В доме стояла мертвая тишина, и у меня все мгновенно замерзло внутри – а что, если и вправду – мертвая? Если они успели?.. Нет, слава Богу. Просто у меня после стрельбы вата в ушах. Вот они все, мои дорогие... что? Нет, там все в порядке. Что? Ох, дьявол... Я поднялся по лестнице. Вот он, лежит. Тоже мальчик, тоже короткая стрижка... ноги превращены в кровавое месиво, особенно колени... и маленькая треугольная дырочка над левой бровью. Осколок то ли кирпича, то ли пули... наповал. Все.
В меня понемногу просачивались нормальные звуки: речь, дыхание, плач. Все целы? Все, все, Витю только стеклом немного порезало, немного, ничего, заживет... заживет как на собаке, верно я говорю? Дети? Ничего, ничего, поплачут и успокоятся, ничего... Игорь, тормошит меня за плечо дед, тут такое дело... полицию надо вызывать. Надо, тупо соглашаюсь я. Так лучше бы, чтобы это все я сделал. Я хозяин, имею право... Да, дед, соглашаюсь я, да вот поверят ли? Поверят, вон сколько свидетелей. А ты пока у Дитера пересидишь, Вероника тебя свезет... свезешь, Вероника? Я смотрю на них всех – будто больше никогда не увижу. Бледная, как стена, и очень решительная Стефа, ей некуда уходить отсюда, это ее земля... дробовик-многозарядку она держит чуть небрежно, как вещь привычную. Дед пергаментно-коричневый, глаза светятся, как у кошки, опирается на ручной пулемет неизвестной мне системы: откопал, наверное, на своих полях. Дитер, очень деловой, спокойный, подтянутый. Один револьвер в руке, два за поясом. Ольга: спавшая с лица, заплаканная, готовая на все. На плече двустволка. Даша и Витя, Витя в крови и бинтах, прижимает к лицу пятнистую тряпку. Оба с МП-39. Тоже, наверное, откопали... Ребята, говорю я, они не вернутся. Они меня искали. А теперь – все. Как знать, говорит дед. Ты поезжай лучше. Поезжай. С полицией мы сами все уладим. Верка, возьмешь мотоцикл – и вдоль речки, чтоб вас никто не видел. Да, дядь Вань. Ну, Игореха, обнял меня дед, спасибо тебе. Мы-то спали, как сурки – я, старый филин, и то спал. Сейчас, дед, сказал я, сейчас, надо еще посмотреть... Я склонился над убитым, проверил карманы его парусиновой курточки. В правом боковом лежал пружинный нож, очень хороший золингеновский нож. В левом боковом – штук пять пустых пластиковых мешочков. А в левом нагрудном – моя фотография шесть на девять...
Это, пожалуй, меняет дело, засомневался дед. Я смотрел на фотографию и никак не мог понять, откуда она такая. Потом вспомнил. Нет, дед, сказал я, ничего не меняется, давай играть как задумали. Это я все забираю... А это? – подняла с пола Вероника. А, зеркальце... нет, это что-то другое. Какой-то прибор... непонятно. Тяжелый металлический квадрат примерно семь на семь, с одной стороны матовое темно-серое покрытие, с другой – полоска жидкокристаллического индикатора. Интересно... ну, очень интересно.
Вообще все понемногу складывается в забавную картину... и еще моя фотография с медицинской карты... Да, господа, неладно что-то в Датском королевстве...
Впрочем, как говаривал Тарантул, не начать бы делать поспешные выводы из слишком ярких предпосылок...
Пока Вероника переодевалась в рабочее и выводила мотоцикл, я обыскал второго убитого. У него тоже была моя фотография и пара тонких резиновых перчаток. Дитер, расстроенный, ходил вокруг "испано-сюизы". В нее попало несколько автоматных пуль. Да заварим, сказал Виктор, пригоняй ее сегодня к нам. Сто двадцать тысяч мне за нее предлагали, сказал Дитер, не взял. Ну и правильно, сказал Виктор, деньги что – тьфу, и нет их, а это надолго. Так что заварим, закрасим – с лупой не найдешь, где дыры были. Спасибо, Виктор, я видел, как ты варишь – это высокий класс, сказал Дитер. Поэтому я не расстраиваюсь. Вероника подкатила на легком "тиере", похлопала по сиденью: садись. Витя, сказал дед, дай Игорю пока свой автомат – мало ли что. Виктор протянул мне МП и запасной рожок. Спасибо, сказал я. Пустяки, сказал Виктор и отошел. С Богом, сказал дед. Вам того же – я помахал рукой.
С дороги Вероника почти сразу свернула вправо, в поля, заросшие чем-то густым и высоким, выше колена – пшеницей, ячменем?.. Мотор глухо рокотал, во все стороны летела грязь. Ноги мгновенно промокли. Крепче держись, не болтайся! – крикнула Вероника. Я забросил автомат за спину и обнял ее обеими руками. Теперь другое дело! Она повела плечами и добавила газу. Мы неслись к извилисто тянущейся через поля полосе черемуховых зарослей.
13.06.1991. 14 час.
Ферма Клемма, пасека
– Тьфу на тебя, Верка, – сказал за окном дед, и я открыл глаза. Жопу бы хоть прикрыла, валяешься, как не знаю кто.
