И это было правдой.
Несколько месяцев назад Ливи показала мне строки из письма от некоего «безумца», так она его тогда охарактеризовала. Парень разглагольствовал про сфабрикованные детали в моей книге, о том, как правительство что-то скрывает, и про то, что я был, так или иначе, к этому причастен. Он продолжал говорить, что я — фальшивка и вовсе не настоящий «морской котик», что я был просто каким-то драматическим актеришкой.
Он улыбнулся.
— Итак, ты вспомнил.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Джон, — ответил он. — Джон Смит.
— Хорошо, Джон, — сказал я, понимая, что имя было вымышленным.
Он, видимо, рассчитывал на то, что каким-то образом останется жив после этого.
— Почему бы тебе не отпустить девушку? Мы можем поговорить.
Он подошел ближе ко мне.
— Я не желаю говорить, Нэш. Я хочу, чтобы мир узнал, что ты — фальшивка, что вся война — обман. Ты — актер, обманщик, лгун.
— Хорошо, — произнес я. — Мы можем поговорить. Рассказать всем об этом, если ты хочешь. Но отпусти девушку.
— Я не могу этого сделать. Она важна.
— Она не важна, Джон. Она просто девчонка.
— Она твоя жена, — ухмыльнулся он, придвигаясь ближе.
«Давай, мудак, — подумал я про себя. — Еще пару гребаных шагов».
— Да, жена, но она ничего не знает.
— Так ты признаешь это!— закричал он.
— Отпусти ее, и мы поговорим еще, — сказал я.
Он повернулся, стремительно приблизился к Селене и прижал пистолет к ее голове. Я вздрогнул.
— Заткнись! — крикнул он. — Она — моя. Она должна узнать правду о тебе.
— Хорошо, Джон. Хорошо. Что ты хочешь ей сказать?
— Правду. Ты — лжец. Ты —- фальшивка.
— Хорошо, Джон. Я — подделка. Все это было ложью.
— Я знал это, — сказал он, чуть ли не прослезившись.
Он был совершенно безумен, абсолютно невменяем. Он действительно верил в то, что правительство плетет заговоры и творит ужасающие преступления во всем мире во имя какой-то безумной великой цели.
Он был так раздавлен миром, такой несчастный и жалкий, что стал отрицать действительность. Ему было легче поверить в невероятно сложные и замысловатые заговоры с участием тысяч людей, чем верить, что произошли трагедии.
— Убери от нее пушку, Джон, — сказал я. — Направь ее на меня.
Он направил оружие в мою сторону.
— Сдвинься, — сказал он, указывая на стул рядом с ним, — Сядь.
Я медленно двинулся к стулу, держа мои руки вверху.
— Хорошо, я сяду. Все что пожелаешь.
— Ладно. Потом ты расскажешь всем правду.
— Хорошо, Джон. Все, что захочешь.
— Двигайся.
Я подходил к нему все ближе и ближе. Два метра, полтора метра, метр и я оказался в пределах досягаемости.
Он держал в руках пистолет, направленный на меня.
Тогда я сделал свой ход.
С помощью тыльной стороны своей левой руки я ударил по пистолету. Он нажал на курок, тем самым упустив меня с прицела. Я шагнул и выкинул правую руку, схватив его за запястье руки, державшей оружие, и развернулся к нему спиной.
Он попытался ударить меня своей свободной левой рукой, но это даже не было больно. Я резко наступил ему на ногу, а затем ударил головой в нос один, два, три раза подряд. Кровь рекой потекла по его лицу, и я резко вывернул его запястье.
Он закричал от боли и выронил пистолет.
Я незамедлительно отреагировал, ударив коленом ему в живот, вынуждая его сделать шаг назад. Потом я нанес удар в грудь, затем в горло, потом в нос. Наконец, я схватил его за руку и перебросил его через свое бедро, швырнув его тело на журнальный столик.
Он лежал там и стонал, а я взял оружие и подошел к нему.
— Как твое настоящее имя? — спросил я его.
— Сэм, — простонал он. — Я знаю, ты — обманщик. Я знаю, что ты — лжец.
— Сэм, — сказал я. — Я не должен убивать тебя, но сделаю это.
Я нажал на спусковой крючок, всадив ему пулю между глаз, кровь брызнула из его черепа.
Я скорчил мину. Я не должен был убивать человека, но никто, к чертям собачьим, не может вламываться в мой номер и брать в заложники мою жену. Никто не смеет прикасаться к ней. Как только он произнес угрозу о том, что убьет ее, я уже знал, что он — покойник. Перед этим, я, возможно, и мог бы позволить ему остаться в живых, но после того, как этот гребаный кусок человеческого мусора угрожал ей, он подписал себе тем самым смертный приговор.
Я с брезгливостью отбросил пистолет в сторону, а потом быстро направился к Селене. Убрав скотч с ее губ, я вытащил трусики у нее изо рта.
