень интересное нашёптывал шоколадный торт. Коричневые пузыри вздувались и лопались. Из каждого лопнувшего пузыря вылетало сразу, по крайней мере, пятнадцать прекраснейших ароматов.
Поэтому нет ничего удивительного, что на крышах всех городских домов сидели драные коты и кошки, повернув чуткие носы в сторону королевской кухни. Они жмурились и облизывались.
– Дорогая Барбацуца! – сказал главный повар, на цыпочках подходя к ней. – И всё-таки самое главное блюдо должны приготовить именно вы. Вы должны сварить вашу божественную манную кашу. Для этого уже привезли пять бидонов молока.
Барбацуца заглянула во все пять бидонов. С недоверчивым видом понюхала молоко. Потрясла над бидонами руками.
Затем зачерпнула поварёшкой молока из одного бидона, отхлебнула немного, да вся так и передёрнулась.
– Оно же кислое! – прорычала она.
Попробовала молока из второго, вся сморщилась:
– И это кислое!
Попробовала из третьего, из четвёртого…
– Что вы мне подсовываете? Это же простокваша!
Во всех пяти бидонах оказалось скисшее молоко.
Главный повар встревожился не на шутку.
– Что такое? Отчего оно могло скиснуть? – спросил он, немного бледнея.
– «Отчего, отчего»! – передразнила его Барбацуца. Какую жарищу развели! Я сама тут чуть не скисла, не то что молоко!
Главный повар побледнел окончательно.
– Дорогая Барбацуца, я немедленно прикажу всем королевским коровам подоиться ещё раз. Будьте спокойны, я их заставлю. Молоко будет.
– А оно опять скиснет, – ехидно ухмыльнулась Барбацуца. – Нет, придётся сегодня сварить манную кашу на воде.
– На воде?! – Не только глаза, но и стёкла очков у главного повара стали испуганными. – Да ни один король на свете никогда не ел манной каши на воде!
– А нашему сегодня придётся её отведать. Ничего не поделаешь. Каша на воде…
– Нет, нет, не говорите этих страшных слов! Неужели ничего нельзя придумать?
– Ничего! – решительно рявкнула Барбацуца.
– Но всё-таки, умоляю вас!
– Нет, нет, сделать ничего нельзя. Хотя, впрочем…
– Что? Что? Да говорите же!
– Если принести… Да нет, это невозможно.
– Нет, дорогая Барбацуца, вы всё-таки скажите!
– Если принести из погреба льда и поставить молоко
