И то ли что-то не ладилось у отца с этим аппаратом, то ли другое что его тяготило, только в эти душные августовские дни отец Саньки стал очень нервным и раздражался по каждому буквально пустяку. Правда, почти сразу же жалел об очередной своей вспышке и переживал по этому поводу.
И мама тоже переживала, хоть и старалась этого не показывать.
А однажды случилось вот что.
Мама зашла в сарай в то время, когда отца там не было, он уехал в райцентр за какими-то срочно необходимыми ему радиодеталями. Просто так зашла, без всякого умысла.
И увидела посреди сарая полностью собранный аппарат.
Тут следует отметить, что (по словам мамы) отец постепенно разобрал странную эту штуковину, считай, до отдельных деталей, а потом терпеливо вновь их соединил в некие цельные блоки. А потом опять разъединял и раскручивал, пытаясь разобраться в правильности и последовательности соединения.
И вот еще что важно!
Накануне, когда мама приносила отцу ужин в сарай (у него даже на ужин времени не оставалось), отдельные части аппарата были разложены (точнее, разбросаны) в самых разных местах, и все показывало на то, что работы с непонятным этим механизмом еще, как говорится, непочатый край.
А всего сутки спустя аппарат был уже полностью собран и в таком вот собранном виде возвышался теперь на самой середине помещения.
Исключительно из любопытства мама подошла к нему поближе. Памятуя о том, что произошло с мальчуганом, дотронувшимся неосторожно до странной этой конструкции, повторять его ошибку не стала. Просто стояла молча и смотрела.
И в это время аппарат заработал. Сам по себе, без всякого маминого вмешательства.
Он вдруг вздрогнул (и мама, соответственно, тоже вздрогнула от неожиданности), после этого мелко-мелко завибрировал и, наконец, ...изменил цвет. Вот только что был матово-черным, а теперь стал ослепительно-белым.
А через мгновение и вовсе исчез.
Мама даже глазам своим не поверила. Некоторое время она лишь оторопело вглядывалась в пустое место, где еще мгновение назад возвышалась непонятная эта конструкция. Потом все же решилась и сделала шаг вперед, вытянув перед собой руку, как бы желая убедиться, что аппарат и в самом деле исчез, а не просто превратился в невидимку.
И в это время что-то сверкнуло, вспыхнуло, и маму с силой отбросило назад, да так, что она, не удержавшись на ногах, грохнулась на пол. А когда вновь вскочила — аппарат уже находился на прежнем своем месте, черный и безмолвный, как и раньше.
Дрожа от пережитого, мама выскочила из сарая и буквально врезалась в отца, уже подходившему к нему. И что самое удивительное, отец, раньше такой заботливый и внимательный, даже не поинтересовался у мамы, что с ней такое произошло, хоть видик у нее был (по собственным маминым словам) еще тот. Наоборот, почти оттолкнув маму, стоявшую у него на пути, отец опрометью бросился в сарай. Впрочем, то, что он там увидел, его, кажется, успокоило.
Выйдя из сарая, отец подошел к маме, обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.
— Никогда не заходи туда без меня, очень тебя прошу! — негромко проговорил он в самое ухо и добавил еще более тихим голосом: — И ни о чем меня не спрашивай, ладно?
— Ладно! — почти машинально ответила мама, еще не совсем придя в себя от пережитого в сарае. — А почему нельзя спрашивать?
Некоторое время отец молчал, продолжая обнимать маму за плечи, потом вздохнул и прошептал уже совсем тихо:
— Потому, что я не хочу тебе врать.
Больше они на эту тему не говорили, но весь тот вечер Санькин папа был необычайно ласковым и внимательным и к маме, и особенно к Саньке. Он ее с рук не спускал, а она так и уснула у него на руках.
И в тот же вечер папа произнес пророческие слова насчет нью-йоркских башен-близнецов. Их как раз стали показывать по телевизору, и папа, как-то по-особенному тяжело вздохнув, произнес вдруг фразу, которой в тот момент мама не придала особого значения.
— Месяц остался. — проговорил папа, внимательно разглядывая изображение небоскребов. — Точнее, почти месяц...
— Месяц до чего? — поинтересовалась мама.
— До одиннадцатого сентября, — пояснил папа. Потом помолчал немного и добавил: — Бог с ними, с небоскребами. людей жалко!
А потом еще помолчал и сказал с какой-то болью в голосе:
— И самое обидное — ничего не могу сделать! Даже права на это не имею! — Потом вздохнул и добавил: — Я и так уже.
