- Это очень трудно, но что делать?
- Жаль, - заметил отец, - тогда делай как знаешь, по ее настроению. Если поедете из храма, вызовите экипаж.
Канэиэ еще не кончил говорить, а сын вскочил, начал хватать разбросанные по комнате предметы, заворачивать их; то, что нужно было положить в мешки, клал туда, все велел отнести в экипаж; срывал расписные ширмы, убирал с глаз предметы первой необходимости... Я ничего не понимала и чувствовала себя нелепо. Канэиэ с сыном только переглядывались и понимающе улыбались.
- С этим мы в общем закончили, - сказал мне Канэиэ, - ты можешь уже отправляться. Скажи Будде, что и как. Дело решенное.
Он говорил громким голосом, будто в большом спектакле, а я молчала как во сне; подступали слезы, но я только молилась про себя, и когда подали экипаж, я еще довольно долго не уезжала. Канэиэ пришел около часа Обезьяны, когда уже горели светильники. Я была холодна, еще не отдала распоряжения отправляться, а он уж выехал вперед, заметив:
- Хорошо, хорошо, я поеду. Все доверяю слугам.
- Скорее, - произнес сын, беря меня за руку, а я могла ему отвечать только плачем. Однако делать было нечего, я уже настроилась уезжать и была сама не своя.
Когда экипаж выехал из главных ворот храма, Канэиэ сел со мной вместе. Всю дорогу он шутил и вовсю смеялся, но я ничего не говорила в ответ и была как во сне. Моя сестра, выехавшая с нами вместе, с приходом темноты пересела в мой экипаж и время от времени отвечала ему. Дорога была дальней, и в пути нас застал час Кабана[51]. В столице люди были оповещены, что мы приедем днем, прибрались, подготовились к встрече, открыли ворота, но я, ничего этого не заметив, рассеянно вышла из экипажа.
Чувствовала я себя неважно и легла за ширмой. Дама, которая находилась здесь, вдруг приблизилась ко мне со словами:
- Я думала собрать семена с гвоздики, но она засохла, и не осталось ни одного хорошего цветка. И китайский бамбук пострадал тоже - один побег повалился, но его я все-таки поправила.
Я подумала, что об этом надо бы говорить в другое время, не сейчас, и не отвечала ей, а Канзиэ (я полагала, что он спит) очень хорошо все слышал и сказал сестре моей, ехавшей в одном с нами экипаже, а теперь отделенной от него ширмой:
- Вы слышали? Это же важное дело! Для человека, который отвернулся от этого мира, уехал из дому искать общения с бодхисаттвами, нет ничего важнее, как услышать о цветах гвоздики и о том, что китайский бамбук стоит себе?
Сестра, услышав его, очень смеялась. Мне все это тоже показалось забавным, но я и виду не показала, что мне сколько-нибудь смешно. Так понемногу наступила полночь.
- Какое направление сегодня запретно? - спросил Канэиэ, посчитал дни, и, конечно, запретным оказалось для него мое направление.
- Как же быть? Как это досадно! - сказал он. - Может быть, вместе поедем куда-нибудь недалеко?
Я ничего не отвечала, лежала, думая, что все это нелепо и ни с чем не сравнимо, - и не двигалась с места.
- Мне в любом случае надо ехать в другое место, - продолжал Канэиэ, - думаю, что приеду сюда, как только это направление сделается благоприятным. А шестого числа у меня, как обычно, наступает воздержание, - с огорчением добавив это, он вышел вон.
***
На следующий день пришло письмо.
«Вчера была уже поздняя ночь, и у меня осталось очень горькое чувство. Как бы там ни было, лучше тебе поскорее прекратить твое воздержание. Каким исхудавшим выглядит наш таю!» - было написано в нем. Мне не хотелось думать, что это всего лишь показная родительская забота, и я ожидала дня, когда закончится воздержание. Сомнения меня не оставляли и тогда, когда миновал шестой день и наступило третье число седьмой луны.
В этот день около полудня прибыли слуги Канэиэ, которые сказали:
- Господин должен пожаловать сюда. Он изволил распорядиться: «Будете прислуживать здесь!»
Дамы мои переполошились, они стали тут и там высматривать, что за день оставлено в доме в беспорядке. Я смотрела на это с горечью, время шло, и день уже подходил к концу. Прибывшие к нам мужчины стали говорить:
- Его экипаж был совсем готов, отчего же он до сих пор не прибыл?!
Постепенно наступила ночь. Некоторые заговорили:
- Странное дело. Кто-нибудь, сходите посмотреть.
Человек, который пошел взглянуть на двор Канэиэ, вернулся со словами:
- Теперь экипаж господина распряжен, телохранители отпущены.
