Игорь Ефимов - Новгородский толмач

Или та же сельдь. Вчера разгневанный купец из Пскова бегал по двору, держа по селедке в руке, и красочно описывал, в какие места он засунет их продавцу-ганзейцу, если только отыщет его. Потому что в купленном бочонке сверху лежала селедка нормального размера, а в середине — такая мелочь, что ее и нищим-то совестно отдать.

Но и новгородцы не отстают в хитростях и жульничестве.

Привезет, например, десять кругов воска, который снаружи выглядит первосортным. А разрежешь — там грязь, мусор, дохлые пчелы, куски сосновой коры. Отколупнуть, проверить? Поднимет скандал, потому что, мол, от каждого круга можно столько отколупнуть, что потом круг уже станет непродажным.

С мехами еще больше мороки. Например, беличьи шкурки привозят из северных и уральских областей и продают связками по десять штук. Это такой ходкий товар, что часто такую связку используют как разменную монету — «одна куна». Но сколько брани и споров доводится мне слышать — и переводить — по поводу качества этих шкурок! В каждой связке должно быть хотя бы две шкурки превосходного качества (их называют «личными»), три просто хороших (называют «красными»), остальные могут быть похуже. Однако «похуже» — понятие настолько растяжимое, что спорщики могут лаяться не хуже собак, загоняющих несчастного зверька в ловушку.

Или горностаи. Оказывается, наилучшее качество их меха получается тогда, когда их ловят в правильное время года. Но хитрые новгородцы вырывают из меха те волоски возле головы и хвоста, по которым можно определить, когда пушистая добыча была поймана. Если же вы хотите приобрести уже сшитый мех, нужно следить, чтобы он был составлен из кусков с одной и той же части тушки. Если это будет мех с живота, про сшитый кусок скажут «черевий», если со спины — «хребтовый», и так далее. Когда вернусь в Любек, смогу наняться приказчиком к любому меховщику, а то и открыть собственное дело.

Пока мне больше всего нравятся меха черной лисы и рыси. Как только накоплю достаточно денег, непременно куплю шапку из черной лисы и пошлю ее Вам в подарок к Рождеству, моя бесценная фрау Урсула.

А как поживает моя любимица Грета? Неужели ей уже одиннадцать? И она научилась читать и писать? Пусть напишет мне хотя бы короткую записку. Я так скучал без нее весь последний год, который мне пришлось провести на Готланде. Как ее занятия музыкой? Только вспомню ее сияющее личико, и сердце наливается нежностью. Она ведь не знает, какое ей выпало счастье — расти с такой доброй матерью. Если бы Вы, моя бесценная, не приютили меня в своем доме десять лет назад, мои строгие родители своими побоями и бранью довели бы меня, наверное, до полного озверения. И ведь они делали это из лучших намерений, считая, что только так можно внушить человеческой душе страх Божий. Страх, страх, страх!.. А кто же будет учить Божественной любви?

По воскресным и праздничным дням небо над городом залито звоном колоколов. В русских церквах нет скамей. Люди молятся стоя или опускаются на колени. Даже зимой, на холодный каменный пол. Стоят так часами. Души их тянутся к Богу, и это внушает надежду. Рано или поздно они осознают свои заблуждения и вернутся в лоно Святой католической церкви, под отеческую власть непогрешимого Папы римского. Но ясно, что пастыри их, все эти попы и монахи, будут сопротивляться возвращению изо всех сил. Ведь никто из них не знает латыни. На каком же языке они будут вести богослужение, читать молитвы?

Я же пока поспешу на вечернюю службу в нашу церковь Святого Петра и крепко помолюсь о том, чтобы это письмо застало Вас и всех Ваших домочадцев в добром здравии и мире сердечном.

С вечной любовью и вечной благодарностью,

(писано по-готски)

Когда мы плыли на ганзейском корабле, я заприметил там одного матроса. В часы покоя он вырезал фигурки из кости и негромко напевал. Я не мог понять слов и спросил, что это за язык. «Эстонский», — ответил он. Эсты — я слышал про это племя. Кажется, их упоминает в своих книгах даже великий Тацит. Они жили к югу от Финского залива с незапамятных времен. Потом эти земли завоевывали и делили между собой викинги, немцы, шведы, датчане, русские.

Капитан нашего корабля рассказал мне, что эсты славятся своей честностью и трудолюбием. Почва их полей довольно жесткая, но они пашут ее с беспримерным упорством деревянными сошниками. Дерптский епископ, пожалев их, велел привезти им железные сошники. К сожалению, в том году засуха почти погубила урожай. Эсты решили, что боги прогневались на них за измену старинным обычаям, и вернулись к деревянной сохе.

