— Самое главное для меня, мсье Кюзенак, — это то, что вы искренне раскаиваетесь. Угрызения совести заставили вас найти вашу дочь и наверстать упущенное. Я очень рада за Мари. Вы не представляете, сколько горя вынесли все эти несчастные малышки, которые переданы на наше попечение и которые никогда не узнают, что такое расти в настоящей семье! Мы посвящаем им все свое время, воспитываем и обучаем их, однако ничто не заменит им любви матери и отца. Больше я ничего не скажу. Мари, мое дорогое, мое замечательное дитя, давай поговорим о тебе! Значит, ты хочешь стать учительницей?
— Да, матушка! Это самая главная моя мечта!
— Если я не ошибаюсь, ты получила прекрасные оценки, когда сдавала экзамен на свидетельство о начальном образовании. У меня есть идея, но я ничего не могу обещать. Мари, ты сможешь восполнить недостающие знания и сдать в июле экзамены на свидетельство о среднем образовании? Хотя бы попробовать?
— Конечно! Я буду учиться с утра до вечера, и часть ночи тоже, если понадобится!
Лицо монахини осветила ласковая улыбка.
— Дорогая девочка, узнаю тебя! Ты не боялась ночных бдений у постели младших девочек, когда те болели. Мсье Кюзенак, должно быть, небо простило вас, послав вам такую добрую и самоотверженную дочь.
Жан Кюзенак молча кивнул.
Смущенная этим комплиментом, Мари покраснела.
— Прекрасно! А теперь я должна задать вам вопрос, — продолжила чуть громче мать Мари-Ансельм. — Можете ли вы сегодня же отправиться в Тюль? Медлить нельзя. Советую вам встретиться там с моей кузиной Жанной, она директор местной Эколь Нормаль. Она сможет протестировать Мари, оценить ее знания и, по моей рекомендации, дать вам учебники, чтобы девочка могла как следует подготовиться.
Мсье Кюзенак невольно подумал, что эта святая женщина, очевидно, не имеет обыкновения откладывать дела в долгий ящик. Кроме того, в проявленном участии он видел свидетельство доброго и уважительного отношения к Мари и был этим очень тронут.
— Мы едем в Тюль! — заявил он. — Огромное вам спасибо, матушка!
Мари ликовала. Но в этих стенах она не решилась дать волю чувствам. И все-таки глаза девушки сияли, а губы растягивались в улыбку.
— Дитя мое, желаю тебе успеха! — сказала монахиня. — Я напишу кузине записку. А пока я буду этим заниматься, ты можешь навестить своих подруг и сестер. Мсье, поезд в Тюль отправляется в шесть вечера. Будет лучше, если вы переночуете в городе и с утра нанесете визит Жанне Десмонд.
— Так мы и сделаем, обещаю! — любезно отозвался Жан Кюзенак.
Мари повела отца по коридору. Сначала девушка решила зайти в кухню, уверенная, что найдет там сестру Юлианну. Она не ошиблась — возле мойки она увидела кругленькую фигуру монахини.
— Сестра Юлианна!
Та обернулась и посмотрела на стоящую на пороге красивую девушку, которую сопровождал мужчина. Улыбка незнакомки, ее открытый доверчивый взгляд кого-то ей напомнили…
— Мари! — обрадованно воскликнула монахиня. — Моя дорогая крошка Мари! Как ты выросла и похорошела!
Сестра Юлианна вытерла руки о фартук и раскрыла девушке свои объятия. Мари подбежала и прижалась к ее груди.
— Теперь я выше вас на голову, милая сестра Юлианна, — заметила она, смеясь.
— Так приятно снова увидеть тебя! Воспитанницы скоро придут на полдник. И я знаю одну девочку, которая будет очень рада встрече!
Мари представила сестре Юлианне своего отца и в нескольких словах объяснила причину своего приезда. Монахиня сказала со слезами на глазах:
— Ты заслужила счастье, моя девочка! Я очень рада за тебя. Если бы ты знала, как я просила Пресвятую Деву беречь тебя!
Из коридора донесся шум шагов и приглушенные детские голоса. Еще мгновение — и в кухне появятся воспитанницы приюта… Взволнованная Мари отступила от двери вглубь помещения. При виде девочек, входивших, соблюдая строгий порядок, попарно, она словно вернулась в свое детство. Невзирая на то, что монахини всегда были добры к своим воспитанницам и неустанно о них заботились, девушка еще раз порадовалась, что у нее теперь есть любимый отец и собственный дом.
Девочки-сироты подошли к огромному столу, уставленному тарелками с поджаренным хлебом и чашками с молоком. И только одна, маленькая, бледная, с черными длинными косичками, застыла на пороге. Голубые глаза девочки внимательно рассматривали Мари. И вдруг девочка поднесла руки ко рту, сдерживая восторженный крик.
