наляпал на осколок цветочной вазы, валявшейся на парапете. Гипсовая виноградная лоза ответила на призыв: проросла, остановила пару псов, мчащихся к жертве — остальных уже успел пристрелить Дмитрий — и потянулась к якорям, обрывая узлы и освобождая Стежку-Дорожку.
Этой помощи хватило. Стёжка, немного потускневшая, присела на корточки, выудила из песка тряпочные башмачки, набитые камушками, ракушками, крохотными початками сушеной кукурузы и шишками. Вытряхнула содержимое, обулась и призвала каменную лестницу.
Она поднялась на ступеньку, когда Дмитрий застрелил последнего пса, а на склоне, рядом с Дивной и возле подножия Лестницы Богов появились воины Чура.
— Зря я деда позвал, — проговорил Дмитрий, вставая на ноги. — Кто же знал, что мы пойдем за соучастие? Думал, спасут.
Стёжка-Дорожка обернулась, как будто расслышала его слова. Порылась в нитях платья, вытащила хожень, кинула вниз. Лоза подхватила подарок, услужливо подала Димитосу, приходившему в себя после звуков выстрелов. Паутина нитей удерживала изъеденную временем гипсовую голову льва, прикусившую крохотное колечко с обрывками цепочки. По кругу, вдоль большого проволочного кольца, змеилась вязь рык-ко: «Приведу домой дорогой прямой».
Димитос взвесил хожень на ладони. Дивна взвизгнула: «Взять их!», и указала воинам Чура на лозу и балкончик.
Заклинание сработало неожиданно, и, скорее всего, неправильно. Перенесло не только их — и шевелящаяся гипсовая лоза, и мраморная площадка с перилами, и всё их имущество, включая рюкзаки, чемоданчик с «Винторезом» и «мосинку», рухнули в бездну, попрыгали на облаках Кромки и мягко приземлились в чей-то ухоженный палисадник, превратив в месиво первоцветы, гиацинты и подснежники.
Воздух пах весной, где-то вдалеке раздавался шум машин, на вербе и крыше покосившегося сарая чирикали ошеломленные воробьи. Маруш истерически завизжал, спрыгнул с плеча Димитоса и попытался спрятаться в рюкзак.
— А, собственно, куда ты нас перекинул? — оглядываясь по сторонам, поинтересовался Дима.
— Я — никуда, — честно ответил Димитос. — Оно само.
Приоткрылась форточка. Старческий голос, наполненный негодованием, спросил:
— Вы что творите, охальники? Цветы помяли, мусором всё забросали, кота мучаете, орет, как резаный…
— Бабуль, мы приберем, — пообещал Дима. — Вы нам скажите, куда мы попали? Город как называется?
Занавеска зашевелилась сильнее. Бабка присмотрелась внимательнее, охнула. Повернулась в комнату, позвала:
— Рыковна! Рыковна! Иди сюда скорее! Тут волшба!
Они ждали, переглядываясь, поочередно гладя перепуганного Маруша и шепотом обещая ему, что всё будет хорошо. Лоза замкнулась в охранный круг и притихла. Димитос обернулся на дверной скрип, поклонился дряхлой волчице, вышедшей на крыльцо. Старуха была сгорбленной, немощной, но взгляд был ясным, с осколками былой железной воли.
— Дождались, — проговорила она, посмотрев на лозу и хожень. — Наконец-то, дождались. Здравствуй, хранитель!
Подпояска-лоза задрожала, несколько виноградин упало на темно-вишневую ковровую дорожку. Метрдотель услужливо распахнул дверь. Заржина оглядела безобразно роскошный ресторанный зал и не удержалась, улыбнулась. Чур, в идеально подогнанном смокинге и ослепительно белой рубашке, ужинал в компании: черепашка обнюхивала лист салата, терзай разгрызал клешню омара на полу возле столика.
— Моё почтение! — брат по матери встал, отодвинул свободный стул, предлагая ей присесть.
— Тальник не соврал, — признала Заржина, отказавшись от еды и вина, и внимательно всмотревшись в лицо Чура. — Ты помолодел. Действительно помолодел. Это не маска.