Свет истины Христовой был принесен в эти края два с половиной века назад. Но среди местных племен остатки языческих верований еще очень сильны. То, что принято называть Ливонией, вряд ли можно назвать страной. Здесь нет единого правителя, власть поделена между вольными городами, епископалиями и Тевтонским орденом. Кроме эстов здесь обитают ливы, курши, балты и другие народности.

Я спросил у матроса, не согласится ли он учить меня эстонскому за небольшую плату. Он страшно удивился тому, что можно получить деньги за слова, слетающие с его губ так бездумно. И с радостью согласился. А мне давно хотелось овладеть языком, который был бы недоступен окружающим меня людям. Есть мысли, которые тревожат, жгут, мучают меня. Если бы их можно было изложить на бумаге, мне кажется, я смог бы легче совладать с ними, укротить, прояснить для самого себя. Но они полны таких кощунств, что записывать их латынью, или немецким, или другим широко распространенным языком — слишком рискованно.

Конечно, на корабле мы успели только начать занятия. Но матрос сказал мне, что его брат служит поваром в Ганзейском дворе в Новгороде. Он тоже из Ревеля, и эстонский — его родной язык с детства. По прибытии я отыскал этого повара, и теперь мы с ним продолжаем уроки, начатые во время плавания. В письменном виде эстонский не существует, мне приходится записывать слова латиницей. Попробую сейчас выписать то, что уже закрепилось в моей памяти.

Вода. Река. Море. Дождь. Пить. Питье.

Плыть. Парус. Матрос. Поет.

Язык. Немецкий? Нет. Шведский? Нет. Русский? Нет.

Какой?

Эстонский. Ээсти. Учить. Язык. Песня.

Буквы. Нет. Писать. Нет. Говорить. Петь.

Повар. Блины. Каша. Репа. Молоко. Квас. Пиво.

Бог. Богу. Бога.

Видеть. Смотреть. Смотрю. Вижу.

Любить. Любят. Люблю.

Хочу. Хочет. Хотим.

Грех. Женщина. Грешить. Любить. Страх. Бог. Женщина.

Суд. Вина. Грех. Смерть.

Озеро. Лодка. Рыба. Дерево. Птица. Полет. Летать.

Женщина. Девушка. Жена. Сестра.

Грех. Страх. Суд. Обманщик. (На эстонском нет слова «дьявол».)

Досточтимый отец Бертольд, учитель и благодетель!

Припадаю к Вашим стопам и прошу простить мне задержку с этим письмом. Но, видимо, мне не удастся отправлять к Вам послания так часто, как хотелось бы. Мы целиком зависим от движения грузов с воском, а мейстер Густавсон вынужден дожидаться, когда его русские поставщики завезут на склад достаточное количество.

Зато у меня было довольно времени, чтобы внимательно осмотреть Новгородскую крепость и составить ее план, каковой и прилагаю. На рисунке башни помечены номерами, а внизу — их список и названия. Конечно, я не мог открыто измерять высоту и толщину стен. На глаз две круглые башни с северной стороны имеют диаметр около 15 метров, высоту — около 16 метров, если считать с зубцами. Остальные башни — квадратные, но тоже с мощными стенами. В некоторых устроены ворота для проезда, а в верхней части размещается церковь и даже небольшая трапезная.

Со стороны реки новгородцы не ждут атаки, поэтому, как Вы видите на плане, в восточной стене построена всего одна башня — Борисоглебская. Зато говорят, что именно от нее идет тайный подземный ход к воде. Постараюсь разузнать об этом подробнее.

Многие древние историки, которых Вы, преподобный отец, давали мне читать, уверяют нас, что стены крепостей не так важны, как стена доблести, проходящая через сердце воина. Но одновременно мы знаем, что слишком смелые воины в мирное время начинают скучать и устраивают бунты, мятежи, перевороты. Чтобы предотвратить эту опасность, новгородцы разрешают своей буйной молодежи отправляться в далекие военные экспедиции. Отряды отчаянных молодцов (их называют «ушкуйники») спускаются на ладьях по Оке, Волге, Дону и безжалостно опустошают южные русские княжества и города, точно так же, как викинги в свое время разоряли Северную Европу. При этом мусульманское население они вырезают вчистую, а у христиан только отнимают все до последней рубахи.