биллиардном столе. Тяжелые кулисы теней чуть отползли, открыв мрачную сцену.
Шестнадцать оторванных рук и ног, среди них четыре тела и четыре головы. Оранжевое
пламя лампы высветило заляпанные причудливыми темными пятнами стены и пол –
словно здесь бушевал обезумевший художник. Фудзино не дрогнула.
Один сбежал…
Ее месть еще не завершена.
Пока не завершена… но, может быть, это и правильно?
– Мне… нужно отомстить?
При одной мысли о том, что ей придется убить еще одного человека, Фудзино
охватил ужас. Дрожа, как в лихорадке, она обхватила себя руками. Пусть она будет в
опасности, если не заставит его замолчать, но… убивать людей? Нет, она не хочет… не
может…
Губы ее отражения в кровавой луже искривились незнакомой усмешкой.
Границы пустоты: Часть 03 03
1
Конец июля подхватил меня и понес в вихре странных и страшноватых событий: моя подруга, которая два года пролежала в коме, вернулась к жизни; я закончил второй
крупный проект на новой работе; младшая сестра, которую я не видел пять лет, примчалась и ворвалась в мою жизнь. Девятнадцатое лето Кокуто Микия, то есть мое, обещало быть необычным и суматошным.
Сегодня был один из редких нормальных выходных, и школьные друзья позвали
меня выпить и поболтать. Все было отлично, и я даже не заметил, как пропустил
последнюю электричку. Остальные разъехались на такси, но моя зарплата ожидалась
лишь назавтра, и в карманах гулял ветер. Делать было нечего, и я решил прогуляться до
дома пешком, благо до него было всего две остановки. Пока я неторопливо шагал по
пустынной улице, двадцатое июля незаметно перетекло в двадцать первое.
За полночь город выглядел безжизненным. Даже торговый квартал угомонился
быстро, ведь назавтра ожидался будний день. С вечера поливал дождь, и теперь асфальт
6
блестел, а в глубоких лужах отражался дрожащий свет фонарей. Клумбы и газоны, избегнувшие асфальтовой гробницы, набухли и хлюпали. Ночь в середине лета была
жаркой, за тридцать, и влажная парная духота заставляла пот катиться градом, а зубы –
сжиматься в подспудном раздражении.
В узком боковом проулке скорчилась тоненькая фигурка. Девушка в черной
школьной форме согнулась, почти повиснув на ограждении тротуара и прижав руку к
животу, словно пытаясь облегчить боль. В строгом форменном платье с белым
воротником было что-то от монашеского одеяния. Постойте, не совсем так, оно было
нарочито скромным, но из дорогой ткани, словно вечерний туалет – это же форма
женской академии Рэйен! Кстати, если верить Гакуто, эта форма весьма популярна у
настоящих ценителей. По их словам она очень похожа на костюм горничной. Нет-нет, я в
курсе вопроса вовсе не потому, что я – фанат горничных или фетишист. Просто моя
младшая сестра ходит именно в эту школу.
Сестра говорила, что все ученицы живут в пансионе.
Довольно странно увидеть девушку из такого строгого и чопорного заведения на
улице в столь поздний час. Или у нее какие-то неприятности, или она не очень-то строго
соблюдает школьные правила – нарушительница, иными словами. Имея некоторое
отношение к академии Рэйен – пусть и через сестру – и поэтому чувствуя определенную
ответственность, я решился окликнуть ее. Девушка заторможено повернула голову в мою
сторону, длинные пряди мокрых волос упали на плечо.
Дыхание ее было тяжелым и болезненным, но лицо выглядело спокойно-
безжизненным, а глаза отрешенными. Миниатюрное личико с правильными мелкими
чертами – настоящая Ямато Надесико1. Длинные прямые волосы – действительно
роскошные – ниспадали по спине водопадом, а небольшие прядки на висках, отделенные
миниатюрными ушками, были переброшены на грудь. Левая прядь была грубо и косо
обрезана, но ровная прямая челка безошибочно выдавала воспитанную молодую леди из
хорошей семьи.
– Что вам… нужно?
Ее голос дрожал, хотя она пыталась говорить, как ни в чем не бывало. Но
смертельно бледное лицо девушки, синюшные губы, рука, судорожно прижатая к животу, и страдальчески сдвинутые брови свидетельствовали, что ей очень больно.
– У тебя болит живот?
