мироощущении в этом помещичьем доме.
БОРОДА
Борода Толстого – это чушь.
Мнительность – большое наказанье.
Просто я на фоне этих Душ
Выглядел подростком из Рязани.
Сам себя крестьянином считал.
На меня со стен смотрели баре.
Мне казалось – в чём-то я отстал.
Здесь не место мне при самоваре.
Что-де затесался зря сюда,
Что постой-ка, дескать, на пороге.
На меня сердилась борода,
Напуская непогодь тревоги.
И хотел недаром я бежать,
123
Как Толстой – куда, не знаем сами,
Чтоб никто не мог бы провожать
Самыми последними словами…
ПОЗДНЕЕ РАСКАЯНИЕ
Развёлся я с последнею женой. –
Зачем мне тяготы чужой любви и жизни?
Они ушли куда-то стороной.
А я лишь должен собственной Отчизне,
Да Матери, да всей своей семье,
Да *детям, что разбросаны по Свету.
Меня не обвиняли во вранье
И в том, что совести и чести нету.
И тем больнее общий их упрёк.
Они как ангелы стоят у изголовья
И языком невысказанных строк
Мне говорят: «Что сделал ты с любовью?»
Я принесу своей Отчизне в дар,
Своей Любви и Матери и Сыну
Своих стихов рябиновых пожар.
И грусть разлук пожаром тем отрину.
*
В моей судьбе три Тани тоже были.
Они же и остались навсегда
Сказаньем праведным неповторимой были –
Любовь, надежда, вера и страда.
МУЗА
Я с Музою резвился и шалил,
В луга её заокские заманивал,
Духи цветов на эти косы лил,
А иногда как женщину обманывал.
Она не укоряла шалуна,
Сносила всё покорно и без ропота.
И иногда лишь слышала Луна
Нелёгкий вздох и дуновенье шёпота.
Мне Муза поправляла завиток
На слипшейся от пота пряди думы
И теребила сбившийся платок,
Когда смотрел я смутно и угрюмо.
Но, Боже, как легко пускалась в пляс,
Когда резвели ноги, плыло тело,
Как в старину на гульбище у нас
Родная Муза сразу молодела.
Она не забывала обо мне,
Как Мать, сестра, любовница и дочка,
Будила бубны звонкие во мне
И утирала вышитым платочком.
124
НИМФА ЛЕТО
Я не забыл, как розовым рассветом
Скакал на неуёмном скакуне,
Как юная смешная нимфа Лето
Прильнула гибкой талией ко мне.
Она Серка за ухом щекотала
Развесистой кленовою лозой,
То плакала, то звонко хохотала,
Увлечена июньскою грозой.
То радугу ловила в горсть ромашек,
То подносила мне сирень к виску,
То рукавом берёзовой рубашки
Гасила налетевшую тоску.
Я принимал те ласки поневоле.
Во мне стихов зрел новый урожай.
А Нимфа Лето утоляла боли.
Я женщин никогда не обижал.
НЕСМЕТНОСТЬ
Несметен Мир, несметны короба
Моей мечты, осознанно освеченной,
Моей судьбы, перстом Иисуса меченой,
Несметны жизни Бога и раба.
Сам Человек и Бог, и раб себе
В своей звезде, могиле и судьбе.
Примечание: * Детям всем, разбросанным по Свету… У Сергея Есенина было трое
сыновей и одна дочь. Первый сын Георгий родился в Москве, в доме Анны Изрядновой, корректора
из типографии Сытина, где устроился Сергей, приехав в Москву.
У Георгия судьба оказалась трагической. Он был арестован и расстрелян в 1938 году по
обвинению в заговоре против Сталина.
Второй сын родился от Серёжи Есенина у Надежды Вольпин. Надежда умная, красивая
девушка, была переводчицей, владела несколькими иностранными языками, оставила ребёнка,
вопреки уговоров Есенина. Сын был назван Александром. Он получил высшее образование и в
последние годы жил в США, работал юристом.
У Зинаиды Райх от Есенина родились сын Константин и дочь Таня. С Зинаидой Есенин
расстался через три года совместной жизни.
САМ БЕНЕДИКТ САРНОВ…
Однажды в 1995 году в связи с предстоящим празднованием столетия Серёжи Есенина, по
Московскому радио выступал историк Бенедикт Сарнов.
В центре внимания был вопрос о том, при каких же обстоятельствах Поэт ушёл из жизни.
Сарнов безапелляционно утверждал: «Нет никакого сомнения в том, что Есенин сам
покончил с собой!»
Прослушав эту беседу, минут через сорок, я принимаю от Серёжи Есенина стихотворение:
Сам Бенедикт Сарнов как будто был
Свидетелем моих последних дней.
