ну прямо три мальчика из Манстера. Еще дяди, и тетки, и кумушки, и всякие там двоюродные — в общем, хватало, дом был набит битком. А стол просто ломился от еды и питья. Даже если б вдвое больше набралось народу, и то хватило бы каждому.
И вот в тот самый момент, когда миссис Руни с благоговением приступила к первому куску поросячьей головы с белой капустой, невеста вдруг возьми да чихни. Все сидевшие за столом вздрогнули, но ни один не сказал: «Дай Бог тебе доброго здоровья!» Каждый подумал, что это сделает священник, как и следовало бы ему по долгу службы. Никому не хотелось разевать рот, чтобы вымолвить хоть словечко, потому что, к несчастью, все рты были заняты поросячьей головой и зеленью. И через минуту уже за свадебным столом продолжались шутки и веселье. Обошлось без святого благословения.
Однако Билли и его господин с высоты своего положения не остались безучастными наблюдателями к этому происшествию.
— Ха! — воскликнул маленький человечек и от радости задрыгал одной ногой, которую вытащил из-под себя.
Глазки его так и забегали, так и загорелись странным огоньком, а брови поднялись и изогнулись наподобие готического свода.
— Ха! — сказал он, злорадно поглядывая то вниз на невесту, то вверх на Билли. — Наполовину она уже моя! Пусть только еще два разочка чихнет, не погляжу ни на священника, ни на псалтырь, ни на Дарби Райли — моя, и все тут!
Красотка Бриджет опять чихнула, но так тихо и при этом так покраснела, что, кроме маленького человечка, почти никто этого не заметил или сделал вид, что не заметил. И уж никто и не подумал сказать ей: «Дай Бог тебе доброго здоровья!»
А Билли все это время не сводил с бедной девушки глаз, и на лице его была написана глубокая печаль. Он все думал: как это ужасно, что такая симпатичная молоденькая девятнадцатилетняя девушка, с огромными голубыми глазами, нежной кожей и с ямочками на щеках, пышущая здоровьем и весельем, должна выйти замуж за маленького уродца, которому стукнуло без одного дня тысячу лет!
Как раз в эту решающую минуту невеста чихнула в третий раз, и Билли, что было мочи, выкрикнул:
— Дай Бог тебе доброго здоровья!
Почему вырвался у него этот возглас — то ли потому, что он пожалел невесту, то ли просто в силу привычки, — он и сам не мог толком объяснить. И только он произнес это, маленький человечек вспыхнул от ярости и разочарования, спрыгнул с балки, на которой сидел, и, выкрикнув пронзительно, словно испорченная волынка: «Я тебя увольняю, Билли Мак Дэниел, а в награду получай!» — дал бедному Билли такого здоровенного пинка в зад, что злополучный слуга растянулся лицом вниз, руки в стороны на самой середине праздничного стола.
Уж если Билли удивился, то можете себе представить, каково было изумление пирующих, когда его так вот бесцеремонно сбросили прямо на них. Но он рассказал им свою историю, и отец Куни отложил в сторону нож и вилку и тут же, не сходя с места и не теряя времени, обвенчал молодых.
А Билли Мак Дэниел отплясывал ринку на их свадьбе, да и выпил немало, что, на его взгляд, было получше танцев.
том-тит-тот
Английская сказка
Жила-была в старые времена одна женщина. Состряпала она как-то пять пирогов, сунула их в печку и передержала: вынула пироги, а у них корочка такая жесткая — не откусишь.
— Мэри, — сказала она дочери, — поставь пироги на печку и накрой полотенцем. Они и отойдут.
Она хотела сказать, что корочка у них станет мягче.
А дочка спрашивает:
— Отойдут, а потом что?
— Эти отойдут, другие придут. И будем есть, — пошутила мать.
Поставила дочка пироги на печку, а сама думает: «Возьму я эти пироги и съем, раз другие придут». И съела все пять пирогов.
Вечером мать говорит дочери:
— Пойди принеси один пирог. Они уж, наверное, отошли. Сейчас ужинать будем.
Пошла дочка, посмотрела на печку, а пирогов нет — пустые тарелки. Вернулась и говорит матери:
— Отошли-то они отошли, да другие не пришли.
— Как не пришли?
— Да так, еще не вернулись.
— Не говори глупостей. Неси скорее пирог, очень есть хочется.
— Чего нести-то? Говорят тебе, нет их.
— А куда же они делись?
— Как куда? Ты ведь сказала, эти отойдут, другие придут, вот я все пироги и съела. А они почему-то не пришли.
Рассердилась женщина, взяла свою прялку, села на порог у двери и стала прясть. Прядет и поет:
Сегодня моя дочь
Съела пять пирогов,
Сегодня моя дочь
Съела пять пирогов.
Едет мимо король; слышит — женщина поет, а слов разобрать не может. Остановился и спрашивает:
— Что это ты поешь?
А женщине стыдно перед королем такие слова о дочери говорить, вот она и спела ему:
Сегодня моя дочь
Спряла пять кип кудели.
Сегодня моя дочь
Спряла пять кип кудели.
— О Боже! — воскликнул король. — Никогда в жизни не слыхал ничего подобного. Послушай, — обратился он к женщине, — мне приспело время жениться. И я, пожалуй, возьму в жены твою дочь. Но с условием. Одиннадцать месяцев будет она гулять, веселиться, развлекаться, наряжаться, сладко есть и мягко спать, а в двенадцатый месяц каждый день пять кип льняной кудели прясть. А будет лениться, велю ее казнить.
Согласилась женщина отдать дочку за короля, очень ей это лестно показалось. А что до пяти кип льна, нечего прежде времени голову ломать. Что-нибудь за год придумается, а вернее всего, король о своем условии и сам забудет.
Так и женился король на этой девушке. Живет она в королевском дворце припеваючи; все у нее есть, чего душа пожелает, — и сласти всякие, и наряды; что ни день, то веселье, игры всякие, танцы.
Вот уже одиннадцатый месяц на исходе; стала девушка о пяти кипах кудели подумывать; помнит ли король, о чем они с матерью условились, хоть бы какой намек за эти месяцы дал. И решила: забыл, видно, муж о своем условии.
Наступил последний день срока; отвел король жену в комнату, в которой она еще не бывала. А в ней, кроме прялки и стула, ничего нет.
— Ну вот, дорогая женушка, — сказал король. — Завтра с утра запрут тебя в эту комнату, дадут твоих любимых пирожных да в придачу пять кип кудели. И если к вечеру не будет пряжа готова,