– Н-нет… я просто…
Напрасная попытка – ее вид настолько противоречил едва слышным словам, девушка выглядела настолько хрупкой и готовой в следующую секунду сломаться, лопнуть, как перетянутая струна, что я невольно вспомнил Шики. Такой она была в то
время, когда я впервые встретил ее.
– Ты учишься в академии Рэйен, правильно? Но ведь это довольно далеко.
Опоздала на последнюю электричку? Хочешь, вызову для тебя такси?
– Н-не беспокойтесь. У меня… у меня все равно нет денег.
– Да? У меня тоже – вот так совпадение.
Она удивленно моргнула. Мда, шутка действительно прозвучала глуповато.
– Так-так. Тогда, наверное, ты живешь недалеко отсюда? Мне рассказывали, что
все ученицы обитают в пансионе, но, наверняка, у тебя есть разрешение уйти.
– Нет… мой дом далеко.
Я удивленно наклонил голову.
– Ты что же, сбежала?
– Мне… пришлось.
В затруднении, не представляя, что сказать дальше, я помедлил. Девушка промокла
насквозь, с ее платья часто падали капли. Наверное, она не смогла укрыться от недавнего
1 Японский идеал женской красоты, «краса ненаглядная».
7
дождя. С тех самых памятных событий несколько лет назад промокшие под дождем
девушки вызывали во мне смутное беспокойство. Это было невыносимо, и я сам не
заметил, как изо рта вылетели слова:
– Не хочешь переночевать у меня?
– А… можно?
На поднятом ко мне лице мелькнула отчаянная надежда. И я кивнул.
– Конечно. Я живу один, и ты никого не побеспокоишь. Не бойся, я не собираюсь
ничего такого делать с тобой, хотя… я все же здоровый парень и стопроцентной гарантии
дать не могу. Мало ли что случается. Если не боишься, идем со мной. Хотя получка
только завтра, и денег у меня нет, дома в аптечке найдется болеутоляющее.
Девушка робко улыбнулась – беззащитной и невинной улыбкой. Она выглядела
настолько счастливой, что я даже слегка застеснялся – ведь я не сделал ничего
особенного. Приняв протянутую руку, она грациозно поднялась.
Мне показалось или там, где она сидела, на асфальте остались красные пятна?..
Вместе с незнакомкой мы двинулись сквозь вымерший ночной город.
– Нужно еще немного пройти пешком. Если тебе тяжело, скажи – уж девушку-то я
смогу донести на спине.
– Спасибо. Но… уже все зажило… и почти не болит.
Как бы она не отрицала, было видно, что она мучается – ладонь все еще была
крепко прижата к животу. Поэтому я переспросил:
– И живот не болит?
Девушка, не говоря ни слова, помотала головой. Мы прошли еще немного. Она
неожиданно нарушила молчание и прошептала, опустив лицо:
– Болит... очень болит. Так, что хочется плакать. Но… мне можно?..
Мой кивок произвел удивительное действие: она зажмурилась с таким радостным и
облегченным выражением лица, словно попала в счастливый сон.
Девушка не назвала своего имени, и я тоже не стал представляться. Так будет даже
романтичнее. Когда мы добрались до моей тесной однокомнатной квартирки, она
попросила разрешения воспользоваться душем и заперлась там. Ей нужно было развесить
промокшую одежду, и я, чтобы не смущать ее, решил подождать снаружи. Зачем-то
ляпнув, что мне нужно купить сигарет, я стоически проторчал на улице почти час. Черт, деликатность – это отлично, но я же не курю, и мне было совершенно нечем развлечь
себя. Нельзя все же быть таким добрым.
Совсем соскучившись, я осторожно приоткрыл дверь и увидел, что девушка тихо
спит на диванчике. Поставив будильник на семь тридцать, я тоже улегся. Засыпая, я
задумался – откуда на ее школьной форме, сушившейся на плечиках, этот порез чуть
выше талии?
Когда я проснулся наутро, девушка уже поднялась и оделась, и теперь молча
сидела в уголке. Увидев, что я открыл глаза, она низко поклонилась:
– Огромное вам спасибо. Мне нечем отплатить за вашу доброту, но я очень, очень
благодарна.
Поднявшись, она двинулась к двери, но я остановил ее. Мне было неловко, что я
заставил ее сидеть и дожидаться только для того, чтобы поблагодарить, и я решил
загладить вину:
– Постой. Хочешь позавтракать?
Девушка послушно остановилась. У меня осталось только оливковое масло и
макароны, поэтому на завтрак получились спагетти. Быстренько приготовив на двоих, я
