Солдаты хотели уже приступить к Юстиниану и комиту, но те обнажили мечи, и отряд невольно отступил назад.
— Изменники присяги и христопродавцы, — угрожающе прорычал Варисбакурий, — сейчас вы увидите, как умеет сражаться настоящий воин.
Солдаты тоже обнажили мечи и стали медленно окружать василевса и комита. Взяв смельчаков в кольцо, они разом напали на них. Юстиниан и Варисбакурий, встав друг к другу спиной, яростно отбивались от вчетверо превосходивших их противников. Уже почти половина из нападавших, обливаясь кровью, рухнули на пол. Вдруг Юстиниан почувствовал, что его верный товарищ, дрогнув, стал сползать на пол. Враги издали радостный крик и удвоили натиск. Юстиниан, бешено вращая мечом, прорвал кольцо наседавших на него воинов и, развернувшись к ним лицом, продолжил бой, держась возле стены и не давая зайти им с тыла. Его верный сподвижник, скорчившись от боли, лежал на полу в луже собственной крови. Варисбакурий был еще жив и видел, как яростно сражается его василевс. Окровавленной рукой комит достал образок Божией Матери, который когда-то висел на груди его брата. Поднеся образок к губам, он прошептал:
— Георгий, брат мой родной, я иду к тебе.
Затем, собрав все свои силы, подполз к сражавшимся и попытался слабеющей рукой захватить ногу одного из воинов, наседавших на Юстиниана. И эта последняя попытка помочь своему императору не оказалась бесплодной. Воин, в раздражении повернувшись к Варисбакурию, нанес страшный удар мечом в грудь, пригвоздив его к полу. Юстиниан не замедлил воспользоваться этой заминкой, и воин, не успев вынуть свой меч из груди комита, свалился рядом с ним замертво.
Продолжая отчаянно сопротивляться, Юстиниан краешком глаза увидел, как в окне дворца мелькнуло что-то темное, а через мгновение в комнату ворвался хазарский воин, приведший наступавших в смятение. Тут же от молниеносных ударов его клинка упали двое. А еще двоих сумел уложить Юстиниан, воспользовавшись замешательством противника.
— Феодора! — удивленно воскликнул Юстиниан, разглядев наконец-то хазарина и признав в нем свою жену.
Чиназа, радостно раскрыв объятия, шагнула навстречу мужу, но вдруг пошатнулась и выронила саблю. Юстиниан успел подхватить ее разом обмякшее тело и увидел за спиной жены спафария Илию с окровавленным мечом. Илия с каким-то торжествующим злорадством смотрел на Юстиниана. Теперь он не спешил убивать императора и знаком руки велел воинам, вбежавшим в залу, остановиться. Илия жаждал насладиться зрелищем горя своего врага.
— Я теперь рядом с тобой, мой господин, — прошептала хазарка, — я всегда теперь буду рядом с тобой, даже после смерти.
— Зачем ты говоришь о смерти, моя прекрасная Феодора? Хочешь, мы поедем с тобой жить на Кавказ?
Чиназа видела, как при этих словах из глаз супруга полились крупные слезы.
— Да, я очень этого хочу, очень. Но я вижу, ты плачешь? — с удивлением в голосе прошептала она. — Я никогда не видела, чтобы ты плакал. Погоди, не плачь, мой господин, может быть, я не умру и мы будем с тобой жить высоко-высоко в горах, где уже никто не помешает нашей любви. Слышишь, никто... — Прошептав эти слова, Чиназа с блаженной улыбкой закрыла глаза.
— Да, Феодора, я плачу. Плачу, потому что сегодня Господь снял меня с креста государственной власти. Теперь, моя Феодора, я простой человек, а значит, и я имею право на простые человеческие чувства. Ты слышишь меня, Феодора? Ты можешь мне не отвечать, я все равно знаю, что ты слышишь меня.
Спафарий Илия с любопытством смотрел на плачущего Юстиниана, и все внутри у него ликовало: «Я отмщен, о, как я отмщен! Пусть же теперь он вкусит всю боль моей мести».
— Знай же, Юстиниан, твоего сына Тиверия сегодня зарезали, как ягненка, — злорадно произнес он, пристально вглядываясь в лицо бывшего василевса и желая разглядеть на нем следы страдания.
Но лицо Юстиниана уже ничего не выражало.
— Ты слышишь меня, Юстиниан? — заорал Илия. — Твоего сына зарезали точно так же, как ты повелел зарезать моих детей.