— Помолодеешь тут, — вздохнул тот. — Две недели прятался по отноркам от батюшкиной немилости. Не ел, не спал, переживал — памятник не уберег, Свечана не задержал, Дивне своей нерасторопностью подгадил. Вот, от стыда-то…
Знакомые смешинки в глазах вызвали еще одну улыбку. Заржина чуть понизила голос, спросила:
— Получается, про песок тоже не врут? Ты действительно утащил с лестницы три мешка песка времени?
— Не мешка, а бочки, — поправил Чур. — Джутовые мешки таяли, волокна превращались в семена, а бежать за чем-то посовременнее не было возможности. И не три, а две. Тебе надо? Поделюсь горсточкой.
— Наверное, нет, — обдумав щедрое предложение, ответила Заржина. — Буду иметь в виду. Прибереги. В случае необходимости обращусь. Ярый тебя простил?
— Да, — кивнул Чур и дал черепашке веточку зелени с блюда. — Обстоятельства поспособствовали. Готовься. В ближайшее время в мирах возможны раздоры и катаклизмы. Нам предстоит пережить очередной развод.
— Что? Почему? Дивна же вернула себе красоту. Не знаю, как, но она по-прежнему блистает на фоне прочих.
— Стёжка, — Чур толкнул ногой поднос с клешней омара, заставляя терзая отодвинуться — огрызки летели во все стороны. — Когда меня вынудили явиться в отцовские покои, я лицезрел идиллическую картину. Стёжка-Дорожка сидела в кресле у окна, рядом, на столике, были разложены вышивальные принадлежности. Рисунок — на первый взгляд — не таит в себе зла. Она вышивает фонтан с двумя танцующими дельфинами. Отец ни словом не упомянул о памятнике и лестнице. И, вместо ожидаемого приказа о поисках Свечана, велел мне проинспектировать миры и доставить ему карту источников с живой водой.
— Их почти не осталось, — Заржина нахмурилась. — Источники трудно найти, и… Зачем отцу — или Стёжке — живая вода? Богам от нее мало толку. И почему ты думаешь, что будет развод? Может быть, это деловые отношения. С него станется — спрятать Стёжку у себя назло Дивне. Подразнить.
— Понимаешь ли… На полу, под столиком, лежали два стремени и пук разрезанных нитей. Сразу не разглядишь, прикрыты заклинанием отвода глаз. Но на меня оно долго не действует. Полчаса — и развеялось.
— Вот как… Хотела бы я знать, что она надумала на этот раз.
— Клянется, что ничего, — пожал плечами Чур. — Мы выпили чаю, поболтали. Она была любезна, уверяла меня, что не собирается перекраивать пути и судьбы. Устала скитаться, хочет прислониться к крепкому плечу отца, вышивать и отдыхать от многовековых трудов. Просила присмотреть за львятами и человеком.
— О! Чуть не забыла. Куда они исчезли?
— Отправились в город, из которого сбежал отец Дыма. Как сказала Стёжка — пришло время связать все нити. Город тоскует без хранителя, где-то в тайнике тускнеет и роняет бусины рык-ко, позволяющее оживить колоннаду Закатной ярмарки. Львята нашли свой дом. Что до человека… он там долго не просидит.
— Я не догадалась, что главным в паре был он, — досадливо покачала головой Заржина. — Именно он застрелил псов, спас Стёжку и закрепил перемены, случившиеся в пантеоне богов.
— Он шустрый, — одобрительно проговорил Чур. — Я тоже ошибся. Считал его балластом. А, смотри-ка, как вышло. Признаюсь, у меня в какой-то момент возникло искушение прогуляться в этот городишко, притащить Дмитрия в отряд, чтобы был на глазах, под присмотров волхов и оборотней. Но… я обещал, что не буду неволить и принуждать к службе. Слово надо держать.
— Заглядывай к ним иногда, — попросила Заржина. — Или отправь черепашку.
— Я буду приглядывать за терзаем, — усмехнулся Чур. —
