— По английской литературе.
— Ты шутишь, да?
— Нет, даже и в мыслях не было, — ответил я. — Хочешь, я процитирую что-нибудь?
— Да.
Я сузил глаза. Я не хотел, чтобы она подумала, что я вру ей, но оставлю это решать Рейн, возможно, ей хотелось услышать что-нибудь из творчества Шекспира или какие-нибудь стихи. Пару сонетов всплыло в мое памяти, но решил озвучить что-то более подходящее под нашу ситуацию.
— Ковчег несется меж зыбей,
Но воды убывают; облака
Развеяны, — их резкий разогнал
Полночный ветер.
И жидкая, недвижная стихия
Мелела постепенно, сократись,
Как при отливе.
Вдруг ворон вылетел из корабля;
Посол вернейший — голубь — вслед за ним,
Отправлен дважды, чтоб разведать вновь,
Отыщется ли древо или пядь
Сухой земли, где мог бы он присесть.
— «Потерянный Рай»14? — произнесла не очень уверенно Рейн.
— Очень хорошо.
— Еще одно, пожалуйста? — она взглянула на меня и прикусила нижнюю губу. Я медленно глубоко вдохнул и дал своему члену команду «отбой».
— Я рад кипенью, грохоту и вою.
Пускай дрожат натянутой струною
И гнутся мачты в космах парусов!
Покорный волнам, ветру и прибою,
Как смытый куст по прихоти валов,
Куда угодно плыть отныне я готов.
— «Паломничество Чайльд-Гарольда», — кивнула Рейн. — Но я не думаю, что когда-либо слышала его хоть раз.
— Байрон, — сказал я. — Не очень люблю этого поэта. Слишком много нытья.
Рейн рассмеялась.
— А ты не знаешь что-нибудь более романтичное? — поинтересовалась она. — Или у тебя все связанно с водой?
— Нет, почему, знаю парочку, — я искоса посмотрел на нее. Она легко улыбнулась и смутилась, что завело мой член с пол-оборота.
— Любовь воспламеняет Страсть, как искра разжигает пламя;
Как отражение Любви — ее дает нам жизнь земная,
Но благородных побуждений Страсть совсем не лишена,
Перевести язык сердец влюбленных может лишь она.
— Красиво, — сказала Рейн, — и звучит очень знакомо.
— Кольридж, — ответил я. — Этого достаточно?
— На данный момент, — сказала Рейн, кивнув в знак согласия. — Я не могу поверить, что у тебя степень магистра.
— Почему нет?
— Это немного не подходит тебе, — Рейн склонила голову набок и посмотрела на меня внимательно. — Или, может, подходит. Вообще, услышав, как ты декламируешь сонеты, я думаю, что подходит.
— Тебе следует отдохнуть, — сказал я мягко, качая головой. — Тебе, очевидно, нужно поспать, чтобы прийти в себя, а также необходимо беречь силы.
— У меня такое чувство, что все, что я делаю на протяжении этих дней, — это сплю.
— Это ты и делала, — подтвердил я. — Но это не значит, что больше тебе это не нужно.
Рейн вздохнула и сдалась, быстро перемесившись в заднюю часть плота.
— А ты не должен отдохнуть? — спросила она.
— Мне это тоже не повредит, — сказал я. — Я попытаюсь порыбачить попозже. Но прямо сейчас нам не стоит ничего есть, поскольку нашим желудкам нужно какое-то время на восстановление. У нас на данный момент достаточно воды, так что чуть погодя можно будет поесть.
Рейн расправила простыню-полотенце и расположилась поверх нее. Я прикончил чашку с водой, проверил систему сбора и закрыл переднюю часть плота, прежде чем лечь рядом с ней.
Как только я лег, сразу же положил руку Рейн на плечо и притянул ее к себе, даже не осознавая, что делаю. Я моментально замер, неуверенный, как она воспримет данный жест. Я обнимал ее большую часть последних двух дней, но она была обезвожена, на грани смерти и напугана. Сейчас же ее цвет лица стал прежним, а глаза такими же яркими, как раньше. Она, вероятно, не хотела бы, чтобы я трогал ее.
Пока я рассуждал, Рейн повернулась на бок, обняла меня за талию и положила голову на мое плечо, точно так же, как она делала последние сорок восемь часов. Ее волосы разметались по мне, и меня это странно успокоило.
— Расскажешь мне еще что-нибудь о себе? — тихо спросила Рейн. Я мог видеть искорки в ее глазах в увядающем свете.
— Я не знаю даже, что еще рассказать тебе, — сказал я. — Все остальное так же хреново, как и то, что ты слышала. Ты, должно быть, своего рода большая любительница печальных историй.
— Нет, я не любительница, — Рейн покачала головой. — Я говорила уже, хочу узнать тебя.
— Зачем?
— Затем, что хочу понять тебя, — сказала она вновь. — Если пойму, возможно, смогу помочь.
— Помочь с чем?
