от нее, либо бегу обратно к ней. В данный момент я бегу назад. Мы живем недалеко от Гула, в милом маленьком изолированном коттедже под названием «Тиндербокс». Я не могу понять, почему наш брак развалился. Раньше я жил на юго-востоке и работал инженером в городском совете Элфингема, но когда я заболел, мне предложили досрочный выход на пенсию, и я согласился и переехал жить на север со своей женой. Она терпеть не может меня, а я терпеть не могу ее. Мы мучили друг друга тридцать лет. Из того, что мы считали бессмертной любовью, возникли невыносимые страдания. Ты можешь это понять?
— И да, и нет, — ответил я с полной искренностью.
— Я думаю, что это связано с экономикой, — сказал он.
— Экономикой?
— Понимаешь, если бы валовой национальный продукт был достаточно высоким, правительство могло бы издать указ, согласно которому все состоящие в браке должны немедленно начать жить раздельно. Никаких аргументов. А те, кто не может позволить себе жить отдельно, получают за это пенсию. Любой, кто останется в браке в течение семи дней со дня принятия этого закона, будет расстрелян. Однако через двенадцать месяцев браки могут начаться снова. Ты можешь выйти замуж за того же партнера, если захочешь.
Его глаза сияли в зеркале. — Хорошая идея, тебе не кажется? Я потратил годы, работая над этим.
— Для некоторых это хорошо, — сказал я. — А тебя не смущает, что ты не можешь мучить свою жену, когда тебя нет с ней? Тебе тоже должно быть весело, иначе как ты сможешь вернуться и снова мучить ее?
Он икнул. — Я люблю ее, так почему бы и нет?
— Мне это все равно.
— Я убью ее, — категорически сказал он. — Или, может быть, она убьет меня. Меня бы это не удивило.
Я никогда не встречал психа с чувством юмора, но если ты псих, как что-то может показаться смешным? Это было слишком больно. Я надеялся, что он заснет, хотя, поскольку мне самому хотелось спать, мне хотелось, чтобы он продолжал говорить.
— Ты проводишь все свое время, катаясь автостопом?
— Да. У меня есть брат, живущий в Лондоне, в Стритэме, и я время от времени навещаю его и остаюсь до тех пор, пока он не скажет, что мне пора уезжать. Денег на автобус достаточно, но я предпочитаю путешествовать автостопом, потому что, когда я разговариваю с кем-то в автобусе, кондуктор ругает меня за то, что я беспокою пассажиров.
Грентэм прошел по правому борту, а затем Ньюарк по левому борту. Переправляясь через Трент, я закурил одну из своих сигар — всегда обязательный и приятный жест в таких случаях.
— Мой брат ворвался в комнату сегодня в четыре утра и сказал, что мне нужно уйти, иначе он ударит меня топором. Вот почему я так рано отправляюсь в путь.
— Жизнь трудна.
— Я действительно начинаю думать, что это так.
— Ты, должно быть, устал, — сказал я. — Почему бы тебе не опустить голову и подремать?
Он вздохнул, как котел, который вот-вот взорвется. — Я не могу. Иногда я не могу спать целыми днями. Я сейчас нахожусь на таком этапе. Вот почему я возвращаюсь к жене.
Я чувствовал себя кошкой, которой вычесывают шерсть назад. Возможно, я бы убил его до того, как он убил свою жену.
— У Вас есть дети?
— Две дочери. Джанет и Филлис. Джанет живет с другой женщиной, а Филлис живет в Дувре с двумя детьми, но без мужа. Мы их не видим, но они пишут время от времени. У них своя жизнь. Как у всех нас. Двое детей Филлис — мальчики. Она называет их Хуз и Буз. Когда они в последний раз приходили к нам, я рассказал им сказку на ночь, и она больше их не приводила.
Мне вспомнился случай из приключений Билла Строу, но я не мог поверить, что между ними есть какая-то связь.
— Филлис ушла из дома в шестнадцать. Однажды мы сильно поссорились из-за того, что она слонялась по докам. Я не получал от нее ни слова в течение двух лет. Кто-то сказал мне, что она живет с ирландцем. Даже Армия Спасения не смогла ее найти. Затем она написала, что замужем и ждет ребенка, и попросила денег. Ее мать прислала пять фунтов, и они вернулись с обратной почтой, разрезанные на две длинные части. Я не знаю, что мы с ней сделали. Удивительно, какими могут быть люди. Вы когда-нибудь видели счастливых людей?
— Я видел их мертвыми, — сказал я, — поэтому полагаю, что они были достаточно счастливы. Но время от времени я был счастлив.
— Должна быть золотая середина, ты так не думаешь?
— Скорее, счастливая скука, — сказал я.
В воздухе витал запах сажи, восхитительное дыхание севера, которое отчасти компенсировало опустившийся на машину мрак. Перси невозможно было выбросить. Да я и не хотел. Я не был ни мертв, ни счастлив. Между этими состояниями был этап, о котором он не знал, и это была его беда. В первую очередь я поблагодарил Бога, во вторую — Моггерхэнгера, а в третью — себя за то, что втянул меня в это.
— Если бы ты подвез меня с самого начала, — сказал он, — у меня бы не было этого синяка под глазом.
— Это машина моего работодателя, — устало сказал я. — Я не должен подвозить. В своей машине я всегда подвожу. Но не в этой. Ты понимаешь?
— И ты выключил музыку.
— Это сводило меня с ума.
Мимо нас проехал красивый кремовый «Мерседес», и я взглянул на него.
— Ты подал сигнал этой машине, — сказал он.
— Ты сошел с ума.
— Это должно что-то значить — то, что ты делаешь.
— Да, если ты этого хочешь. Все что-то значит.
Никогда еще я не был так рад увидеть указатель Ботри, потому что это означало, что я снова вернусь на извилистые магистрали и мне придется уделять больше внимания вождению. Начался дождь, большие брызги падали на лобовое стекло, поэтому я включил дворники и надеялся, что их ритм загипнотизирует его и усыпит.
— Это что-то значит, хочешь ты этого или нет, — сказал он.
— Ты чушь несешь.
Я обогнал угольный грузовик, так что мы не успели умереть на несколько дюймов. Это что-то значило бы, но он был не в состоянии это заметить. Я мог видеть лица водителей, которые ехали мимо меня на другой стороне дороги. Те, у кого были открыты рты, еще не научились правильно пить. Они были совсем младенцами.