Мари заплакала. Леони сильно выросла, но она узнала бы ее из тысяч.
— Леони!
Они бросились навстречу друг другу и, смеясь и рыдая, обнялись.
— Какое у тебя красивое платье, Мари! Какая ты хорошенькая! Как фея, — прошептала Леони. — Скажи, ты вернулась насовсем?
— Нет, Леони. Я приехала по делу. Но я очень рада тебя видеть. Ты тоже стала очень хорошенькой!
Леони вырвалась из объятий девушки. Не сказав больше ни слова, она села за стол и стала есть. Мари хотела было ее удержать, объяснить, но только что от этого изменится?..
Жан Кюзенак, которому было больно видеть дочь такой расстроенной, шепнул ей на ушко:
— Завтра мы приедем снова, если захочешь. А теперь нам пора, иначе опоздаем на поезд в Тюль.
* * *
Возница на фиакре ожидал их возле приюта, поэтому до вокзала они добрались очень быстро.
— Хорошо, что я не стал заказывать два номера в гостинице в Бриве, тогда бы нам пришлось ехать туда за вещами. Что ж, едем в Тюль, дорогая! Сегодня вечером мы поужинаем тет-а-тет, я хочу пригласить тебя в лучший ресторан города.
Мари прижалась лбом к отцовскому плечу.
— Папочка, дорогой, как ты добр ко мне!
Путь из Брива в Тюль был не слишком долгим, и все это время Мари думала о Пьере. Она не знала, как себя с ним вести. Юноша сильно переменился. Временами он был весел и нежен, потом вдруг становился отстраненным и раздражительным. Если бы он оставался таким же милым и заботливым, как раньше, кто знает, может, она и не испытывала бы такого сильного желания продолжить обучение, уехать из Прессиньяка, чтобы закончить Эколь Нормаль?
— Мари! Подъезжаем!
Голос отца отвлек девушку от размышлений. Мари вдруг осознала, что воспоминаний о тех нескольких годах, что она прожила в «Бори» в качестве прислуги, осталось очень мало. Дни текли, похожие один на другой, в ритме ежедневных занятий, в атмосфере тишины и несвободы…
Теперь же все было по-другому. Мари радовалась каждому мгновению, прожитому под крышей Большого дома. Она вздрогнула, увидев прямо перед глазами лицо Жана Кюзенака, смотревшего на нее с тревогой.
— Папа, извини! Я, кажется, задремала…
Поезд с пронзительным скрежетом остановился. Они вышли на платформу. На Тюль опустились эффектные золотисто-розовые сумерки.
Жан Кюзенак взял дочь за руку.
— Вот мы и в Тюле, Мари! Я здесь учился. Родители планировали послать меня в Ангулем, но моя мать родилась в этих краях, поэтому меня не стали отправлять в интернат. Я жил у своей бабушки Жюльетт.
— Значит, ты прекрасно знаешь эти места? — радостно подхватила Мари.
Мсье Кюзенак, занятый поисками фиакра, ответил уверенным тоном:
— Да, дорогая! Тюль — чудесный город! О нем говорят так: «Когда приезжаешь — смеешься, а уезжаешь — плачешь». Никто не может остаться равнодушным. Сколько приятных воспоминаний у меня с ним связано! Но довольно ностальгии, сегодня вечером я угощу тебя шампанским!
Жан Кюзенак решил, что остановятся они в «Отеле-ресторане дю коммерс», — престижном заведении, расположенном возле собора, и там же поужинают. Он рассказал дочери, что однажды, когда ему было лет двадцать, ужинал там со своими дедушкой и бабушкой.
Мари не переставала удивляться всему, что видела. Комната в отеле показалась ей великолепной. Особенно ей понравились тюлевые занавески с цветочным рисунком.
— Какая прелесть! Папа, если бы ты знал, как я счастлива! В номере есть даже ванная! Как ты думаешь, я успею принять ванну перед ужином?
Мсье Кюзенак ответил:
— У тебя еще много времени. И надень красивое платье! Мне было бы приятно увидеть тебя в том, бежевом…
Мари вошла в зал ресторана одетая в бежевое шелковое платье, которое отец подарил ей две недели назад. Остромодный фасон подчеркивал ее тонкую талию и восхитительную грудь, а неброское жемчужное ожерелье на шее нежно оттеняло свежий цвет лица.
Усаживаясь напротив дочери, Жан Кюзенак подумал, что он — счастливейший из присутствующих в зале мужчин. При необычном освещении и в этом бежевом, почти перламутровом шелке, который удивительно ей шел, девушка показалась ему еще красивее, чем обычно.
— Мари, ты очень хороша! На тебя все смотрят!
— Папа, ты преувеличиваешь. Единственное, в чем я уверена, — так это в том, что чувствую себя так, будто это не я, а совсем другая Мари. Это платье, это ожерелье и это место… Я никогда не думала, что это может случиться со мной!
