Швея. Мужские костюмы. Фраки. Галя Варшавская-Шниперсон. Готовые и на заказ.
Ювелирные изделия и предметы старины. Антикварная лавка. А также новейшие механизмы. Соломон Шмуц и брат. Так, сюда...
Но позвольте, что это рядом?
Часовая мастерская Ангурянов. Чиним патефоны, граммофоны, музыкальные шкатулки. Паяем, клепаем, реставрируем.
Макар замер. Застыл как вкопанный. Мастерская Ангурянов. Будто сдулось, пропало веселье, и чижик-пыжик улетел на свою далекую Фонтанку. Распелся, дурак. Гуляет. Забыл, почему здесь. Забыл, что не просто так. А там, дома — Карина. Ждет. Волнуется. И надо скорее решать здесь все дела и бегом, бегом отправляться обратно.
— Заходите! Я знал, что вы вернетесь.
Макар вздрогнул от неожиданности. Из крошечной, зажатой между текстильным магазином и галантереей лавки под вывеской «Соломон Шмуц и брат» выбежал на крылечко сухопарый пожилой мужчина и ласково замахал рукой. Одет мужчина был по местной моде — в полосатый костюм-«тройку». Однако на голове-тыковке вместо шляпы или картуза красовалась круглая кипа.
— Заходите же! Я пересмотрел ваши чертежи. Нужно еще поменять поплавок и переставить клапан... Что думаете?
Выбор у Макара был. Двинуть дальше, сделав вид, что он внезапно оглох, или подняться по ступенькам узкого крыльца.
— Э-э-э... Добрый день, товарищ... То есть господин.
— И вам того же. — Еврей продолжал липко улыбаться. Его ладонь, сунутая для рукопожатия, была похожа на дохлую рыбу — холодная, мягкая и вялая. — Хоть и здоровались уже сегодня... Итак, меняем поплавок и улучшаем конструкцию клапана... Вы согласны?
Соломон пропустил Макара вперед себя. Потом как-то незаметно скользнул за стойку и уставился на Шороха внимательным и отнюдь не подобострастным взглядом.
— Э-э-э...
— Понимаю, понимаю. Мои услуги не три копейки стоят. Но кто, если не я? — Сладкая улыбка, обволакивающие интонации. — Ангуряны? Так они возьмут еще больше. Вы же армян знаете, Макар Степанович.
— Я... Вы меня спутали, простите. С дядей. Я племянник Макара.
— Ну и конфуз! — показательно всплеснул глазами Шмуц. — А я-то думаю — ишь, помолодел, и когда только переодеться успел, и гулю под глаз схлопотать... Хотя за дяденькой вашим не заржавеет.
Не давая Макару и слова ввернуть, торговец засуетился, принялся поправлять кипу, щериться и сюсюкать, мол, ошибся, обознался, думал о другом... А Макар не дослушал и вдруг рванул к окну, не обращая внимания на любопытных приказчиков. Прижал к стеклу ладони и носом чуть ли в него не впечатался — будто это могло помочь, будто расстояние от лица до мутного квадрата, ведущего на улицу, могло как-то повлиять на открывшуюся картину.
С крыльца ангуряновской лавочки спустился и пошел по тротуару, широко улыбаясь и щурясь от весеннего солнца, лихо заломив котелок на затылок... сам Макар собственной персоной. Тот же подбородок и нос, и рукой он помахивал точно так же... да что, Макар себя в зеркале не видел? Не было, правда, отродясь у Макара кургузого клифта горчичного цвета, и клетчатого шейного платка, и льняных песочных брюк с криво отглаженными стрелками... но одежду любую купить можно, а вот фирменное шороховское выражение кошачьего довольства на лице — ни за какие деньги не добудешь.
— Вам бы, молодой человек, рот закрыть не помешало бы, — на этот сладкий голос вполне можно было подманивать ос.
— А... Это почему же? — Макар с трудом заставил себя оторвать взгляд от окна. Низенький помятый приказчик всем своим видом излучал угодливое радушие.
— Того-с... муха залететь может. — Палец, похожий на маленькую кособокую сардельку, указал на потолок — оттуда свисала клейкая зеленоватая лента, облепленная черными крылатыми трупиками.
Вот и пойми, издеваются над тобой или проявляют искреннюю заботу. В любое другое время Макар обязательно зацепился бы языками с приказчиком, постарался подколоть его, поймать, уязвить — в самом деле, не оставаться же «мушиной заботе» без достойного ответа? Но Шорохов за стеклом уходил все дальше, еще чуть-чуть — и скроется, сначала за рамой, а потом и за поворотом, поэтому Макар молча проглотил обидное замечание и бросился на улицу. Споткнулся на пороге, чуть не упал — пришлось хвататься за дверной косяк, — больно подвернул щиколотку. Заковылял следом, прихрамывая и морщась от боли, и сочувственно-унизительный взгляд Шмуца — между лопаток, как огонек прицела. Как же так, а? Макар нелепый и неуклюжий — скажи кому, не поверят. А все потому, что вмиг растерял все заготовленные слова, все заходы и объяснения: я, мол, ваш потомок, имею такие-то доказательства... Не до слов уже было. Время распрямило пружину и поскакало прочь по горячей брусчатке тротуара.