Не он ли сам мне яд тот раздобыл?
Не он ли мне затылок раздробил?
Не он ли мне верёвку попрочней
Нашёл, чтоб затянуть её сильней?!
125
Я не хочу кого-то обвинять.
Убийцы все наказаны давно.
Но слово обвинения ронять
На гроб Поэта, чтоб его донять, –
Ну, право, некрасиво и грешно!
Да я буянил, и кричал, и пил.
Но кто же в том, скажите, виноват?
Быть может тот, кто Питер оскопил?!
Да, прямо скажем, смел и тароват
Историк наш. А проще – туповат…
Затем Серёжа повторил свой акростих, где последнее четверостишие прозвучало совсем
по-другому:
Это было несложно:
Раствориться в заре.
Лаской нежности ложной
Избыть в декабре
Хмарь осеннего утра,
Бросив ветру в лицо
Лист стиха-перламутра –
Юдоли кольцо.
Меж Землёю и Небом
Камнем странным парить
И растерзанным Фебом
«Нет» любви говорить.
И затем продолжал:
Акростих сказал всю правду –
ниточка к судьбе.
Бенедикт Сарнов не прав был,
говоря тебе,
Что, мол, сам Есенин кончил
свой печальный путь.
Нет. Его смогли прикончить
Только те, кто судей корчит,
чтобы не вздохнуть…
А в 2005 году в день гибели Серёжи Есенина, Свирель получила ещё один его акростих
(тетрадь 2005 года, стр. 156)
Этот Мир земной вдруг рассыпался,
Растерял все краски заветные.
Либо радость вся вышла, сгинула,
Или молодца други кинули.
Хоть горит ещё сердце розою,
Будто пламя зари закатное.
Лето красное отзвенело в нём,
Юг и Север в нём перепутались.
Может, выглянет ещё Солнышко?
Кто ответит мне, кто поручится?
Или сгинуло счастье в непогодь?
Но я знаю, заря пробудится.
Сергей Есенин, 25 декабря 2005 г.
126
Повторив в акростихе в других словесных выражениях роковые имена исполнителей
преступления, Сергей Есенин подтверждает истинность информации о виновных в его гибели.
БОЖЕСТВЕННАЯ СУТЬ
В стихах моих читатель должен
Найти божественную суть
Тех слов, чей звук, на вздох похожий,
Нам может молодость вернуть.
Тот образ жизни бесконечной
Живёт и в сердце и в траве
И к своенравной голове
Свой Путь прокладывает Млечный.
ПЛОД СТРАДАНИЙ
Всё творчество моё – есть плод
Моих движений и страданий,
Разлук, стремлений и свиданий
У милых стареньких ворот.
Рязань была моим началом,
А продолжением – Москва.
Конец мой видела Нева.
И вот я снова у причала,
Плыву по звёздной вышине.
Веслом стиха глубины мерю,
И в Русь свою как прежде верю.
И вашу притчу обо мне
К стихам берёзовым примерю.
КТО ТАМ МЧИТСЯ?
Нежность музыкой струится
В золотой рассвет.
Посмотри, там кто-то мчится
И несёт привет
От рязанского раздолья,
От забытых нив.
Ох, моя крутая доля,
Чту тебя, былые боли
В сердце сохранив.
ЛЕТИ, МОЙ СТИХ!
Собрать стихи, запрятать в переплёт. –
Пусть новой книжкой заживут однажды…
Но разве может прерванный полёт
Стать лекарем неутолимой жажды?
Нет, жажда жить и думать, и гореть,
Взлетать над Миром и сгорать в полёте
Сильней стремленья стих свой запереть,
Пусть даже в золочёном переплёте.
Пусть как легенда мчится на поветь,
Пусть повторяется в известном «Ку-ка-ре-ку»!
Лети, мой стих. А я лишь здороветь
127
Готов, роняя стих в сердца, как в реку.
СТИХ–ЯБЛОКО
Роняю стих как яблоко в ладонь.
Узрите: плод румян, душист и вечен.
Поэт рождает яблоко с трудом,
И значит, он Душой не искалечен.
Возьмите: аромат стиха велик.
Он очищает время и пространство.
Он зёрна Истины роняет на язык
И дарит всем любовь и постоянство.
КУПЕЛЬ
Мне любая погода – купель
Беспощадной и ласковой были.
Мы с тобою, мой друг, не забыли
Про Свирель и Апрель.
Снег сегодня взбесившись летит,
Облетают последние листья.
Месяц ветром тропиночки чистит
И листвой шелестит.
Мне любая погода – купель,
Окунувшись в которую, таю.
Милый друг, мне тебя не хватает.