Истинный смысл папиного высказывания мама смогла понять лишь месяц спустя, когда террористы-смертники буквально протаранили захваченными пассажирскими лайнерами башни-близнецы. Впрочем, последней папиной фразы мама так и не поняла, а спросить было не у кого, так как одиннадцатого сентября папы уже не было в деревне.
Исчез он вечером семнадцатого августа, не ушел, а именно исчез. Просто вышел вечером из дому и не вернулся. А вместе с ним из сарая исчез таинственный агрегат, найденный в лесу, что навело маму на определенные подозрения.
Впрочем, об этих своих подозрениях мама тогда (и вообще до сегодняшнего разговора с Санькой) так никому ничего и не рассказала. А когда какое-то время спустя председатель неожиданно поинтересовался судьбой найденного в лесу агрегата, мама пояснила ему, что муж разобрал этот агрегат до мельчайших деталей еще летом. А куда они потом подевались — она совершенно не в курсе. И председатель, махнув рукой на агрегат, лишь попросил у мамы разрешения забрать из мастерской все то оборудование, которое когда-то папе предоставил колхоз. Мама ответила, что председатель может забрать из сарая все, что посчитает необходимым, а ей самой ничего из этого барахла не нужно.
Именно этого никак не мог простить Санькиной маме Иван, словно муравей по крупицам собирающий отовсюду инструменты и вообще все металлическое. Впрочем, сказал он об этом лишь Саньке, и то по большому секрету, а сказав, тут же о сказанном пожалел. Он ожидал, что Санька здорово обидится за мать, а она лишь, как-то по-взрослому вздохнув, сообщила враз повеселевшему Ивану, что очень даже его понимает.
Председатель действительно изъял из сарая все, кроме стола, табурета и дивана. Правда, он вскоре принес маме деньги за конфискованное оборудование (не очень большие, правда), а потом еще и долго извинялся.
— Если Петрович вдруг объявится — все верну, — пообещал он напоследок.
Но отец так и не объявился. А вскоре маме с Санькой предоставили собственное жилье: двухкомнатную квартиру в доме на две семьи. Во второй половине дома поселилась тетя Клава, вновь помирившаяся с мамой. Вот тогда-то Санька впервые и повстречала Ивана.
А бывшее их жилье забили досками, и Санька никогда больше там не бывала. Как и в старом сарае, в котором когда-то, давным-давно, располагалась папина мастерская.
Глава 3
От Ивана у Саньки никогда не было никаких секретов, и она, разумеется, уже на следующий день пересказала своему другу всю полученную от мамы информацию. Произошло это, когда они возвращались из школы домой, и пересказ информации занял у Саньки почти весь путь.
— Интересно. — задумчиво проговорил Иван, когда Санька закончила долгое свое повествование и они остановились у калитки, ведущей к Санькиной половине дома. — Странно только, что мама твоя моей ничего об этом раньше не рассказывала.
— Почему ты думаешь, что не рассказывала? — удивилась Санька. впрочем, она и сама уже знала ответ на этот вопрос.
При всех положительных качествах тети Клавы (в первую очередь, необычайной доброте и отзывчивости), доверить ее хоть какую тайну было невозможно: тайна эта на следующий же день просто переставала быть тайной для всей деревни без исключения.
— И что ты обо всем этом думаешь? — тут же задала Санька Ивану следующий вопрос. — Куда, по-твоему, исчез мой папа в тот вечер?
Иван ничего не ответил, лишь задумчиво почесал затылок. Он, вообще-то, никогда ни на один вопрос так, с ходу, не отвечал, ему всегда требовалось хоть какое-то время, чтобы хорошенько каждый, даже самый простой вопрос обдумать.
— Ну ладно, подумай пока, — милостиво разрешила приятелю Санька. — А я домой пойду! Додумаешься — приходи!
— Слушай, а пошли ко мне обедать! — вдруг предложил Иван. — Мама утром борщ вкусный сварганила.
— Борщ, говоришь?
Санька обожала борщ.
— И котлеты на второе, — добавил Иван. — С картофельным пюре.
— Ладно, — не смогла устоять перед соблазном Санька. — Сейчас рюкзак сброшу, переоденусь и сразу же прибегу.
Борщ и в самом деле оказался вкусным, котлеты тоже не подкачали, так что во время обеда никакого продолжения разговора не последовало. Но после обеда Санька требовательно посмотрела на Ивана.
— Ну, высказывай свое мнение! — сказала (а вернее, приказала) она, усаживаясь на диван. — А потом я свое мнение выскажу.
