миру духов и я собирался задать их все. Но это потом, а сейчас стоило, наконец, осмотреться.
Клоака напоминала собой воронку — широкая сверху и постепенно сужающаяся к дыре, в которую упал Шило. Склоны были крутые, но не гладкие, так что можно было попробовать вскарабкаться наверх. Я отметил несколько хороших зацепов, правда не был уверен, что мне хватит сил, чтобы удержаться. Оглянулся на дыру в центре и поморщился, разбежаться тоже не получится. Слишком маленькое расстояние от дырки до стены и слишком большой шанс сорваться. А летать я вряд ли умею.
Ладно, оставим эту идею на крайний случай, когда другие варианты себя исчерпают. Дело за малым — осталось только найти эти другие варианты.
— Брось ты это, малец, — голос Андрея Павловича застал меня, когда я задумчиво ковырял шершавые стены. За последние полчаса я перебрал всё — начиная с подкопа и заканчивая самыми безумными идеями. Но раз за разом возвращался к мысли, что пути у меня два — либо наверх, либо вниз и третьего не дано.
— Да ладно, только не говорите, что ни разу не задумывались о том, чтобы выбраться из этой дыры.
Верилось в подобное слабо. Нет, я, конечно, встречал людей, которые предпочитали плыть по течению, а когда попадались в сети, то смиренно ждали своей участи, а не барахтались в попытке выбраться, но старик не был похож на них. В его глазах всё ещё тлел огонёк свободы и мне нужно было только его раздуть.
— Каждый кто попадает в Клоаку об этом думает, — в голосе старика прорезалась горечь. — Тем более, что если у тебя получится выбраться, то считается, что духи тебя помиловали и твои преступления перед обществом полностью искуплены.
А вот это уже очень интересно, я весь подобрался. То есть, если у меня получится сбежать, то мне не придётся всю оставшуюся жизнь провести в попытках спрятаться. На что-то подобное я надеялся. Правда думал, что меня не будут искать, потому что вряд ли кто-то ведёт учёт тех, кто попал в Клоаку. Здесь скорее как с мусором — выбросили и забыли. Но амнистия открывала передо мной куда больше дверей.
— Забудь, — Андрей Павлович, видимо, заметил моё оживление и поспешил вернуть меня на грешную землю. — Мысли о свободе сведут тебя с ума. Здесь есть жизнь. Да, местами отвратительная, но всё же жизнь.
— Это не жизнь, — я пытался поймать взгляд старика, но тот старательно этого избегал.
— Забудь, — повторил он, — никому ещё не удавалось вырваться из Клоаки, это невозможно.
Эх, знал бы Андрей Павлович сколько раз за свою жизнь я слышал слово «невозможно». В моём мире мне говорили об этом постоянно. Невозможно выбраться из трущоб, невозможно овладеть магией оружия, если у тебя нет денег, невозможно трущобному щенку стать Царь-Богом… Всех, кто говорил мне «невозможно» я оставил далеко позади. Где теперь они, а где я?
Ещё раз оглядел шершавые, пропитанные сыростью и какой-то слизью стены Клоаки и усмехнулся своим мыслям — да уж, это не то, чем стоит гордиться, но это только пока.
Сверху раздался лязг и громкая брань. Клоака, пронизанная мёртвой тишиной, вдруг проснулась и загудела как рассерженный улей.
Аморалы начали выползать из своих нор и стекаться к источнику звука. Тощие, покрытые язвами тела ковыляли, баюкая увечные конечности. Ещё раз отметил, что Андрей Павлович на фоне остальных выглядел весьма неплохо для того, кто провел тут десять лет.
Впрочем, он был не единственным, кто выделялся. Глаз зацепился за поджарого мужчину, окружённого свитой из пяти человек. Среди них был и приятель Шила, с которым мне так и не удалось близко познакомиться. Они шли уверенно, расталкивая тех, кто не успел убраться с дороги. Но даже не это привлекало внимание. Мужчина не выглядел как человек, который испытывает постоянный недостаток в еде. Интуиция тревожно заскреблась где-то на подкорке головного мозга. Что-то в нём мне очень не нравилось, но я пока не мог объяснить что именно.
— Что происходит? — брань усиливалась, а в месте с ней усиливалось оживление аморалов.
— Еда, — старик был немногословен, он застыл в ожидании и внимательно следил за тем, что появится наверху. — Или же новый заключённый.
— Что, иногда, одно и то же, — это уже он почти что прошептал.
Я нахмурился, перспектива питаться человечиной меня не вдохновляла. Я видел, что бывает с теми, кто вынужденно ступил на скользкую дорожку поедания себе подобных. Сознание менялось, постепенно стирая границы дозволенного.
— Не вмешивайся, Макар, — Андрей Павлович, кажется, впервые назвал меня по имени. — Чтобы не происходило — не лезь. Здесь все подчиняются правилам Бритвы, — он кивнул на мужчину, окружённого свитой, — и если ты их нарушишь, добром это не закончится.
Я ничего не ответил, только неопределённо пожал плечами. Всегда думал, что правила существуют только для того, чтобы их нарушать. Но, в любом случае, будем действовать по обстоятельствам.
— Э, ублюдки! Соскучились? — насмешливый голос человека, который явно упивался своей властью, приковал всеобщее внимание. — Ваша мамка пришла, да пожрать вам принесла!
Охранник загоготал, довольный своей шуткой и перевернул ведро с помоями, целясь в скопление аморалов. На головы посыпались очистки, вперемешку с кислой жидкостью и остатками гнилой картошки. Я машинально сделал шаг назад, когда кусок картошки отскочил в мою сторону. В еде я был не брезглив, прошлая жизнь приучила, что есть ситуации, в которых выбирать не приходится, но драться с аморалами на потеху охраннику за эти помои я не собирался.
Бритва с компашкой тоже не шелохнулись, продолжая смотреть голодными глазами наверх. И я знал чего они ждали.
Второй охранник в развлечениях с едой участия не принимал, рядом с ним стояла худая дрожащая женщина, которую он обвязывал верёвкой.
— Ладно, дармоеды, принимайте пополнение, — тот, кто принёс еду закончил наконец развлекаться и подошёл, чтобы помочь своему приятелю.
Я почувствовал, как напрягся каждый мускул моего тела, в ушах застучала кровь.
— Макар! — предупреждающий окрик Андрея Павловича я уже не слышал, потому что сорвался в сторону Бритвы в тот момент, когда охранники начали медленно травить верёвку, спуская притихшую женщину вниз.
Притихшей женщина была недолго, чем ниже её опускали, тем громче становился её протяжный и какой-то обречённый вой.
Аморалы, которые ползали по полу и судорожно собирали рассыпавшиеся очистки, дико мешали.
