подали хану грамоту повинную, подали двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов. Потом подали короб чиста серебра, другой короб красна золота да третий короб скатного жемчуга. После этого посадил Бахтияр Бахтиярович послов за дубовый стол, кормил-потчевал, поил и стал выспрашивать:
— Есть ли у вас на святой Руси, у славного князя у Владимира, кто играет в шахматы, в дорогие тавлеи [6] золочёные? Играет ли кто в шашки-шахматы?
Проговорил в ответ Добрыня Никитич:
— Я могу с тобой, хан, в шашки-шахматы поиграть, в дорогие тавлеи золочёные.
Приносили доски шахматные, и стали Добрыня с ханом по шашечной доске ходить, с клетки в клетку переступывать.
Добрыня раз ступил и другой ступил, а на третий хану и ход закрыл. Говорит Бахтияр Бахтиярович:
— Ай, горазд же ты, добрый молодец, в шашки-тавлеи играть. До тебя с кем ни играл, всех обыгрывал. Под другую игру я залог кладу: два короба чиста серебра, два короба красна золота да два короба скатного жемчуга.
Отвечал ему Добрыня Никитич:
— Моё дело дорожное, нет при мне бессчётной золотой казны, нет ни чистого серебра, ни красного золота, нет и скатного жемчуга. Разве что поставлю в заклад свою буйну голову.
Вот хан раз ступил — недоступил, другой раз ступил — переступил, а на третий раз Добрыня ему и ход закрыл, он повыиграл залогу Бахтиярову: два короба чистого серебра, два короба красного золота да два короба скатного жемчуга.
Горячился хан, раззадорился, он поставил велик залог: платить дани-выходы князю Владимиру за двенадцать лет с половиною. И в третий раз залог Добрыня выиграл.
Велик проигрыш, хан проиграл да и обиделся. Говорит он таковы слова:
— Славные богатыри, послы Владимира! Кто из вас горазд из лука стрелять, чтоб пропустить калёну стрелу по острию по ножовому, чтоб пополам стрела раздвоилася да попала бы стрела во кольцо серебряное и обе половины стрелы были весом равны.
И двенадцать дюжих богатырей принесли самолучший ханский лук.
Молодой Добрыня Никитич берёт тот тугой лук разрывчатый, стал калёну стрелу накладывать, тетиву стал Добрыня натягивать, тетива порвалась, как гнилая нить, а лук приломался, рассыпался. Проговорил молоденький Добрынюшка:
— Ай же ты, Бахтияр Бахтиярович, то дрянное лучишко, негодное!
И сказал Ивану Дубровичу:
— Ты ступай-ка, мой крестовый брат, на широкий двор, принеси мой дорожный лук, что ко правому стремени прилаженный.
Отстегнул Иван Дубрович лук от правого от стремени и понёс тот лук в палату белокаменну. А к луку были пристроены гусельцы звонкие — не для красы, не для угожества, а потехи ради молодецкой. И вот несёт Иванушка лук, на гусельцах наигрывает. Все татары заслушались, эдакого дива век у них не было…
Берёт Добрыня свой тугой лук, становится супротив колечка серебряного, и три раза он стрелял по острию ножовому, двоил стрелу калёну надвое и попадал три раза в кольцо серебряное.
Принимался тут стрелять Бахтияр Бахтиярович. Первый раз он стрелил, недострелил, другой раз стрелил, перестрелил и третий раз стрелил, да в кольцо не попал.
Это хану не в любовь пришло, не в любовь пришло, не полюбилося. И задумал он нехорошее: извести, порешить послов киевских, всех трёх русских богатырей. А сам заговорил ласково, приветливо:
— Не пожелает ли кто из вас, славные богатыри, послы Владимировы, побороться-потешиться с нашими борцами, своей силы поотведати?
Не успели Василий Казимирович да Иван Дубрович и слова вымолвить, как молоденький Добрынюшка епанчу [7] снимал, расправлял плечи могучие и вышел на широкий двор. Там встречал его татарский богатырь-боец. Росту богатырь страшенного, в плечах косая сажень, голова, как пивной котёл, а за тем богатырём бойцов многое множество. По двору стали они похаживать, стали молодого Добрынюшку поталкивать. А Добрыня их отталкивал, попинывал да от себя откидывал. Тут страшенный богатырь ухватил Добрыню за белы руки, да недолго они боролись, силой мерялись — увёртлив, силён Добрыня был, ухватистый, кинул-бросил он богатыря на сыру землю, только гул пошёл, земля дрогнула.
Ужаснулись сперва бойцы, поопешили, а потом всем скопом на Добрыню накинулись, и борьба-потеха тут боем-дракой сменилася. С криком, руганьем да с оружием на Добрыню навалилися. А Добрыня безоружный был, перву сотню раскидал, распинал, а за теми цела тысяча. Выхватил он тележную ось и принялся той осью недругов потчевать. На подмогу ему выскочил из палат Иван Дубрович, и стали они вдвоём недругов бить-колотить. Где пройдут богатыри — там улица, а в сторону свернут — переулочек: лежмя-лежат недруги, не ойкают.
Руки-ноги у хана затряслись, как увидал он это побоище. Кое-как выполз-вышел на широкий двор и взмолился, стал упрашивать:
— Славные русские богатыри! Вы оставьте моих бойцов, не губите их! А я дам князю Владимиру грамоту повинную, закажу внукам и правнукам с русскими не биться, не ратиться и буду дани-выходы платить веки вечные!
Зазывал послов-богатырей в палаты белокаменные, угощал там яствами сахарными да питьями медвяными. После того написал Бахтияр Бахтиярович князю Владимиру грамоту повинную: веки вечные на Русь войной не ходить, с русскими не биться, не ратиться и платить дани-выходы во веки веков. Потом насыпал воз чистого серебра, другой воз насыпал красного золота, а третий воз насыпал скатного жемчуга да в дар Владимиру посылал двенадцать лебедей, двенадцать кречетов и с великой почестью послов проводил. Сам выходил на широкий двор и вслед богатырям низко кланялся.
А русские могучие богатыри Добрыня Никитич, Василий Казимирович да Иван Дубрович садились на добрых коней и отъехали от двора Бахтияра Бахтияровича, а вслед за ними гнали три воза с бессчётной казной да с дарами князю Владимиру.
День за днём, как дождь дождит, неделя за неделей, как река бежит, а богатыри-послы вперёд подвигаются. Они едут с утра день до вечера, красного солнышка до заката. Когда резвые кони отощают и сами добрые молодцы притомятся, приустанут, ставят шатры белополотняные, коней повыкормят, сами отдохнут, поедят-попьют и опять путь-дорогу коротают. Широкими полями едут, через быстрые реки переправляются и вот приехали в стольный Киев-град.
Заезжали на княжеский просторный двор да слезали тут со добрых коней, потом Добрыня Никитич, Василий Казимирович да Иванушка Дубрович входили в палаты княженецкие, они крест клали по-учёному, поклоны вели по-писаному: на все на четыре стороны низко кланялись, а князю Владимиру со княгиней во особицу, и говорили таковы