Юстиниан поднял на него задумчивый взгляд и произнес:
— Все правильно. Ты, Илия, поступил по заповеди: «Око за око, зуб за зуб». Только заповедь эта уже ничем тебе не поможет. Впрочем, тебе этого не понять. Говоришь, моего сына убили? Это хорошо. Там, высоко в горах, нам с Чиназой было бы скучно без нашего мальчика.
— О чем ты говоришь, безумец?
— Я бы хотел сказать не тебе, а тому юноше из Дамаска. Он оказался прав: заповедь «око за око» никого не спасает, она лишь губит. Спасает только Христос.
— Да ты сумасшедший! — взревел взбешенный Илия. — Тебе говорят: сына убили, а ты говоришь, что это хорошо. Ты не человек, Юстиниан, ты — зверь.
С этими словами Илия взмахнул мечом, и обезглавленное тело Юстиниана упало на грудь его любимой жены.
1
В двадцать пятый день марта 717 года от Рождества Христова, едва только лучезарное светило начертило на водах Мраморного моря золотистую дорожку, весь город святого Константина пришел в движение. От претории дворца в сторону Золотых врат маршировала императорская гвардия. В ярко начищенных золотых шлемах и золотых нагрудных пластинах они выглядели настолько внушительно, что, казалось, могут победить любого противника, — не столько с помощью своих грозных секир, сколько одним блеском своей амуниции. Когда императорская гвардия прошла форум Аркадия, к ним присоединилась рота барабанщиков и трубачей. Вскоре от храма Святой Софии вышла торжественная церковная процессия во главе с патриархом Германом. Жители города в праздничном возбуждении срочно украшали главную улицу города Мессу. Препозит священного двора, сам лично, еще с раннего утра прошел путь от площади Августеон до Золотых врат, чтобы проследить за тем, как украшают и прибирают Мессу. Осмотром он остался доволен. Мощенная камнем широкая прямая Месса представляла собой грандиозное зрелище. Дорога была посыпана чистыми опилками, стены домов вдоль улицы украшены плющом, лавром, миртом и розмарином. Стены многих домов были завешаны коврами и шелковыми тканями. Словом, все было готово для торжественной встречи нового василевса.
Долгую, унылую зиму столица прожила в тревожном ожидании грозного нашествия. В Константинополе уже было известно, что в Пергаме сосредоточиваются многочисленные военные силы сарацин. На безвольного и слабого василевса Феодосия надежды было мало. Из уст в уста передавалось, что империю спасти может только стратиг Анатолийской фемы Лев Исавр. О нем говорили как о муже храбром, доблестном, необычайно разумном и способном находить правильное решение в самых затруднительных обстоятельствах. И когда народ узнал, что при посредничестве патриарха Германа и с согласия Сената Феодосий добровольно уступает Льву престол, все возликовали и с радостью ожидали торжественного входа своего нового повелителя.
2
Лев в сопровождении свиты подскакал к Золотым вратам Константинополя. Его вдруг охватило необыкновенное волнение. Наконец свершилось то, к чему он шел все эти долгие годы. Пока он все еще ощущал себя лишь стратегом, а не самодержцем всех ромеев. То, что солдаты подняли его на щите, провозгласив василевсом, подобно древнему обычаю римлян, было еще половиной дела. В христианской империи истинным автократором ромеев он станет лишь после возложения на него императорского венца в Святой Софии самим патриархом.
Лев сошел с коня и взошел на деревянный помост, устланный персидскими коврами. Его ноги переобули в красные сапоги и надели на него порфирную царскую одежду. Затем подвели белого коня с золотой сбруей, покрытого дорогой парчой. Запели трубы и застучали барабаны, и огромные, сверкающие полированной латунью ворота раскрылись. Лев величественно проехал между двумя колоннами белого мрамора, украшенными искусно вырезанными из камня слонами, статуями и цветами с различными узорами, и под ликующие возгласы толпы въехал в новый Рим, богохранимый град святого Константина. Гвардейцы рядами выстроились около своего императора. Вскоре шествие миновало старые стены города, построенные еще Константином Великим, и вылилось на форум Аркадия, где было встречено патриархом и сонмом духовенства в торжественных облачениях. Хоры димов стали исполнять речитативом прославление василевса. Лев сошел с коня и подошел под благословение к патриарху. Герман благословил его, и они трижды обнялись.
От группы сенаторов отделился стратиг фемы Опсикия, зять Льва, патриций Артавазд и, выйдя вперед, громко провозгласил:
— Боже Милосердный! Общественное дело[66] просит Льва стать василевсом и автократором ромеев. Таковы чаяния дворца, таковы мольбы армии, таковы пожелания Сената и чаяния народа. Мир ждет Льва. Армия желает Льва. Услышь, Господи, наши молитвы и яви нам защитника Церкви Своей и людей Своих.
