счет. Он остро нуждался в деньгах, зато у него не было недостатка в женщинах. С ними
стала жить баба этого сослуживца, алтайка лет тридцати пяти на вид, которую тот
подцепил в кабаке в первый же день увольнения. С собой она привела русскую подругу,
помоложе. У подруги этой даже не возникло вопросов, что делать. В первую же ночь,
после того, как все напились, и сослуживец с алтайкой пошли на чердак, эта русская
расстегнула Андрею штаны и запустила туда руку, одновременно расстегивая свою кофту.
(Эта часть истории больше всего возмутила Сергея). Андрей заявил, что до этого думал о
женщинах мало, поглощенный в школе войной с отчимом и компьютерными играми, а
после школы — выживанием, особенно вопросами еды и тепла. То, что произошло, ему
понравилось, и до конца увольнения, они с другом «трахали этих баб иногда по шесть раз
в день; жаль, у нас тогда оставалась только неделя». Остаток службы Андрей был
полностью доволен жизнью. У него появился свой малыш, тоже москвич. Он защищал его
от остальных и «заставлял батрачить, гимнастерку, там, простирнуть, самогон подогнать,
ну и типа того». Окончив службу, он вернулся и пошел прямиком в квартиру матери.
Логично, что сын после армии возвращается к материи, а то, что в этой квартире было
ограбление и убили какого-то мужика, его не должно волновать.
Ему, однако, и на этот раз открыл отчим. С разочарованием Андрей обнаружил,
что тот мало изменился, только прибавилось алкогольной одутловатости в лице, да
появился рядок золотых коронок во рту. Андрей назвал себя, отчим прищурился и
процедил: «Тебя здесь не ждали, понял?» На что Андрей дал ему в челюсть. Из комнаты
выскочила мать, завизжала в страхе, но потом разглядела сына, сказала: «Андрюша...» и
упала в обморок. Андрей «навесил этому козлу для надежности еще раза два под дых» и
пошел в свою комнату. Там за время его отсутствия обосновался отчим, и Андрея стал
выкидывать в коридор его вещи, кроме техники, которую рассчитывал «попользовать для
себя».
55
Отчим очухался, мать очухалась, и они стали ругаться. Отчим орал и бесновался и
хотел вызвать милицию, чтобы «повязали этого отморозка», а мать говорила тихо и
тускло «он же мой сын, ты должен понять!» и крепко держала его запястья. Закончив с
вещами, Андрей вошел на кухню и застал их в таком виде. Сорвав со стены телефон и
отцепив руки матери от отчима, он спросил ее, прописан ли в квартире отчим.
Перейдя к этой части истории, Андрей углубился в детали. Он забыл про выпивку
и сигареты и смотрел перед собой, не замечая Сергея.
Отчим отскочил в угол кухне, схватил нож и «попробовал вякать». Андрей выбил
ногой нож и снова ударил отчима по зубам, опрокинув на пол. «Успокоив этого козла»,
Андрей повторил вопрос, и мать прошептала, что отчим не прописан. «То есть он здесь
никто, правильно?» — спросил Андрей. «Я ее муж!» — подал голос тот. «Вы расписаны?»
— спросил Андрей. «Нет», — ответила мать. «И в собственность на квартиру он не
включен?» — Андрея научил этим тонкостям один сослуживец, у которого отец был
адвокатом по имущественным делам. «Нет», — повторила она глухо, избегая смотреть на
своего мужчину. Тот затравленно глядел на Андрея, закрыв рукой разбитый рот. «Тогда
вот что, — потер руки Андрей. — Ты здесь, дорогой, никто. А я здесь прописан. Я могу
вызвать милицию после одиннадцати, и тебя отсюда заберут» — «У меня есть связи,
щенок! Я тебя сотру!» — сказал отчим, приподнявшись на локте. Андрей, не раздумывая,
ударил его сапогом в лицо. Тот успел закрыться руками и заскулил: «Не бей! Только не по
лицу» — «Пожалей его», — тихо сказала мать. — Его год назад чуть до смерти не избили.
Он три месяца лежал в больнице» — «А мне плевать, кто и сколько его бил. Надо, тоже до
полусмерти изобью» — «Пожалей его, — мать схватила Андрея за локоть. — Он
несчастный, больной человек, ему некуда идти» — «Так уж и некуда! Своя фирма,
иномарка, вон, новая» — «Да нет у него ничего, он продал фирму за гроши. Я не писала
тебе, чтобы не расстраивать. К нему давно приходили, говорили продать фирму, а он не
хотел. Тогда его избили, квартиру разгромили, все его документы забрали, машину в
гараже вдребезги разбили. Мы даже в милицию не заявили, боялись». Андрей засмеялся в
голос, все равно они не поняли бы, над чем он смеялся на самом деле. «Ну ты и трус, —
сказал он. — Вот так взять и бросить. Я на твоем месте охрану бы нанял. И что, теперь
сидишь на шее у матери?» — «У меня остались деньги. И я, кстати, плачу за квартиру!»
