относительно невредимый, сел в траве и со стоном схватился за поясницу.
– Ради Прекрасной Аннит, не дергайтесь! – прошипела Марфа, поднимая руки плавным движением. – Хотите погибнуть в двух шагах от нашей конечной цели?
Все, в том числе и мы с Кирой, последовали ее примеру и подняли руки.
Последовала краткая пауза, заполненная шепотом поднявшегося ветерка, чьими-то невнятными молитвами и постаныванием мужика позади нас.
Фигуры в сотовой броне не двигались. Безликие головы ничего не выражали. Я не чуял В-токов, но воспринимал поток внимания, исходящий из-за непрозрачных шлемов.
А затем из проема вышли люди с настолько необычной внешностью, что я на миг перестал сканировать окружающее пространство.
Первыми по лесенке спустились две женщины. Вроде бы это были именно женщины, хотя я ни в чем не уверен. Одна с торчащими вверх разноцветными волосами, а другая с лысым черепом. У радуговолосой были большие фиолетовые глаза, у лысой – ультрамариновые. Обе могли похвастать огромным количеством пирсинга в ушах, носу, губах и бровях. Уши к тому же были заткнуты гладкими кругляшами вроде беспроводных наушников.
Одеты они были в бесформенные балахоны, по которым скользили цветные узоры. Они постоянно меняли форму и оттенки, точно одежда являла собой экран.
Следом за этими диковинными существам возникли мужчины (вроде бы), которые, собственно, не слишком отличались от женщин. Те же бледные гладкие надменные лица с пирсингом, неопределенный возраст, балахоны-экраны. Оба были лысыми.
Глаза одного из них были желтые, а другого – оранжевые. Причем у всех четверых в радужках не было признаков зрачка.
У “мужчин” уши были заткнуты теми же наушниками, а у желтоглазого еще и ноздри закрывала причудливая скоба. Как он дышит? И как они видят мир сквозь свои дурацкие линзы?
У желтоглазого балахон показывал то, что находится позади него, и создавалось впечатление, будто у него вовсе нет тела – только туманное нечто.
Лысая женщина оглядела нас, потом чуть повернула голову к спутнице и произнесла, манерно растягивая слова:
– Вэйчим задавать ли гарбу, Мони́к?
Та отозвалась с аналогичной манерностью:
– Интрестин симпли. Лешь то́каться круглые таймы сприваешься, Лиин? Для яких смыслов мы триггернулись и из загона аут-двинулись? Не для интрестина ли?
На нас они больше не обращали внимания. Чудилось, они вообще нас не видят, потому что слепые. Такое впечатление создавалось из-за отсутствия зрачков.
Оранжевоглазый глядел на нас (или сквозь нас) без интереса. Желтоглазый, напротив, переводил взгляд с одного на другого, словно пытаясь узнать кого-то.
Вспомнив о нас, Лиин улыбнулась нам всем сразу. Улыбка получилась снисходительная и рассеянная. Так улыбаются суперзвезды на красной дорожке своим почитателям, изнемогающим от восторга за линией охраны.
Лиин обратилась к застывшей от напряжения Мальве:
– Вы, кажется, говорите на северном наречии? – спросила она на правильном тру-ру, но с заметным акцентом.
– Нет, – пробормотала Мальва. – То есть да, на северном... Хотя и на южном разумеем...
– Кто вы такие? – осведомилась росска. – Чего вам надо? Почему вы остановили поезд, а потом спровоцировали симбота?
“Симбот – это робот? – соображал я, стоя с поднятыми руками. – Симплый, простой робот? У них, выходит, есть и непростые роботы?! Это какие?”
– Мы не провоцировали, панньё! – Мальва, забывшись, опустила руки и прижала к груди. – Это случайно вышло, простите нас! Мы – переселенцы, земли и деревни свои потеряли, враг все пожег, пришлось уходить с родины-то...
В голосе ее прорезалась плаксивость с подвыванием профессиональных попрошаек.
– Возьмите нас к себе, ради Прекрас... Ради всего для вас святого! Мы – люди здоровые да работящие. Польза от нас вашему государству будет!
Вот вруша, подумал я. Мне они отрекомендовались как слабые и больные. Артисты погорелого театра, блин!
Лиин искренне удивилась. Уточнила:
– Какому именно государству?
Вмешалась пестрая Моник:
– Они думают, что Республика Росс – это одно государство. В Прикордонье они пригодятся, как считаешь?
– Содомиты будут против, – буркнул на тру-ру оранжевоглазый. – Прикордонье – это их радость и забава.
“Какие еще содомиты?” – подумал я. Отчего-то россы вызывали подспудные отвращение и страх. Не были они похожи на людей – в Отщепенцах и то больше знакомого, человеческого. Казалось, что мы для россов абсолютно пустое место, хуже животных и в любой момент они могут приказать симботам стереть нас в порошок. Они еще и переговариваться друг с другом начали на тру-ру, словно бы для того, чтобы мы понимали, что сейчас решается наша судьба.
Моник сказала:
– Тогда к Гринам? Они к природе ближе, костры разводят да на экологии помешались. А эти бедняги и вовсе из лона природы никогда не выбирались.
Пока происходил этот в высшей степени занятный разговор, желтоглазый молча пялился на меня. Остальных он уже осмотрел и теперь буравил меня немигающим желтым взглядом.
Оранжевоокий лениво протянул:
– В прошлом году брали небольшую группу в Грин. Они там все вокруг загадили. Обычно мигрантов нужно держать в Буфере столько, сколько нужно для изменения ментальности. Но Буфер переполнен. Некоторые мигранты не желают отказываться от пси-маркеров даже под страхом изгнания и смерти. Зачем, спрашивается, было бежать из своих тухлых деревень и плестись в Республику, если тухлая деревня остается в твоей башке навсегда?
– Ну и гнали бы их обратно в ПоПо, – скривила проколотые пирсингом губы лысая Лиин.
– Погнали бы, если б не Секуляры со своей пост-этикой. Шум ведь поднимут, в интерактив-суды подадут! И не на уровне Спайдера, а Сеньора!
– Или Сюзерена... – кивнула Лиин. – Да, знаем мы эти Секуляров – те еще скандалисты... Короче, что будем делать?
– А пусть они сами нам расскажут, зачем их брать в Республику Росс! – предложила Моник. Повернулась к нам: – Ну? Говорите! Только не надо втирать о трудолюбии, нам Слэвины не нужны... то есть слуги и рабы. Своих хватает с избытком.
Я посмотрел на “мигрантов”. Они растерянно переглядывались. Никто и не задавался вопросом, нафига они сдались технологически развитой и мощной державе. Все думали только о том, как бы туда поскорей попасть. Ну, и чтобы обратить россов в свою единственно верную религию.
Дед Бажен неожиданно выпалил:
– Мы развлекать можем! – и запел глубоким грустным баритоном:
Поганое поле, Поганое поле!
Сколько несчастий ты шлешь нам и боли!
Как долго терпеть и страдать нам доколе?
Поганое поле, Поганое поле!
Лиин, Моник и оранжевый закисли от смеха. Желтый продолжал смотреть прямо на меня,