— Ты не должен так жить, Бастиан. Есть другой выход.
— Нет никакого другого выхода, — сказал я, пытаясь не зарычать на нее. — Рейн, ты получила алкоголика и озлобленного, облажавшегося мудака. Как только кто-нибудь найдет нас, ты перестанешь со мной общаться.
Рейн провела рукой по моей заросшей щетиной щеке. Я медленно перевел взгляд на нее и попытался сохранить дыхание ровным.
— Ты лучше этого, Бастиан.
— Вдобавок, я эгоистичный ублюдок, — сказал я, стараясь контролировать свой голос, и даже легонько улыбнулся. Рейн прищурила глаза.
— Если бы это было так, ты бы не давал показания.
— Я просто не хотел попасть в тюрьму.
— Но это ведь не единственная причина, так?
Я смотрел в ее глаза, радуясь, что карие радужки вернули яркость. Я мог убежать с Джоном Полом в самом начале и не попал бы в тюрьму, но если бы я сделал так, они бы вышли сухими из воды. Кроме того, я не мог нормально спать по ночам. Я думал, если помогу, то смогу вернуть сон.
Раскатал губу.
Возможно, если бы Франк отправился в тюрьму, я бы не начал напиваться до потери сознания. С другой стороны я бы, так или иначе, начал бухать.
— Все мои причины были исключительно эгоистическими, — сказал я.
— Не думаю, что верю тебе, — ответила Рейн. Ее пальцы начали массировать кожу под моей бородой, и этих ощущений было почти достаточно, чтобы я закатил глаза.
Я положил ладонь на ее щеку и медленно провел большим пальцем по скуле. Мои прикосновения практически отражали ее, и я счел оба эти действия одинаково успокаивающими. Я не понимал свои чувства. Я понимал желания. Знал, почему хотел трахнуть ее — причина была очевидной. Я хотел засунуть в нее свой член, чтобы получить хороший оргазм без помощи собственной руки. Это я знал. И понимал, но хотеть просто... провести рукой по ее лицу... я не понимал этого. Я не распознал данное чувство. Ее кожа была мягкой под моими пальцами, и я наблюдал, как ее язык выглянул изо рта, чтобы облизать, увлажняя, полные губы.
Не могу сказать, сам ли я осознанно приблизился к ней, или меня притянуло, как каким-то магнитом. Я прикоснулся кончиком языка к своей нижней губе и заметил, как Рейн опустила глаза к моему рту, а затем вновь подняла. Я колебался, не зная, как она отреагирует. Я не хотел напугать ее. Не хотел оттолкнуть ее. Я не хотел, чтобы она вновь оттолкнула меня, не хотел, чтобы она думала, что я хочу всего лишь трахнуть ее.
Ее взгляд был прикован к моему, а дыхание участилось. Я придвинулся немного ближе, располагаясь так, чтобы мои губы оказались прямо напротив ее. Я остановился, ожидая того, что она оттолкнет меня — взглядом или словами. Вместо этого я вновь почувствовал ее руку в своей бороде, пальцами она немного надавила на мою челюсть, вынуждая придвинуться ближе.
Мои глаза закрылись, и я коснулся ее губ — ласково, осторожно, медленно. Сначала я поцеловал обе ее губы одновременно, затем только верхнюю, потом нижнюю. Я не давил, а прикасался легонько и неторопливо. С каждым разом, когда мы дотрагивались друг до друга, поцелуй становился все дольше и дольше.
Я остановился, мои губы еще прикасались к ее, и я посмотрел ей в глаза. Они были яркими, наполненными желанием и потребностью, и было очень трудно сдерживаться, чтобы не прижать свое тело к ее, не погрузиться языком в ее рот, и не взять ее как можно скорее. Я не хотел этого делать. Я хотел вновь целовать ее — нежно, медленно, не переставая. Я наклонил голову в одну сторону, затем в другую, желая испробовать каждую частичку ее губ. Я не заталкивал язык в ее рот. Я просто целовал нежно, с любовью...
Я отстранился, вновь посмотрев ей в глаза, и почувствовал, как дыхание перехватило, поскольку настоящий ужас просочился сквозь мою кожу. Это чувство не было новым — оно уже было. Я чувствовал подобное раньше, и поклялся, что больше никогда этого не допущу.
Я должен хотеть ее только по одной причине. Секс — можно заняться им, приятно провести время и двинуться дальше — никакой эмоциональной составляющей. Я был хорош в этом. Я знал, чего ожидать, и всегда четко прояснял, чего ожидать от меня. Я не хотел больше ничего чувствовать — ни с Рейн, ни с кем бы то ни было еще. Вы могли бы пырнуть меня ножом, прострелить меня, избить до полусмерти — с такой болью я могу справиться. Но вы не сможете заставить меня чувствовать что-то к вам, заставить заботиться о вас, потому что забота вызывает боль, с которой я не могу справиться. Я не позволю этому произойти. Никогда, никогда снова...