«Ну вот, опять, - подумала я, - это невыносимо. Это невозможно описать словами. Если бы я смогла остаться в горном храме, я не подверглась бы снова такому обращению». Все, кто там был тогда, ничего не понимали и громко шумели. Похоже, и в этом году жених решил навещать невесту только первые три дня. Я была в совершенной растерянности, мечтая только узнать, в чем здесь причина, когда ко мне пришла гостья. Хоть мне и казалось, что сейчас слишком трудное для визитов время, но, поговорив с гостьей о том о сем, я немного развеялась.
Как только рассвело, сын сказал мне:
- Пойду, узнаю, что там такое случилось.
Он так и сделал, и ему сказали:
- Вчера господин, видимо, расстроил вас. Нам он изволил заметить: «Внезапно мне сделалось очень дурно, и больше я ничего не могу делать».
Я тогда подумала, что было бы, наверное, лучше, если бы я не слышала этого. К тому же у меня в ту пору был период осквернения, а если бы я услышала это в обычное, спокойное время, то не подумала бы плохого. Так я размышляла в раздражении, когда принесли письмо от госпожи Найси-но-кан. Она, оказывается, думала, что я еще в провинции; письмо было очень трогательным.
«Почему, - писала она, - вы продолжаете проводить жизнь в таком месте? Мне говорили, что он еще приезжает вас навестить, хотя вы и находитесь так далеко. Поэтому я несколько озадачена вашими речами о том, что вы разлучились.
Если потоки
Реки Имосэгава[52]
По старому руслу бегут,
Мы увидим еще
Его тень возле Вашей».
В ответном письме ей я написала: «Я думала, что буду жить в горах, покуда увижу осенние картины, но и здесь нашла на меня тоска: среди неба тоже бывают следы облаков. Я думала, никто не знает, сколь обильны мои думы, но как же Вы-то о них узнали? Поистине, сказала бы я Вам:
Что делать мне с печалью,
Что иссушает плоть?
Меняется река,
Которая бежит
Через горы Имосэ».
***
Тот день был свободным, а следующий, как я слышала, приходился на религиозное воздержание. В наступивший день мое направление для Канэиэ было запретным, а днем позже я неотступно думала, что ныне он все же приедет, и я высматривала его до поздней ночи, когда он, наконец, появился. Канэиэ объяснил, что прошлой ночью было то-то и то-то, не чувствуя себя виноватым и говоря так, будто ничего не произошло:
- Я и сегодня очень спешил; домашние все разошлись по случаю воздержания, а я все бросил, как есть, и приехал.
Я не хотела с ним говорить... С рассветом Канэиэ заторопился назад со словами:
- Как там люди, которых я послал в незнакомое место?!
***
После этого прошло еще дней семь или восемь. Мой отец - скиталец по уездам - собрался совершить паломничество в Хассэ[53] и предложил мне поехать вместе с ним. Я переселилась к нему, чтобы соблюсти перед дорогой воздержание. Но не успели мы тронуться с места, как в час Лошади внезапно раздался шум. Отец переполошился:
- Смотри-ка, кто-то открывает твои ворота![54]
Внезапно вошел Канэиэ. Днем он наполнил все ароматом благовоний, совершил положенные службы - и вдруг забросил все, четки положил на полку, вел себя грубо и показался мне очень странным. Этот день он весь пробыл у меня, а на другой день вернулся.
***
Дней через семь или восемь мы отправились в Хассэ. Из дома выехали в час Змеи. Людей с собою мы взяли много, так что выглядели очень пышно. В час Барана мы достигли известного нам павильона в Удзи, где было расположено владение старшего советника Адзэти[55]. Сопровождавшие нас люди вели себя шумно, но мне все равно было одиноко, особенно, когда я осматривалась вокруг. Я слышала, что покойный ныне хозяин устраивал свое владение, вкладывая в него всю душу, и думала, что в этом месяце исполнится всего год с его кончины, а все уже безмерно запущено...
Управляющий поместьем пригласил нас к себе. Обстановка, кажется, была все той же, что при покойном хозяине: шторы, складные ширмы, прямые ширмы, на черные рамы которых натянута ткань цвета прелого листа - все соответствовало месту и было подобрано с большим вкусом.
Я устала, а тут еще поднялся сильный ветер. Заболела голова... Я поставила загородку от ветра и выглядывала из-за нее, пока не наступила темнота. Лодки для ловли рыбы с помощью бакланов, с зажженными факелами скользили вверх и вниз по реке. Смотреть было бесконечно интересно. Прошла даже моя головная боль. Я подняла шторы и вспомнила, когда выглянула наружу, как во время самовольного своего паломничества, на обратном пути, заехала к уездному начальнику. Это было здесь. Господин Адзэти вышел ко мне и одарил многими подарками. Каким он был очаровательным! Я думала тогда: «В каком из миров определена нам такая судьба?»
