— Я не собираюсь причинять тебе боль, Бастиан.
Я приподнял голову от ее плеча, чувствуя, как ее щека задевает мою. Я смотрел на нее, смущенный ее словами, ее тоном, ее действиями — всей ей.
— Откуда ты знаешь что делать? — спросил я.
— Я не понимаю, — сказала Рейн. — Откуда я знаю, чтобы делать что?
— Ты заставляешь меня успокоиться, — тихо сказал я, — или, по крайней мере, я становлюсь спокойнее. Откуда я знаю, как это происходит? Ты прикасаешься ко мне, смотришь на меня... я не знаю, что это значит.
Мгновение мы молча смотрели друг на друга, пока я не увидел слезинки на ее ресницах. Я коснулся рукой ее лица, вытирая влагу.
— Не плачь.
— Никто никогда не относился к тебе так? — сказала Рейн печально, но и нотки гнева звучали в ее голосе.
— Не относился как?
— Не показывал тебе свою симпатию или привязанность.
— Привязанность? — я размышлял над значением этого слова, и что оно означало для меня, быстро определив, что ничего. — Я не знаю, что ты имеешь в виду.
— Никто никогда не интересовался тобой, — рассуждала Рейн, — или заботился о тебе.
— Лэндон…
— Он не заботился о тебе, — практически прорычала Рейн. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, затем ее пальцы снова пробежались по моим волосам. — Не так, как я имею в виду.
— Он нашел меня на улице, — сказал я, интересно, что именно я пытался этим передать. Защищал ли я его? По крайней мере, он дал мне цель, хотя она была немного необычной. — Я не собирался быть полезным кому-либо еще. Я был жестоким, свихнувшимся мудаком. И до сих пор такой. Зачем кому-то обращаться со мной так, как с тем, кем я не являюсь?
— Ты заслуживаешь привязанность, Бастиан, — голос Рейн был тверд. — Ты был достоин этого, когда был ребенком, и достоин этого сейчас.
— Я не был нужен никому из них, — услышал я собственный голос. Я смотрел на нее и слова просто текли из моего рта, без каких либо сознательных мыслей и чувств. — Есть что-то неладное во мне, никто никогда не хотел, чтобы я остался. Они заботились о других детях.
Еще одна слеза скатилась по ее щеке.
— Не плачь Рейн, не из-за меня.
— Кто-то должен, — сказала она. Одна часть меня хотела поспорить с ней, а другая — присоединиться к ней. Некоторое время мы смотрели друг на друга, и я пытался понять, что это значит. Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова заговорил.
— Я хочу Рейн, — сказал я тихо. — Я хочу довериться тебе. Просто не знаю, как это сделать.
Убрав как можно больше слез с ее щек, я уронил голову ей на плечо и притянул ее к себе еще ближе. Закрыл глаза и поддался усталости.
…У меня есть одеял, хотя оно и дырявое, и мой мишка Снуффи. Я убрал кое-какие коробки из задней части шкафа и заполз туда с одеялом на голове, не желая видеть закрытую дверь шкафа. Я был уверен, на этот раз он меня не найдет, так как я полностью скрыт. Я слышу его шаги, его громкий голос. Дверь открылась — я вижу свет сквозь одеяло, — свет становится ярче, когда одеяло слетает с меня, моя рука горит от боли, пока он тащит меня наружу. Я стараюсь отбросить Снуффи обратно в угол, где он будет в безопасности, но он выхватил медведя из моей руки...
Я рывком проснулся, тяжело дыша и потея.
Рейн была все еще в моих руках... или я был в ее. Все равно. Моя рука обнимала ее за талию, а голова покоилась на ее плече, а ее рука медленно гладила меня по лицу и волосам.
— Тсс… — тихо прошептала Рейн. Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее и увидел, что она смотрит на меня. Я просто смотрел на нее в течение минуты, в то время как ее рука переместилась от моих волос к челюсти, медленно лаская ее. Ее губы поднялись в маленькой улыбке.
— Теперь я с тобой.
*****
Волны были спокойными, а утренний воздух прохладным, я неподвижно сидел на краю плота. Купальник-сеть, сконструированный мною прежде, спокойно лежал у меня в руках, а мой взгляд был сосредоточен на трех больших коричневых пеликанах, плавающих на воде примерно в двадцати метрах от нас. Они, по-видимому, забросили рыбалку и просто отдыхали на воде. И вряд ли обращали хоть какое-то внимание на меня или на водное судно неподалеку от них.
Я медленно провел пальцами по своим бедрам и приподнял руки вверх лишь на пару сантиметров, держа их спокойно. Ловля птиц, как и рыб, требует терпения. Пеликаны не так уж быстро взлетали с воды, что дало мне дополнительное преимущество, пусть не большое, но всё же.