— проскулил тот с легким оттенком дерзости и достоинства. «А когда деньги кончатся,
что будешь делать?» — «Устроюсь работать; у меня есть связи», — отчим снова начал
вставать. Андрей рявкнул: «Лежать!», и отчим замер. «Ни хрена у тебя теперь нет. Я, так и
быть, разрешу тебе здесь жить. Но. По телеку мы смотрим то, что хочу я. На обед мать
готовит то, что хочу я. Если я говорю тебе сдриснуть с кухни, ты выполняешь. Если я
говорю тебе заткнуться и прекратить шум, ты выполняешь. Еще ты всегда ходишь в
магазин, выносишь мусор и моешь посуду. Если ты начинаешь спорить, ты сразу
получаешь в морду. Все понятно, козел?.. И кстати, за квартиру теперь плачу я... Мам,
мам, спокойно, все хорошо», — он обнял мать, которую только теперь начало колотить в
истерике.
Андрей ожидал, что отчим не станет терпеть унижения и уедет к родителям в
Дмитров. Но он плохо знал этого человека. Тот не поднимал глаз, глотал обиды и «терся
целыми днями в маминой комнате». Однажды Андрей пришел орать на него, что он
«обоссал обод в туалете», отчим сжался в комок, рассыпался в извинениях, умолял не
бить и ринулся драить квартиру. Когда мать была дома, отчим ходил из комнаты на кухню
в ее сопровождении, и она кормила его отдельно от Андрея. Когда она была на работе, он
сидел молча в кресле и читал детективы, либо вязал, напялив на нос очки. Увидев его за
вязанием, Андрей понял вдруг, что его «родичи стареют, сдали и вообще какие-то
жалкие». Он не выдержал и разрешил отчиму включить телевизор.
Мать прибегала к Андрею в комнату пооткровенничать, если отчим выходил
вечером в магазин. Оказывается, все эти годы отчим давил на нее, чтобы вписаться в
квартиру, но она понимала, что если позволит ему, он выпихнет на улицу и ее, и Андрея.
56
Терпела она его, потому что он зарабатывал, и надо же все-таки жить хоть с кем-то. После
того, как его избили бандиты, и он продал бизнес, мать просто жалела его, он ей «заменил
сына». «Мне же нужно о ком-то заботиться, пойми меня правильно», — торопливо
добавила она. В Дмитров он не уезжал, потому что с родителями было невыносимо.
Старуха почти оглохла, так что орала и включала телевизор на полную громкость. А
старик стаскивал в дом картонные коробки, потому что у него появилась идея-фикс
обклеивать картоном стены. Он, впрочем, ничего не обклеивал, только захламлял
пространство. И впадал в гнев, когда старуха выкидывала его коробки. Тогда он начинал
кидаться фекалиями, которые прятал от старухи в трехлитровой банке то в одном углу
квартиры, то в другом. «Жить в этом аду» невозможно, так что отчим «останется здесь,
даже если ты станешь его убивать, Андрюша».
«Наведя в квартире порядок», Андрей откопал зарытый клад и вместе с одним
сослуживцем («он шарил в компьютерах») открыл палатку на Горбушке по продаже
картриджей для принтеров. Позже к этой палатке добавилась мастерская по заправке
картриджей, а следом — по купле-продаже подержанных компьютерных частей. Дела у
него пошли в гору, так что за эти три года он купил себе новенькую десятку, отправил
маму отдохнуть в Египет на три недели, вставил отчиму керамические зубы и сделал
ремонт на даче, так что стало тепло круглый год и не стыдно принимать гостей.
Услышав эту часть истории, Сергей засомневался в том, что все остальное —
полная выдумка. На несколько минут он перестал думать о том, как бы свалить от Андрея
и «заарканить девчонку». Он отодвинул даже завистливые мысли, что, дескать, неудачник
Андрей стал бизнесменом, а он, Сергей, в двадцать три болтается как дерьмо в проруби.
Он стал думать о том, что может устроиться работать к Андрею и, за счет дружбы с ним,
будет получать гораздо больше, чем другие. Впрочем, разочарование постигло его быстро.
Андрей сказал, что дела сейчас идут не очень, потому что он наплодил сотрудников, они