– Жопа как жопа, – сказала Вероника, – чего ее прикрывать? Была бы косая какая, тогда уж...
– Эх, не моя ты дочь, – вздохнул дед. – Так бы щас ремнем утянул...
– Да чего, дядь Вань, загораю, никого не трогаю. И вообще мокрое все. Сверзились мы таки в речку, не миновали.
– Ну, еще бы, таких пилотов, как ты, у нас в эскадрилье дроводелами звали. Ладно. Все тихо у вас?
– Тихо. Я собак спустила, если бы что...
– Видел я твоих кобелей: валяются под плетнем, и мухи по ним пешком ходят. Дохи только шить из таких сторожей.
– Так нет же никого.
– Угу. Так вот нет, нет, а потом открываешь глаза: ангелы, ангелы... Он-то спит?
– Спит.
– Не сплю, – сказал я и сел. О-ох... Потянулся с хрустом и подошел к окну.
За окном было ярко, жарко, пахло горячей травой и медом. Гудели пчелы. На солнцепеке расстелен был выгоревший брезент, на брезенте в соломенной шляпе лежала Вероника. Смотреть на нее было одно удовольствие. Рядом, опираясь на какой-то столб, стоял дед и ехидно щурился.
– Отдохнул? – спросил он.
– Более-менее.
– Пчелки не покусали?
– Почти нет. На кой им дубленая шкура?
– Как сказать...
– Как у вас там дела?
– Нормально. Уладили. Следователь, конечно, очень удивился, что старый пердун уложил двух бандитов... он их, кстати, узнал. Есть такая группировка "Муромец" – так они из нее.
– О, дьявол, – сказал я.
– Ты их знаешь?
– Знаю. Самое говно. Гитлерюгенд.
– И что теперь?
– Надо двигаться. А вам, наверное, стоит действительно нанять каких-нибудь пистолетчиков... хотя нужен-то им я.
– Чем ты их так зацепил?
– Да случайно копнул глубже, чем надо – и вылезло дельце на триста миллионов. За такие деньги, сам понимаешь, и морду набить могут.
– Но как они тебя тут нашли?
– Черт его знает... через фарера, который меня подвез? Разве что... хотя...
Какая-то догадка у меня, кажется, возникла, но тут Вероника лениво поднялась и подошла к деду.
– Слушай, дядь Вань, – сказала она, – ты же все понимаешь, а?
– Да чего уж не понять. Только учти, Ольга уже матом тебя кроет, чего-то ты там не сделала.
– С Ольгой мы сочтемся... – в голосе ее прорезалась хрипотца. – Дай я тебя поцелую.
Она обвила шею деда руками и томно поцеловала в одну щеку, в другую...
– Хватит, Верка, хватит, – смеясь, отбивался дед.
– Ну, раз хватит... – она шагнула назад, а я вдруг снова вернулся в тот миг, когда мы, цепляясь друг за друга и хохоча, выбрались из речки, повалились на песок и стали бешено целоваться. Дед что-то говорил, а она ему отвечала, я отступил от окна и запнулся взглядом за приемник – и чисто автоматически, не знаю, зачем, включил его.
Эфир был полон Вагнером, все диапазоны содрогались от могучих аккордов, и с огромным трудом пробивалась сквозь них взволнованная дикторская речь. Массовые аресты, произведенные накануне... под лозунгами... призвали к невмешательству... однако армии государств... многочисленные жертвы... из стрелкового оружия и минометов, число убитых превысило... выступление рейхсминистра внутренних дел по телевидению только обострило... переход вооруженных сил на сторону восставшего... удерживают пока... к утру обозначились позиции... германские части, расположенные южнее... по неполным данным, на стороне народа выступают чешские, финские, болгарские, греческие... неопределенность относительно... покинув летние лагеря, движутся к Москве... перестрелка с применением реактивных... судьба до сих пор... ста танков сосредоточено в районе Кремля, кроме того, контролируется... толпами беженцев... растущие жертвы... чревато разрушением реактора, последствием чего могут стать...
Рядом со мной молча стояли дед и Вероника: дед неподвижно, как соляной столп, а Вероника слепыми непослушными пальцами пыталась застегнуть на груди комбинезон. Я тихонечко вышел из дому, снял с веревки высохшие клейды, оделся. Когда она успела постирать?.. Почему-то сдавило горло. Все было неправильно, все, кроме... Я взял себя в руки. Спокойно. Не сходи с ума. Не имеешь права сходить с ума. Не имеешь права...
Уже другой голос, сорванный, хриплый, выкрикивал: сограждане, настал решительный... чаша гнева... притеснения, невиданные за все годы существования... культурный и моральный кризис, полный тупик... расстреляв мирную демонстрацию, поставили себя вне закона... более трехсот человек... братья-солдаты, которые никогда... тем самым окончательно похоронил надежды... распространено обращение командующего Русским территориальным корпусом генерала... на защиту безоружных москвичей встали солдаты чешской бригады, их поддержали... потеряв несколько танков, отошли... запершись в Кремле, вряд ли могут рассчитывать... волна народного гнева сметет, как мусор... последний шанс, данный нам историей... только свободная, единая, независимая Россия... к оружию, граждане, к оружию, россияне!