Я вытащил ноги из-под себя, аккуратно балансируя на краю плота и пытаясь не спугнуть этих уродливых птиц. К сожалению, они обратили на меня внимание, и я был вынужден оставаться в не очень удобном положении, пока они смотрели на меня в течение минуты. К счастью, этой минуты хватило, чтобы плот подплыл ближе к этой группе птиц.
Оттолкнувшись от плота, я приземлился в воду поверх всей группы, и клюв одного из них протиснулся сквозь сетку. Оставшиеся два были опрокинуты в воду, но быстро всплыли и взлетели ввысь, бросив своего компаньона. Я сломал ему шею и вернулся на плот, используя веревку-привязь.
Я использовал немного воды, что бы очистить мясо от разбитых костей. Есть птичье мясо сырым не так уж здорово и-за их предрасположенности к паразитам, так что я очищал его как можно тщательнее. Уверенность в его безопасности стоила мне питьевой воды. Я порезал мясо на полоски и выложил на тент плота, что бы высушить на солнце. Это, по крайней мере, сделает его более приемлемым к употреблению.
Когда я скользнул обратно через отверстие, Рейн проснулась и начала пить воду.
— Сегодня пьем полную порцию воды, — сказал я ей. — Завтра перейдем на две трети порции.
— И тебе доброе утро, — сухо ответила Рейн. Я смотрел на нее в течение минуты, десяток оскорблений было готов сорваться с моих губ. Потом я вспомнил, как проснулся с ее рукой все еще запутанной в моих волосах, используя ее живот в качестве подушки. Она была теплой, мягкой и...
Черт возьми
— Доброе утро, — пробормотал я. — У нас сегодня будет поздний ланч, мы будем есть.
— Ты нашел рыбу?
— Нет, — сказал я. — Пеликана. Я думаю это тоже вкусно.
Рейн усмехнулась, и я улыбнулся в ответ при виде ее светлых глаз и звука смеха. Остаток утра и большую часть дня мы болтали о всякой чепухе. Она рассказывала мне о своих подругах и их сумасшедших шопинг-пристрастиях, я же в ответ рассказал о несовершеннолетних нарушителях. Когда я наконец проверил мясо снова, оно было достаточно вяленным, чтобы начинать есть, поэтому я дал кусок Рейн и показал как его разрывать на более мелкие кусочки, чтобы есть.
— Теперь твоя очередь,— сказал я ей.
— Что ты хочешь услышать? — спросила Рейн.
— Расскажи мне о своей маме, — предложил я, молча надеясь, что не ступаю на зыбкую почву. Затем я гадал, откуда такие мысли. И с какого времени это стало иметь для меня смысл? Начиная с данного момента, по-видимому. — Ты никогда про нее не говоришь.
— Тут нет ничего такого, про что можно было бы говорить, — ответила Рейн. Она положила маленький кусочек мяса пеликана в рот и заставила себя прожевать его, выражение ее лица было немного печальным. Я так и не понял это из-за моего вопроса или из-за вкуса мяса. — Когда мне было четыре, она погибла в автокатастрофе. Я была на заднем сиденье, но ничего не помню об этом. Обледеневшая дорога, крутой поворот и, наверное, она вела машину слишком быстро. Папа с трудом разрешил мне учиться вождению, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Он так и не смог оправиться после ее смерти.
— Ты ее помнишь?
— Да, некоторые вещи, — Рейн подняла на меня глаза, а затем опять посмотрела на свои руки. — Она была типичная эксцентричная хиппи из шестидесятых. Я помню, она всегда брала меня туда, где сажают деревья и собирают бумагу около дороги для переработки. Мы даже как-то раз сделали нашу собственную бумагу, затем я рисовала на ней за рабочим столом отца в участке. Она работала не полный рабочий день в больнице, поэтому была всегда рядом, когда я возвращалась домой из садика. Когда я была маленькой, отец рассказал, что она водила меня на детскую площадку в близлежащем парке, где каждый день я каталась на карусели. По-видимому, мне нравилось кружиться на ней, пока меня не начинало тошнить.
Рейн тихо усмехнулась.
— Похоже, вы были близки, — сказал я. На протяжении долгого времени я завидовал таким отношения с родителями, но, несмотря на то, сколько времени прошло, я ловил себя на мысли, что мне интересно, вела бы моя мать себя так же со мной.
— Да, так и было, — тихо согласилась Рейн. — Ее кончина, скорее всего, поспособствовала моему сближению с отцом, чего могло бы не быть. Быть единственным родителем было не просто, особенно когда я повзрослела, и ему приходилось объяснять некоторые стороны жизни. Я думаю, он был красный как рак, когда рассказывал о женской гигиене.
В этот раз Рейн громко рассмеялась. Ее ответ вызвал у меня другой вопрос.