— Нэш! – сказала она. — Ты убил его.
— Да, — ответил я и снял скотч с ее запястий и лодыжек. — Убил.
Она обвила свои руки вокруг меня, заплакав у меня на груди.
Я держал ее в своих руках. Она, наверное, никогда не поймет, почему я убил этого человека, но я смирился с этим. Я смог бы нести это бремя за нас двоих. Это была моя работа; это было то, на что я был натренирован.
Я — убийца, и навсегда им останусь.
Полицейские, как жуки, кишмя кишели на месте преступления.
Три часа спустя нас допросил чуть ли не каждый детектив в районе, но наша история была всегда одна и та же. Когда я выхватил пистолет у злоумышленника, он выстрелил, убив его мгновенно. Селена, похоже, была не против подтвердить эту маленькую ложь.
Никто не будет докапываться до правды из-за того, что был убит долбаный мертвый псих. Ливи стояла рядом со мной, качая головой.
— Мне очень жаль, Нэш. Я не знаю, как это произошло.
— Извиняйся перед Селеной, — сказал я. — Со мной все нормально.
— Она потрясена.
— Да, — проворчал я. — Она расстроена.
— По уважительной причине.
— Конечно.
Я потянулся, меня уже тошнило от вопросов. Селена беседовала с очередным детективом, рассказывая ему одну и ту же проклятую историю. Я просто хотел вытащить ее отсюда куда-нибудь в безопасное место.
Наконец, детектив перестал допрашивать ее. Я оставил Ливи и подошел к Селене, приобняв ее.
— Все хорошо? — спросил я.
— Отлично, — ответила она. — Боже, Нэш, это какое-то безумие.
— Я знаю, но со мной ты в безопасности.
Она посмотрела на меня пару секунд.
— Я это знаю.
— Хочешь выбраться отсюда?
— Да, но у нас нет комнаты.
— Отель выделил нам другой номер, если ты хочешь покоя.
— Пойдем.
Я обнял ее рукой и повел к выходу. Никто не остановил нас, когда мы вошли в лифт и поднялись на верхний этаж. Мы не разговаривали, да и не должны были. Я думаю, мы оба знали, чего хотим. Мы двинулись по коридору, и я открыл дверь.
Номер оказался существенно меньшего, но зато вполне нормального размера. В нем была одна ванная комната и одна спальня с двуспальной кроватью.
Как только дверь захлопнулась, я прижал Селену к стенке и крепко поцеловал ее.
Она поцеловала меня в ответ, ни капельки не удивившись, обняла меня, ее губы были плотно прижаты к моим, а руки запустила в мои волосы.
Я жарился на чертовом огне. Мой член был охренительно твердым, и больше всего в этот момент я нуждался в ней.
Потому что единственное, о чем я думал, когда этот безумец прижал пистолет к ее голове, так это то, чтобы пусть он лучше убьет меня, а не ее. Я был готов принять пулю за нее, если это означало бы, что она будет спасена.
Я, по правде сказать, никогда прежде не испытывал своего рода привязанность к человеку. Я бы умер за свою страну или за мой отряд, но это было совсем другое дело. То, что я чувствовал по отношению к Селене в тот момент, было чем-то безрассудным и страстным. Я бы пошел на все ради нее, и именно поэтому я всадил пулю в череп этого отморозка.
Я бы убил за нее.
Как только я поцеловал Селену, то уже знал, что я хочу, и я собирался взять то, что желал больше всего.
Глава двадцать девятая: Селена
Когда я поцеловала его в ответ, я поняла, что мне нужно.
Он убил ради меня. Может быть, ему не следовало это делать, но, как бы то ни было, дело сделано. Как только он прижал свое сильное тело к моему, припечатав меня к стене, я тут же стала мокрой, и хотела его так сильно, что едва была способна думать.
Он рисковал собой ради меня. Он сделал свой ход и достаточно быстро, убив этого парня, как будто в этом не было ничего особенного. Он бил психопата сильно и быстро, ударив его, а затем добив. Он мог бы подыграть, но, могу сказать, что в тот момент, когда безумец стал мне угрожать, Нэш решил сделать ход. Я увидела это в его глазах.
Он заботился обо мне больше, чем, вероятно, сам готов был признать. Наблюдая за тем, как Нэш убивает ради меня, в тот самый момент я неожиданно осознала, что сама готова сделать ради него то же самое. Я сильно влюбилась в него, в его тело и ум, и после этой встряски и пережитого эмоционального ужаса в течение последних нескольких часов, я была готова отдать ему себя целиком.
Он запустил руки в мои тонкие шорты, и, минуя мои трусики, прижал пальцы к моему намокшему клитору.
— Ты, твою мать, такая мокрая, — прорычал он, — как всегда для меня.