— Эй! — крикнул Макар, сложив ладони в рупор, чуть хриплым от волнения голосом. — Эге-е-ей! Шорохов!
Глава четырнадцатая
Линза
«ПРАВО СМОТРИТЕЛЯ». И дата, выцарапанная сбоку. Сегодняшняя дата. Такая, как на памятнике у Цыбы, которого Карина не знала, но которому бы понравилась.
«Срочно! Я хочу воспользоваться своим правом на просьбу! Пожалуйста, синьор Барбаро! Я не могу ждать еще год!»
Ножик затупился о камень, саднила и, кажется, даже кровоточила ладонь, но Карина продолжала выцарапывать на стенах буквы и беззвучно плакать. Иногда она переставала реветь и начинала ругаться, но в общем и первое, и второе не имело смысла. Макар — этот псих, этот полный идиот, придурок — пропал, и Карина подозревала, что безвозвратно.
Главное, она была уверена, что и на кладбище, и уже потом, когда они мчали на всех парах к Парамонам, объяснила Макару про линзу. Донесла, что Барбаро — их единственный ключ к прошлому и что без венецианца они никогда не попадут в нужное время. И что гораздо важнее — не вернутся назад.
А теперь Карина выскребала на мягком камне буквы в яростной надежде, что Барбаро где-нибудь в будущем их увидит, и пыталась вспомнить, а точно ли сказала? А не забыла ли? Не упустила за всем остальным?
Она тысячу раз прокрутила в мозгу их с Макаром коротенький диалог возле Цыбиной могилы. М-да. Не так уж много она успела пояснить. Не было толком времени, а еще она, как ни странно, помнила о том, что чужим про лабиринт рассказывать ничего нельзя. Хотя... какой он чужой? Псих! Придурок! Супермен недоделанный!
Девушка расплакалась снова и еще раз вырезала на стене: «Право смотрителя. Срочно».
* * *
Вчерашним вечером, возвращаясь с обхода, Карина неожиданно наткнулась на деда. Старик притулился на низкой табуреточке на границе «домашней», закрытой от Пахака зоны, и что-то читал, подсвечивая странички армейским фонарем-кирпичиком.
— Деда? Ты здесь? А я вот набегалась. До самой Первомайской с Пахаком дошли. Всех мышей распугали, — попыталась выдавить из себя улыбку Карина. Но вышло так себе.
После истории с Робертом и быстрого, но тяжелого разговора с дедом про Макара (дед, в отличие от остальных, поверил Карине сразу и безоговорочно) у нее все еще ныло сердечко. Старый Торос не ругал любимую внучку, не корил, просто напомнил, кто она теперь такая, и потребовал обещания никогда больше не встречаться с Макаром. «Я все знаю», — просто ответила Карина и по дедовым усмешливым глазам поняла: больше к этой теме он не вернется.
Девушке было больно, грустно, но она догадывалась, что когда-нибудь боль уйдет. Однажды она смирится с тем, что она — Королева Червей, смотрительница Ростовского лабиринта, и, значит, жизнь ее ей не принадлежит. Однажды... Когда-нибудь потом... А пока что ей казалось, что земля вдруг начала вращаться в обратную сторону и от этого вращения ее постоянно тошнит.
— Присядь, лусик. — Дед достал откуда-то сбоку раскладной стул, поставил его напротив себя. — Поболтаем...
— С удовольствием... — Ее радость была наигранной, но дед же не виноват, что она, вместо того чтобы радеть о безопасности дальних тоннелей, все еще мечтает о светловолосом высоком парне, носящем фамилию, которую в ее семье упоминают только рядом с проклятьями.
— Знаешь, для чего был построен наш лабиринт? — отложив в сторону книжку, спросил дед.
— Ну-у-у-у... — Признаться в том, что она подслушала прошлогодний разговор с «хозяином» и кое-что намотала на ус, было стыдно. Но и притворяться несведущей тоже никуда не годилось. — Полагаю, что там за северо-западным тупиком — портал. Дыра во времени или что-то такое...
— Линза, — подтвердил дед резким кивком. Зачесанные назад седые волосы упали на изрезанный морщинами лоб, и Карина в который раз подумала, что дед уже очень старый и огорчать его не стоит. Правда, последние дни они все только этим и занимались.
— Линза?
— Да. Так ее называют странники.
— Странники?
Слово, как и то, как произнес его Торос Ангурян, показалось ей весомым. Значительным. Таким тоном произносят имена больших людей и даты важных событий. Таким тоном в доме говорилось слово «хозяин». «Странники», — повторила Карина вслед за дедом. Меж тем старик продолжал, внимательно уставившись в пустоту. Как будто где-то вдалеке находился невидимый суфлер и подсказывал ему, что говорить.
